С дочкой бабы Ани мы знакомы больше двух десятков
лет. Во времена развитого социализма, когда кусок
колбасы можно было купить только по блату, хвалить в
прессе работников советской торговли и общественного
питания считалось дурным тоном. Народ, которому колбасы
не доставалось, всю ответственность за это сваливал
на «торгашей», спекулирующих дефицитом из-под
прилавка. Валентина Семеновна Храпова, занимавшая
тогда должность заместителя начальника областного
управления общественного питания, выбивала у нас из-под
ног почву для критики. Она сама являлась в редакцию
и начинала… критиковать. Говорила о слабых местах
общепита и просила поддержки печатным словом.
Рассказывала о проблемах и делилась прожектами,
которые казались нам несбыточными. Но только не ей.
«Да что мы, хуже немцев?» — сердилась она,
вернувшись из ГДР, где изучала «опыт
индустриализации рабочего питания.» «Разве мы не
можем создать сеть заведений, где бы люди не только
животы набивали, но и культурно общались?» —
вопрошала она, не требуя, впрочем, ответа. Потому
что все ответы на все свои вопросы Валентина Семеновна
знала и без нас. Она не только знала, что и как надо
делать, но проходило немного времени — и на наших
глазах поднимались этажи комбината полуфабрикатов,
одно за другим открывались кафе. Чего было, мягко
говоря, непросто добиваться во времена единой
социалистической собственности. Чем больше я
узнавала Храпову — тем больше уважала. Она
умудрялась всегда достигать цели, ни под кого не
подстраиваясь, не боясь испортить отношений.
И не изменяя себе. Просто делала то, что считала
правильным, а не выгодным. «Человек, как дерево —
растет от корня, — говорила Валентина Семеновна. —
А у меня корень крепкий.»

Ее детей и внуков я немножко знаю, видела: они вечно
крутятся рядом с ней. С сестрой тоже знакома. У меня
всегда было впечатление, что с Александрой Семеновной
у них одна большая общая семья. А вот с самим
«корнем» — главой рода Анной Семеновной Мозгалиной
— познакомилась лишь на днях, по случаю ее
90-летия. Оказалось, мы живем рядом, и меня
пригласили на чай — отведать бабушкиных плюшек.

Анна Семеновна — хрупкая, живая и очень приветливая
старушка. В маленькой квартирке она живет одна, но
от одиночества явно не страдает. По всему видно, как
любят и опекают ее все домочадцы. Стол был заставлен
«Олиной пиццей», «Валиным тортом», какими-то
Шуриными блюдами, по телефону звонила заболевшая
правнучка Лера, внук Костя примчался после работы
узнать, не надо ли чего бабушке, а то он на машине и
может быстро все устроить.

Семья бабы Ани состоит сегодня из двух дочерей,
пяти внуков и восьми правнуков. И вопреки
пословице эта большая семья без урода. Ольга
окончила торговый и медицинский, Саша — лучший
следователь в милиции, Людмила несколько десятилетий
отработала в облисполкоме, Владимир пошел в
предприниматели, Артем заканчивает институт МВД,
семиклассник Пашка учится на баяне, маленькая
Кристина занимается художественной гимнастикой…
Бабушка перечисляла мне всех своих отпрысков,
показывала их фотокарточки, и я видела, эти дети — ее
гордость, награда за прожитую жизнь.

!I2!Я пыталась
перевести разговор с внуков на собственную жизнь
Анны Семеновны. Старушка первым делом призналась,
что абсолютно неграмотна. «Отец не давал учиться.
Говорил — Зачем? Женихам, что ли, письма писать.»
Перечить отцу было невозможно, зато собственных
ребятишек она воспитывала по-своему. Все ее дети и
внуки имеют высшее образование, а то и не одно.

— Это заслуга мамы, — тут же встряли в нашу беседу
дочери.

Деревня Ново-Николаевка Томской области имела лишь
начальную школу. После четвертого класса надо было
за знаниями топать десять километров по бездорожью
каждый день. В сентябре компания школьников была
большой — к концу года оставались самые упертые.
Среди них — Шура с Валей. Неграмотная мама близко к
сердцу принимала их школьные успехи, бегала, бывало,
к соседям, просила помочь задачку решить. Жили они в
большой нужде.

— Хорошо жилось только в детстве, в родительском
доме, — вспоминает Анна Григорьевна. — Хозяйство у отца
было большое: лошадей табун, коров дойных
девять, а остального скота — без счета. Работать
приходилось много, но справлялись сами, своей
семьей, нанимали людей только иногда в страду.
Достаток был полный: амбар с мясом, амбар с мукой,
амбар с крупами. Грибы, ягоды, соленья…
Воспитывали нас, детей, в строгости, по понятиям, не
баловали, но заботу о себе мы чувствовали всегда и
родителей почитали. Семья — это было главное,
святое.

— А любовь? — поддевают ее дочери.

— Не верю я ни в какую любовь, глупости все это, —
заявляет бабушка, хитро прищурившись. И за столом
раздается хохот, смеется и сама Анна Семеновна. Она
вышла замуж в шестнадцать лет, после того, как
бедный парень, не смирившись с категорическим
отказом родителей невесты, просто выкрал ее из дома.
Только потом молодые получили благословление, в
котором им раньше отказывали.

Голодуха началась в 29-м, когда объявили
коллективизацию. Во главе крестьянской семьи тогда
стоял старший брат Матвей (отец уже сильно болел).
Матвей Семенович не только сам сдал весь скот в
колхоз, но и других уговаривал: идеи добра,
равенства и справедливости пришлись ему по душе.
Думал, наверное, что при социализме будет так, как
жили в их большой, дружной, работящей семье — от
каждого по способностям, каждому по потребностям.
«Это Божье дело,» — убеждал всех Матвей,
которого позднее избрали председателем сельсовета.

