Помимо Тулона, известного большого озера, в Качугском
районе есть тоже довольно большое, но совсем мало известное
озеро Дальний Тулон. Оно лежит в шести километрах выше
своего именитого собрата по речке Джигдакан и, не в пример
тезке, глубоководное.

На моем пути к нему болотце, у берегов которого еще
лед лежит. Из-за деревьев вижу: вдоль берега, там где
проело, и вода стоит, медленно идут пять оленей. Суют
морды в воду и что-то достают. Ночной холод в полсантиметра
лед наморозил, так они копытами его разбивают. Ушли
олени — иду смотреть, чем они там кормились. На глубине
с десяток сантиметров на вершинах затопленных кочек
объявились коротенькие ярко-зеленые проростки какого-то
водного растения, на рогоз похожего. В этом же озерке-болотце
от берега бросилось несколько рыбешек. По толстенькому
короткому телу и темным пятнышкам на спине узнаю озерного
гольяна. Вот неприхотливая рыбка! Все тут насмерть промерзает,
так она, как карась, в толстом иле спасается.

Выхожу на Дальний Тулон. Весь южный берег обтаял, под
голубым закрытым водою льдом лежит чернота большой глубины.
Оттуда через каждые девятнадцать секунд в одном месте
со дна поднимается большой газовый пузырь и, оказавшись
на поверхности, звучно лопается. Метан, должно быть,
и не он ли отравил Тулон — щучки в нем на зиму уже
почти не остаются. Как удалось выяснить, на зиму рыба
из Тулона по Джигдакану уходит в Тулон Дальний. Но и
здесь, похоже, со временем столько осадков, гниющих
от водной растительности накопится, что погибает щучка
и в нем. А пока — вдоль кромки льда хорошо видно с
берега — на бело-голубом фоне притаились небольшие стройные,
зеленоватые, светло-полосатые рыбки. Щучки и есть —
подышать на свежую воду выбрались, душно в глубине-то.
Осторожны! Чуть пошевелишься, одним движением-рывком
в спасительную глубину удирают. Да, но Джигдакан-то
промерзает, вода ушла еще осенью, в русле голые камни
лежат. Как рыбе в Тулон возвращаться? И тут есть выход,
приспособились. Идет, идет весна, тает, тает снег —
лед озер закрывается водою. И настает момент, когда
воды становится так много, что идет она во всякие понижения
берегов. Джигдакан давно ждет этого — вода пошла по
руслу. Произошло это вчера, а сегодня я стою на его
берегу, решаю: здесь перебрести или пройти дальше. След
медведя, по которому осторожно шел (обоим в одну сторону
надо), здесь потерялся. По речке, дно которой в этом
месте — ослепительно белый лед, в ладонь высотою идет
вода, что плывет — отлично видно. Между берегами метра
три. И вижу вдруг, что вниз по течению почти у моих
ног идет щучка. Сразу и сообразил: с зимовки на волю
пробирается, а, значит, подождать надо. За час прошли
одиннадцать зимовщиков! Идут самосплавом у самого дна,
не шевелят ни хвостом, ни плавниками, как сонные. Под
обломки сучков маскируются, иначе с берега кто схватит
— живую увидит. Удивительно! Легко представить, как
осенью все они пойдут обратно в долгую, голодную
неволю — в желудках двух пойманных я нашел только бокоплавов.

Придя в себя от созерцания этого чуда, стал выбираться
на берег. На краю обвалившегося глинистого откола в
свежей трещине на глубине сантиметров двадцать в настоящей
мерзлоте увидел еще одно чудо — ярко-ярко красного
живого дождевого червяка! Вот сила жизни, чуть наверху
потеплело, проникла холоднющая вода в трещину мерзлую,
и ожил!

Загадочная фигура

Тихая протока Джигдакана. Плавают утки, чтобы не пугать
их, поднимаюсь на высокий берег и обхожу лесом. Уходящее
солнце необычного темно-красного цвета подняло над
собою еще два таких же. Полоса от солнца по озеру стала
такого же тревожного цвета — предвестник непогоды.

На опушке плотного ельника, километрах в двух от зимовья,
различаю замершую странно одетую человеческую фигуру:
темное без шапки лицо, короткая из какого-то светлого
материала на плечах накидка, темная нижняя половина
тела — то ли шинель, то ли широкие брюки. Стою, напрягая
зрение, пытаюсь заметить хоть какое-то движение. Но
он заметил меня первым, а, значит, я проигрываю. Скоро
стемнело, веря и не веря в эту нежелательную встречу,
тихо направился я к зимовью. На ночь принял меры к встрече
этого странного человека, если пожалует. Но в глубине
души не верил, что это человек, что-то в нем было неестественное,
стоял образ какого-то мифического черного монаха.

Вполглаза, вполуха провел ночь. Рассвело и пошел
я смотреть, что там изменилось. На сей раз бинокль со
мною. Стоит, как стоял, только освещение теперь с другой
стороны и одеяние «монаха» выглядит иначе. Оказалось:
в средний рост человека еловый остолоп-обломыш стоит
на берегу озерка, заливаемого в высокую воду рядом проходящей
протокой Джигдакана. Эти высокие воды когда-то натащили
и сложили на «плечи» обломыша кучу тины; от времени
она выцвела и стала серой «накидкой». А за спиною «монаха»
мрачный ельник, где совы живут. И лешие — кто верит.

Джигдакан ниже Тулона

Довольно бурно покинув озеро, ниже по долине Джигдакан
успокоился. Он тих, как стоячий залив. Но, пройдя какой-то
незаметный для глаза перекат-перевал, начинает вдруг
явственно журчать, речка пошла в путь. Но зато в какой
путь! Делали ей путь этот в вечной мерзлоте, должно
быть, пьяные черти: проломили кое-как ямами и голыми
отмелями. Берега обломали, остались осклизлые обломки
и рваные отвороты. Камень на отмелях черный, ноздреватый,
в каких-то раковинах. Раковины забиты мажущей черной
грязью. С берегов нагнули и навалили лиственниц, берез,
сосен, кедров, а чаще елей. Все это вымазали все той
же черной вонючей грязью, кору оборвали — висит бесформенными
лохмотьями. Сучья измочалены, отжеваны от ствола или
висят — полощутся в грязной воде. Деревья упавшие,
омываемые в паводки мутными потоками, сейчас полувисят
над речкой, доставая противоположный берег. Ни на чем не
протолкнешься по этой речке, вздумай спускаться… Разве
на метле, как наверное, эти работнички.

Как солнышко и предсказало, ночью ветер резко, ураганом,
усилился. На крыше так загремело, что заопасался: не
сорвало бы. Началась снежная пурга. Как после узнал,
ураган этот раздул множество пожаров по деревьям, сжег
дачные поселки в пригородах. Последующие двое суток
погода переламывалась: днем снег, дождь с ветром, холод.
Вечером тихо, умиротворенно, как чья-то длинная, бурная
в молодости, успокоившаяся к старости жизнь.