Вырос
парень знаменитый,
весь пропахший черемшой…

Ливия КАМИНСКАЯ,
"Восточно-Сибирская правда"

Строки
заголовка взяты из баллады нашего
земляка-поэта Джека Алтаузена "У
студеного колодца", очень точно
относятся к нему самому. Некогда
очень популярный среди молодежи
30-40-х годов наряду с такими поэтами,
как Александр Безыменский, Эдуард
Багрицский, Евгений Долматовский,
Александр Твардовский, ныне он
почти забыт. Может быть, потому, что
"безусый энтузиаст", как он сам
себя называл, отдал искреннюю дань
своему горячему времени: пел о
комсомоле, о бойцах революции, о
героях гражданской, о том, о чем мы
сейчас стараемся забыть. Между тем,
земляк наш был, по свидетельству
современников, очень талантлив.

И вот
оказалось, что у нас в Иркутске до
сих пор проживает родной племянник
Джека Борис Алтаузен. Единственный
и последний носитель фамилии
некогда знаменитого поэта, бережно
хранящий память о нем.

Первое
знакомство Бориса с именем дяди
состоялось при обстоятельствах
трагических. Может быть, потому и
врезались навсегда в память
пятилетнего мальчика события того
дня.

— Мы жили
тогда в двухэтажном деревянном
доме по улице Ланинской (ныне
Декабрьских событий, 69а). Дом этот и
сейчас цел и стоит на том же месте.
Жили мы с дедушкой Моисеем (отцом
Джека) и мамой (родной сестрой
Джека). Мама в тот день, как обычно,
была в госпитале на работе (она
оттуда не выходила сутками), а я
играл, бегая по коридорам. И вдруг
увидел белый конверт у дверей — его
принес, видимо, почтальон и сунул в
дверь.

"Дедушка,
тебе письмо!" — и я протянул
конверт деду. Дед вскрыл конверт и
вдруг схватился за сердце,
зашатался и пошел к себе в комнату.
Я, видимо, ничего не понял тогда. И
вдруг вижу, бежит бабушка-соседка в
комнату к деду — оказывается, он
постучал к ней в стенку. И ее крик:
"Боря, дедушка умер!" На полу
лежал конверт, из него выпала
фотография человека в военной
форме. Смысл происшедшего дошел до
меня позже. В этот день дед получил
"похоронку" на третьего и
последнего своего сына — Якова
(Джека), погибшего на поле боя. И
сердце отца не выдержало".

На долю этого
старого человека выпало немало
испытаний. Борис Хаимович не знает,
почему семья деда, вроде бы, выходца
с Кавказа, очутилась в далеком
Бодайбо: то ли сослали за политику,
то ли сами переехали. Во всяком
случае, на новом месте
предприимчивый дед стал крупным
золотопромышленником, достаточно
богатым и обеспеченным. Было у них с
женой четверо детей — трое сыновей
и дочь. Жена его, однако, нашла себе
другого мужа и уехала с ним, оставив
детей на попечение отца. От всех
этих потрясений дед ослеп, и зрение
к нему вернулось не скоро.

Во время
революционных событий семья
переехала в Иркутск и поселилась в
этом самом доме. Мать Бориса Сара
Моисеевна помнила, как мимо дома
вели арестованного Колчака.

Всех их
растил отец, у которого оставались
кое-какие сбережения. У отца были
брат и сестра. Оба люди богатые.
Брат-миллионер жил в Америке, а
сестра — в Шанхае. Сестра была
редкая красавица — в доме, помнит
Борис, долго хранился ее портрет, но
однажды случился пожар, и он сгорел
вместе с другими вещами. Однажды
сестра навестила деда, чтобы
сообщить ему, что его по всему миру
разыскивает брат. Дед понимал, чем
грозит ему существование богатого
американского родственника и
попросил сестру не сообщать о нем:
он хочет остаться и умереть на
родине. Тогда сестра, жалея деда,
предложила взять одного из его
детей с собой в Шанхай.

