Э. Григ. «Смерть Озе».

Концерт для фортепиано с оркестром.

И. Брамс. Симфония N 2.

Солист народный артист России Алексей Наседкин.

Дирижер — заслуженный деятель искусств России Олег
Зверев.

Имена Иоганнеса Брамса и Эдварда Грига в одной программе
— всегда залог успеха концерта, а сочетание 2-й симфонии
Брамса и лирического фортепианного концерта великого
норвежца придает концерту особую изысканность. Григовский
концерт в исполнении маэстро Наседкина приобрел изящество,
присущее, кстати, игре признанного шубертианца. Как
мы привыкли к бравурности этого концерта, и как далек
был от бравады Григ у Наседкина! Исчезла набившая оскомину
манерность второй части, пианист лишь предложил прислушаться
к удивительно ласковой музыке, заключающей в себе и
нежность северного цветка, согретого скупым норвежским
солнцем, и звон хрустального ручья, и тихий восторг
созерцающего эти простые чудеса природы! Неспешность
в крайних частях концерта позволила услышать всю красоту
терпких созвучий и ритмов, когда-то вызвавших восторг
Ференца Листа. Даже иные, досадно «ушедшие под рояль»
пассажи пианиста при такой несуетной, мудрой игре заняли
лишь определенное место украшений, не столь важных для
содержания произведения.

Алексей Наседкин относится к числу солистов, умеющих
помочь и оркестру, и дирижеру. Благодаря этому качеству
Наседкина установился контакт, удобный ансамбль солиста
и оркестра. Неудивительно, ведь Алексей Наседкин превосходный,
авторитетный исполнитель камерной музыки!

Ре-мажорная симфония Иоганнеса Брамса была исполнена
под управлением главного дирижера Олега Зверева во втором
отделении концерта. Симфония была написана Брамсом
в состоянии душевного покоя в живописном австрийском
местечке и, сдержанная по характеру, несет в себе нечто пантеистическое.
Однако под палочкой маэстро Зверева она предстала скучно-сумбурной,
с неясными намерениями интерпретатора. Особенно это
коснулось первой части и финала симфонии. Если музыка
сонатного аллегро на протяжении всей первой части останавливалась
и спотыкалась, то в разработке финала оркестр «понесло»,
и дирижер едва удержал контроль над ситуацией.

Хрестоматийная симфония не содержит трудностей для оркестра,
кстати, накануне успешно исполнившего трудную 5 симфонию
Прокофьева с дирижером Эммануэлем Ледюк-Баромом. Значит,
проблемы возникли по причине недостатков в управлении
оркестром: отсутствие какой-либо концепции или недостаточная
мануальная техника дирижера для воплощения своих замыслов?
Но что прозвучало, то и прозвучало! Не было лишь полифоничности
первой части, происходящей от изумительного мастерства
Брамса в использовании тембров отдельных инструментов
и групп оркестра. Не прозвучало, а вернее, не выполнены
и многие ремарки автора, дающие представление о характере
и стиле произведения. Не прозвучал импульсивный финал
за отсутствием этого самого пульса, а в нем и заключается
смысл музыки и с трудом сдерживаемом и вырвавшемся, наконец,
ликовании (а может быть, это — жанровая сцена?)! Обо
всем этом должен был сказать музыкантам жест дирижера,
а уж музыканты побеспокоятся о дальнейшем — о воплощении.
Но, увы, чаще всего жест Олега Зверева — жест тактирования.
А ведь концерт — момент истины в творчестве, или все
вызубривается на репетиции? Тогда достаточно и тамбурмажора
в руке маэстро! Впрочем, это «тамбурмажор» был в III
части. Казалось, дирижер боится «потерять партитуру»
при смене размера, не до художественных задач, сошлись
как-нибудь духовные со струнными и — слава Богу!

Весьма несуразна была и вторая часть симфонии. Здесь
Брамс избирает целую группу — виолончельную для
оркестрового соло, которое виолончелисты, не объединенные
единым посылом, и пронесли «кто как мог». Удивил маэстро
Зверев излишней драматизацией этой части, в результате
мимолетный ветер над безобидным Вертерским озером едва
не обернулся штормом на Иркутском водохранилище! Вообще,
излишняя драматизация характерна для О. Зверева, но
зачастую выглядит она как компенсация за отсутствие
иных идей. Часто это огрубляет музыку, оркестр примитивно
громыхает, и, простите, иногда оглушительно ревет.

Конечно, о стилевых качествах дирижируемых произведений
говорить в этом случае не приходится. Да и не скажут
многого руки, зависающие над каждым тактом, неопределенный
ауфтакт, отпускающий затем оркестр «на вольные хлеба»
темпо-ритма, судорожные снятия звука. Не бывает, в общем,
в его руках иной эмоции, кроме потряхивания, — это либо
«выразительно», либо «громче», либо выражение крайней
степени экспрессии.

Но скоро сказка сказывается! Концерт все-таки «подошел
к концу» и завершился «бисовым» бравым Венгерским танцем
N 5 И. Брамса, заученным «в хруст», что было, вероятно,
оправдательным словом после неуместного траура в начале
концерта при открытой крышке рояля, ожидающего своего
солиста, за которой сотрясался в мировой скорби маэстро
(ах, бедная старая Озе!). Ради справедливости надо сказать,
что звучало неплохо. Публика же, в приподнятом настроении
от зажигательного Венгерского танца, отдав положенную
долю оваций, разошлась.