Знаток
альпийского рельефа

Алена ФИРСОВА,
журналист

28 октября крупному ученому,
геоморфологу и физико-географу,
профессору Института географии СО
РАН, доктору географических наук
Льву Николаевичу Ивановскому
исполняется 90 лет. 65 из них он отдал
научной, педагогической и
общественной деятельности.

На
предложение встретиться Лев
Николаевич откликнулся неохотно:
"У меня совсем сейчас нет времени
— готовлюсь к докладу, скоро
выходит моя книга, а потом я
обыкновенный профессор,
трудяга-исследователь, что обо мне
писать". Но, тем не менее, время в
его жестко расписанном дне все-таки
нашлось, и мы говорили долго и о
вещах самых разных. Льву
Николаевичу было что вспомнить.

— На недавнем
совещании географов России вы
сделали яркий запоминающийся
доклад, и о вас тогда сказали:
"Человек, который покорил почти
все вершины Сибири и знает о жизни
гор больше, чем кто-либо в мире".
Так ли это?

— Ну, это
преувеличение. Не все, конечно, горы
Сибири, но Горный Алтай знаю хорошо.
Начал работать здесь с 1937 года, был
начальником экспедиций, занимался
ледниками, изучал рельеф, связанный
с древним оледенением, потом
увлекся рыхлыми породами.
Занимался парагенезом и
парагенезисом экзогенных
процессов. Последняя книга, которая
вышла на днях — как раз итог
многолетних исследований по
проблемам развития горного
рельефа.

Парагенез —
это взаимовлияние однородных форм
рельефа, которые расположены рядом.
Их связь и взаимодействие — в
истории развития. Как выглядят
горы? Высокие вершины, внизу долины,
вверху кары, или цирки, имеющие
чашеобразную форму. Иногда они
достигают несколько километров в
поперечнике, на Алтае, например, до 5
км. Эти цирки располагаются рядами
и "съедают" склон горного
хребта выше границы леса. Их
развитие идет очень интенсивно
потому, что они расположены рядом.
Правый и левый склон разрушаются
одновременно, поэтому острый
гребень опускается быстро,
разрушается вся горная страна, весь
альпийский рельеф. А
компенсируется это за счет
поднятия гор. Например, если взять
Тункинские гольцы, там склоны
поднимаются до 10 мм в год. И это
считается медленным поднятием.
Существует еще и сейсмоподнятие от
сильных толчков земной коры. Так
вот уничтожение этого рельефа, снос
его происходит интенсивнее, чем
поднятие.

Все
материалы исследований, которые
использую сейчас и которые уже
опубликованы, были получены в поле.
В полевых экспедициях я бывал от
звонка до звонка, от первой
оттепели до зимних холодов.
Собственно моя работа и
заключалась в том, чтобы изучать
горы в природе.

— А зачем
нужны эти знания?

— В природе
лишних вещей нет. Там все на месте и
все взаимосвязано, поэтому
изучение отдельных ее структур,
кажется незначительных, очень
важно. Как-то в одной газете задали
вопрос: "Зачем изучать
муравьев?". По этому поводу
ученые собрали совет и разъяснили,
зачем нужны знания о мошках,
стрекозах, местах их обитания и
вообще о природе, которую надо
изучать в комплексе. Этим и
занимается наш Институт географии.
Я изучаю высокогорье. А оно все
более и более познается и
используется человеком. В горах
есть немало полезных ископаемых, на
Алтае, например, на высоте 3 тысячи
метров есть крупное
вольфрам-молебденовое
месторождение. Сейчас планируют к
нему проложить дорогу через эти
чудовищные перевалы. А для этого
нужно хорошо знать, как поведут
себя горы.

Освоение и
исследование этих территорий
представляет большой интерес.
Здесь самые опасные места на Земле.
Обвалы, лавины. Представляете,
какой гул стоит в горах, когда идут
лавины, и если это продолжается
несколько дней подряд, впечатление
незабываемое. Так было, например,
когда в 50-х годах работали на
Северо-Чуйском хребте. База наша
была на высоте 2150 м, и каждое утро мы
просыпались от этого гула. Лавины
шли одна за другой. Вообще в горах
все живет, дышит.

— И вы можете
предсказать такие события?

— В природе
все закономерно повторяется. Идут
так называемые ритмы развития.
Конечно, это коррелируется с
климатом. Для того, чтобы ответить
на вопрос, как поведут себя горы,
нужны долгие и последовательные
стационарные наблюдения. В этом
отношении наш институт ушел далеко
вперед по сравнению с другими
научно-исследовательскими
учреждениями России. У нас
действовала сеть стационаров, на
которых мы вели комплексные
наблюдения всех параметров. Было
несколько метеостанций, которые
отслеживали погоду днем и ночью в
течение длительного времени. Это
давало огромный материал. К нам
приезжали ученые со всего мира. Мы
далеко продвинулись в
фундаментальных исследованиях. И
уже подходили близко к решению
проблемы прогнозирования.
Например, наш институт выступил
против создания комплекса ГРЭС на
КАТЭКЕ. Смог в котловине создал бы
невыносимые условия для живущих
здесь людей. Но сейчас, к сожалению,
все стационары закрыты из-за
отсутствия у науки денег, и теперь
мы потеряли возможность
непрерывного наблюдения. Правда, в
этом году впервые выделили
средства на возобновление работы
стационаров.