— Дочь не
отдам, — сказал дед, — она у меня
одна. Бери кого-нибудь из сыновей.

Выбор пал на
Якова. Так будущий комсомольский и
пролетарский поэт оказался за
границей. Было ему тогда 10, от силы 11
лет.

Сама
предпринимательница, тетка решила
сделать и из племянника бизнесмена.
Но, видимо, подростку по душе была
больше романтика революции. И он
сбежал из богатого дома. Сбежал без
документов и денег. Мальчишка в
многомиллионном чужом городе, без
знания языка и средств, тем не
менее, не пропал и не потерялся. Он
нанялся на английский пароход,
совершавший рейсы от Гонконга до
Австралии. Англичане и дали
мальчишке-бою это имя — Джек,
которое и стало для него своим на
всю оставшуюся жизнь.

Его
приключениям позавидовали бы,
наверное, многие его сверстники. Но
родина, семья, тянули Джека к себе.

— Какими
правдами и неправдами он перешел
границу и отказался в Чите, я так и
не знаю, — рассказывает Борис
Хаимович. — Но факт, что в Чите он
встретил Иосифа Уткина, и тот помог
ему добраться до Иркутска. Кстати, с
Уткиным мы жили через дорогу, и с
Джеком они остались друзьями на всю
жизнь.

"Блудный
сын", вернувшись домой, идет
работать на кожевенный завод, мыть
шкуры. И начинает писать. Впрочем,
писать, он, вероятно, начал раньше.

Его сестра
вспоминала: они с братьями играют
на улице, а вот пятилетний Джек
редко был с ними. Бывало, отец
выйдет, спросит: "А где Джек?"
"На чердаке, наверное", —
отвечают дети. Там, среди старых
книг, он проводил целые дни. Может
быть, тогда и зародились его тяга к
приключениям, его страсть к слову?
Ведь удивительно, не учась в школе,
не получив систематического
образования, он писал потом и
грамотно, и талантливо.

Его быстро
заметили в литкружках Иркутска,
куда он понес свои первые стихи. И
отправили учиться в Москву, в
Литературно-художественный
институт имени Валерия Брюсова.

Настоящая
литературная слава пришла к нему в
конце двадцатых годов. Евгений
Долматовской вспоминает, что Джек
был любимцем молодежных аудиторий.
Его стихи и поэмы обсуждались на
комсомольских собраниях, читались
с эстрады, на его стихи сочинялись
песни. Люди старшего поколения
наверняка помнят "Полярную
песню" на его слова с припевом:

Погода кипит
штормовая!

Подруга моя,
не забудь,

Глаза поутру
после сна открывая,

На карте
отметить мой путь.

К тому же он
обладал незаурядными ораторскими
способностями и, сам читая стихи,
буквально завораживал аудиторию.

В 1939 году
Джек, уже москвич, приехал в
Иркутск, где вместе с Жаровым и
Долматовским выступал в театре
музкомедии.

— Однажды,
когда я учился в одном из старших
классов, — вспоминает Борис
Алтаузен, — учитель литературы
оставил меня после уроков. Ну,
думаю, наказывать будет, я ведь был
хулиганистым пацаном. А он вдруг
спросил: "А кто вам Джек Алтаузен?
Дядя?" И вспомнил об его
выступлении в театре: "Мы с
приятелем слушали поэтов и в то же
время разговаривали. И вот вышел
Джек Алтаузен. Невысокого роста, он
едва был виден за кафедрой. Но вот
он начал читать, и зал затаил
дыхание. Такого голоса, такой
дикции я никогда не слышал ни до, ни
после. Он заворожил и покорил
зал".

Когда
началась война, все три брата
Алтаузена ушли на фронт. Старший,
Николай, погиб под Ленинградом в
первый год войны. Вслед за ним пал
на поле брани младший, Игорь.

