Вспоминая
Антона Макаренко

Книги тоже
могут быть барометром времени. По
отношению к ним, по спорам,
вызываемым ими, тоже можно судить о
погоде в обществе. К примеру,
"Педагогическая поэма" Антона
Макаренко. Были десятилетия,
вызвавшие ее к жизни. Были периоды,
когда она читалась, будто
занимательная повесть, будто
советская сказка о том, как
маленькие изгои поднимаются с
колен и встают в шеренгу строителей
нового уклада. Нечто вроде
киношного "Светлого пути",
только не с одной героиней, а с
множеством действующих лиц.
Сегодня как вокруг самой книги, так
и вокруг личности автора —
человека, сумевшего вместо колонии
для малолетних преступников
построить дом, в котором можно было
дышать, — окаменевшая тишина. О ней,
о "поэме", нигде ни слова: ни на
учительских конференциях, ни на
научных симпозиумах социологов и
психологов, ни на совещаниях в МВД.
И это забвение столь же знаковое,
как отшумевший в прошлом вокруг нее
бум. На мой взгляд, молчание
свидетельствует о беспомощной
растерянности государства перед
бедой, замахнувшейся на его,
государства, будущее. Конечно же, не
о художественных достоинствах
книги, кстати, весьма слабых,
сегодня есть смысл рассуждать. И
даже не военизированный метод
Макаренко, подгонявший детские
души под один трафарет, заслуживает
нынче дискуссий. Хотя он весьма
неоднозначен. Главным была в те, еще
довоенные, десятилетия позиция
государства по отношению к детям —
жертвам социальных невзгод и
нравственных потрясений. Только
благодаря ему, государству, не
одним Макаренко слагались десятки
"поэм" о спасении бесприютного
детства. Сегодня же продуманной,
государственным бюджетом
подкрепленной целевой политики
нет. Хотя лишь на нее, как на
стержень, можно "нанизывать"
все мероприятия, адресованные
ребятам, потерявшимся во взрослом
взбаламученном мире.

Вы, наверное,
обратили внимание на то, с каким
тщанием перечисляют авторы письма
о рождественской елке всех, кто
помог уютный домашний праздник
сделать радостью бездомных ребят. И
они правы, эти две девушки, сами
принявшие в событии посильное
участие: крупицы добра, собранные в
одну горсть, делают ладонь теплее и
щедрее. Так что и наша
благодарность всем, кто зажег в
Иркутске самую скромную и самую
прекрасную рождественскую елку 2002
года. Но главное — драматичное, к
сожалению, очень предсказуемое —
все-таки таится не в самом письме, а
в послесловии к нему. Догадались,
почему? Потому что высокий,
праведный душевный порыв всегда
хрупок; его легко заглушить, задуть,
погасить, как свечу на холодном
ветру. Благодеяния, даже очень
терпеливые, насущные, не могут сами
собой сложиться в жизнеспособную
систему. Вот откуда тревога,
звучащая в послесловии к рассказу о
рождественской елке. Вот почему
половина отпущенных по амнистии
подростков снова возвратится за
опутанные проволокой заборы: на
воле им места все равно нет. Вот
почему множество общественных
фондов желанны местным властям до
тех пор, пока они "на
самоокупаемости". Стоит им
заикнуться о деньгах, и они
оказываются обузой. Прозвучавшее в
прямом эфире замечание президента
о давно назревшей необходимости
серьезной борьбы с беспризорностью
может что-то изменить к лучшему.
Если, конечно, его призыв не потонет
в суесловии. Если все-таки его не
"заболтаем", возможно,
дождемся новой "Педагогической
поэмы". Столь же искренней,
только отразившей горе и надежду
России в начале XXI века.

Элла
Климова, отдел писем
"Восточно-Сибирской правды"