Кончилось тем, что активного строителя новой жизни
объявили врагом народа и посадили. «Но он веру в
справедливость не потерял, — вспоминает бабушка
Анна, — писал жалобы в ЦК, через полгода его
освободили. И ушел Матвей на фронт, где и погиб в
один год со своим сыном».

Анна Семеновна рассказывает о колхозе без
ностальгии. «Молодость, все-таки, не бывает без
радости», — замечаю я. За столом все грустнеют от
воспоминаний.

— Какие радости, — вздыхает бабушка. — Работали
от зари до темноты. Мужики на фронте, вместо лошадей
бабы сами впрягались в плуг. Все, что заводилось в
доме — молоко, хлеб, мясо, — приходилось сдавать
государству. Никогда не забуду,
спрячешься от уполномоченного, а он кричит: «Нюрка,
вылазь из подполья, я знаю, что ты там».

В разговор вступают дети Анны Семеновны, которым
тоже уже за шестьдесят. Рассказывают, как собирали
на полях мороженую картошку, как обсасывали кедровые
побеги, ели почки, ждали медуницу, которую всю, с
корнем, употребляли в пищу. Учились в школе и
работали в колхозе. «В семь лет я стога метала», —
вспоминает Валентина Семеновна.
Подобных историй от людей пожилых мне приходилось слышать немало.
А кому тогда легко было?

Но что меня в этих рассказах действительно тронуло —
отношения в семье. Шура еще маленькая была, когда
заявила: «Мама, я вырасту, выучусь и из колхоза тебя
вытащу.» Семь классов она одна из деревенских
сверстников одолела и уехала учиться в Томск на
библиотекаря. В кулинары Александра Семеновна
Гавриш, заслужившая на этом поприще орден Трудового
Красного Знамени, попала не столько по зову сердца,
сколько желудка.

— Прибежали как-то девчонки,
говорят: «Открылся кулинарный, там каши дают, сколько
хочешь!» И с библиотечного мы все побежали в
повара.

В 1948 году Шура уехала работать по
распределению в Усолье под Иркутском. И сразу стала
писать домой: «Мама, отправляй Вальку ко мне, я ее
здесь доучу.» Сама еще подросток, она беспокоилась о
голодной сестренке и переживала за мать, которая
даром рвала жилы в колхозе. «Приезжай скорее, я тебе
платье шерстяное купила,» — уговаривала она сестру.
Это платье стало решающим аргументом в пользу
отъезда.

Валя приехала к ней после пятого класса, сильно
плакала, расставаясь с матерью. Но в глазах всю
дорогу стояло новое платье, которое она наденет в
школу. «Я пришла в комнату, которую Шура снимала, а у
нее комод украшен фантиками от шоколадок, и на
тумбочке — конфеты-подушечки. Я подумала, как моя
сестра живет богато!»

Шура работала в буфете на станции. Помня о пережитом
в деревне голоде, она без конца пичкала сестренку,
заставляла брать с собой в школу булочки и
бутерброды, и все приговаривала, подкладывая ей в
тарелку: «Ешь, ешь, ешь…» Эта память о голоде
заставляла ее бежать за пацанкой, которая начинала
показывать характер, и уговаривать ее не
капризничать, взять с собой еще бутерброд.

После седьмого класса Шура отправила сестру учиться
в кулинарное, наказав записаться в продавцы. «На
меня посмотри, видишь, как тяжело поваром работать. Надо
идти туда, где полегче.» Неразумная сестра все равно
оказалась в поварах: в отделе кадров уговорили
заявление переписать. Впрочем, Валентина Семеновна
никогда не жалела о своем выборе. Училище окончила с
отличием, профессию полюбила и от выгодного
распределения — остаться в областном центре и
работать в ресторане «Байкал» — наотрез отказалась.
Говорит, что послушала преподавателя, который
посоветовал: «Поезжай в Усолье, это город с будущим.
Он будет расти — и ты вместе с ним.»

На самом деле, думаю, причина тут — не
мечта о будущей карьере, а узы семьи, крепкая
привязанность к сестре и матери, «вытащенной» к тому
времени Шурой из колхоза. Какая там карьера: в
городе химиков Валентина пошла работать в столовку
на тракту. Хотя обе сестры, не гоняясь за наградами
и должностями, в конце концов и образование
получили, и карьеру сделали, и признания добились.
Среди кулинаров и Валентина Храпова, и Александра
Гавриш — это имена.

!I3!Так мы сидели в гостях у бабушки и беседовали. Анна
Семеновна мало рассказывала о себе. Она все
подкладывала мне сало, которое солила сама, и
булочки, на которые, и правда, оказалась большой
мастерицей. Ну и, как положено бабушкам, хвасталась
внуками и правнуками. Всех она нянчила, на коленях
качала, все живут поблизости, в Иркутске, и теперь
сами носят ее на руках.

— Еще поживу маленько, — говорила она, довольная.

Выходит, не только детство, но и старость, финал
этой почти вековой жизни, — счастливый. Вот и
говорите после этого, что бытие определяет сознание.
Большая часть 90-летнего «бытия» бабушки Анны
состояло из тяжкого труда, голода и нужды. И спасало эту
хрупкую женщину от ощущения безысходности жизни
нечто абсолютно нематериальное: сознание ценности
семейных отношений, укоренившиеся в роду
нравственные законы — почтение к родителям, забота о
детях, любовь друг к другу и взаимопомощь. Старо как
мир и звучит как-то банально. Даже неловко и
произносить-то такие слова. Но ведь Мозгалины,
Храповы и Гавриши эти слова вслух и не произносят. Они просто
так живут…