Джек рвался
добровольцем еще на финскую. Но у
него были проблемы со здоровьем, и
пока он обивал пороги военкоматов,
война на Карельском перешейке уже
закончилась. Но разрешение, наконец
полученное, пригодилось. Началась
Великая Отечественная и он
отправляется в качестве военного
журналиста вместе с Долматовским и
под командованием Твардовского на
Западный фронт. В книге "Было"
Евгений Долматовский вспоминает:

"Джек был
несколько старше нашего
"старшины" по возрасту и
литературному стажу. Люди они были
совсем-совсем разные, но
Твардовский помнил, что в середине
тридцатых годов знаменитые в те
времена Жаров и Алтаузен разбирали
"дело", накрученное
завистниками и злыднями против
него, и решительно защитили
Твардовского от опасных нападок…

…
Твардовский сказал: "Знаете,
Джек, не защити вы меня тогда, может,
пришлось бы мне ехать совсем в
другом направлении". Джек
краснел и радовался.

Стихи
Алтаузена появлялись в каждом
номере фронтовой газеты. Он и устно
выступал перед бойцами. О том, как
он работал, говорит такой факт. Джек
Алтаузен стал первым среди
писателей и журналистов, кто
получил орден Красного Знамени. А в
начале сорок второго года, как
свидетельствует Долматовский,
Военный совет армии специально
заседал "по заслушиванию стихов
Джека Алтаузена".

Весной сорок
второго года часть, где служил
Алтаузен, под Харьковом, у станции
Лозовая попала в окружение. Еще раз
процитируем Долматовского:

"Лишь один
редакционный самолет "У-2",
возивший газеты, выскочил из этой
мясорубки. Спасшийся журналист
рассказывал, что улететь
предлагали и Джеку, но он отказался:

— Я в своей
части, мне надлежит разделить
судьбу всех.

По
свидетельству товарищей, Джек
Алтаузен был раздавлен немецким
танком 25 мая 1942 года".

В селе
Надеждовка, недалеко от станции
Лозовой, что под Харьковом, открыт
памятник над братской могилой. На
мемориальной доске среди прочих
стоит имя Джека Алтаузена. Борис
был на открытии памятника, и привез
оттуда горсть земли, которую хранит
у себя как дорогую реликвию.
Украинцы чтят и помнят поэта,
отдавшего жизнь за эту землю.

Иркутская же
земля постаралась забыть о своем
земляке. Дом, где рос Джек Алтаузен,
мог бы иметь хотя бы мемориальную
доску. Борис Алтаузен в свое время
обращался в партийные органы с
вопросом: чем провинился известный
наш земляк, что улицу лишили его
имени? Но вразумительного ответа не
получил. Промолчала тогда и
писательская организация.

Джек был
женат на Клавдии Ильиничне,
москвичке-учительнице. Но детей у
них не осталось. Она умерла
несколько лет назад в преклонном
возрасте. Единственным носителем
фамилии сегодня является племенник
Джека Борис Хаимович. В 1957 году,
когда исполнилось 15 лет со дня
гибели дяди, мать Бориса, сестра
Джека, решила: пусть ее старший сын
носит фамилию Алтаузен.

К сожалению,
на нем и обрывается эта фамильная
линия — у Бориса Хаимовича также
нет родных детей. Борис Хаимович
окончил сельскохозяйственный
институт, работал на кафедре
политэкономии, сейчас — на пенсии.
Младший брат Бориса носит фамилию
отца и пошел по торговой части, а
сестра — по кулинарной.

Война
безжалостно проехала по судьбе
семьи, искоренив ее российскую
ветвь. Под гусеницами военной
машины оборвалась так ярко
начавшаяся поэтическая судьба. Как
оборвались сотни и сотни жизней
талантливых сыновей России,
которые могли бы составить
гордость нации. Как же легко мы
предаем их забвению…