В 1971 году
было грандиозное ненастье.
Многодневный ливень вызвал сели в
горах Хамар-Дабана. Разрушен был
большой участок железной дороги,
снесено несколько мостов. Связь
поддерживалась только вертолетами,
или по воде на лодках. К нам
обратились за помощью — укажите, где
строить защитные плотины или более
усиленные мосты. Мы несколько лет
работали совместно с учеными из
других институтов. Летали, ездили
на лошадях, ходили пешком — в этих
местах 250 долин, множество вершин и
перевалов. Причем старались вести
наблюдения именно в ненастье. Так
вот, результатом нашей работы были
рекомендации, которые позволили
сэкономить государству 14 миллионов
рублей. По этим работам я написал 8
научных статей, высказав новые
представления о развитии структур
горного рельефа. Геоморфологи
считали, что рыхлые отложения этих
гор — древние ледниковые
образования, а я установил, что это
отложения грязевых потоков.
Доложил о своих выводах в Москве,
Новосибирске. Вначале коллеги
встретили это сообщение в штыки —
оно вело к необходимости
пересмотрения геологических,
геоморфологических карт. Но моя
точка зрения оказалась верной.

— А за что вы
получили золотую медаль имени
Пржевальского?

— В 70-х годах
проводились работы по
исследованиям истории развития
Сибири и Дальнего Востока. Отчет
составил почти 15 томов и был
отмечен Государственной премией. В
нем был и один том, состоящий из
двух моих глав " Оледенение и
рельеф гор" и " Речные террасы
горных стран". Позже, на основе
этих материалов других
исследований высокогорий Сибири
написал монографию по гляциальной
геоморфологии. И вдруг вызывают в
Ленинград и вручают Золотую медаль
за выдающиеся заслуги в
отечественной географии. Кто-то из
присутствовавших на вручении
академиков спросил, как удалось
вместить такой большой материал в
сравнительно небольшой труд. По
существу, в моей книге заложены
теоретические основы гляциальной
геоморфологии гор. Так было
признано специалистами.

— Как вы
стали исследователем?

— Вообще у
меня 12 специальностей, могу быть
токарем, слесарем, работал даже
кочегаром, рекомендовали стать
комбайнером. Я ведь окончил
индустриальный техникум. Но я
увлекся радиолюбительством, причем
достиг определенного успеха — в
Новосибирске было лишь несколько
таких коротковолновиков.
Естественно меня взяли "на
заметку" и определили в школу
связистов. Работал на военной
радиостанции. Участвовал в военных
учениях. Скажу без хвастовства — у
нас учились другие. Но мне не очень
нравилось работать в военном
ведомстве, я хотел учиться. Окончил
курсы по подготовке в вузы,
поступил в Томский университет, а
после в аспирантуру, но началась
война.

— А потом вы
вернулись в науку? Кто был вашим
учителем?

— У меня были
замечательные учителя, профессора
Томского университета — географ
Григорий Григор, он объехал весь
земной шар, геолог Леонид Рагозин,
позже ставший профессором МГУ,
палеонтолог Виктор Хахлов, бывший
майор армии Колчака.
Высокоинтеллигентные, преданные
науке люди. В Томске проработал
почти 30 лет, заведовал кафедрой,
потом пригласили в создающийся в
Иркутске Институт географии. И с
тех пор вот уже 38 лет работаю здесь.
И считаю, что с точки зрения
научного интереса мне повезло.

— Как удалось
сохранить такую работоспособность?

— Просто
живу. Слежу за своим здоровьем.
После войны, когда возникли
проблемы со здоровьем,
порекомендовали ездить каждый год
в Ессентуки, и я неукоснительно
выполнял это 20 лет. Не курил всю
жизнь. Пьяный был два раза в жизни —
во время победы над Германией и в
связи с победой над Японией. На
первом плане семья и работа. Мне
некоторые советуют — иди на пенсию,
ты заслужил отдых. А зачем жить,
если нет работы. Да и материальное
подспорье необходимо, даже на мою
военную пенсию прожить непросто.

— Счастливы
ли вы?

— Да. Я жил в
те годы, когда науку поддерживали.
Помню выступление Бухарина,
который говорил о значении науки в
развитии страны. Нам тогда зарплату
в три раза увеличили. И мы работали
с вдохновением, осознавая
необходимость своего труда. А
сейчас я не понимаю наших
правителей, их отношения к науке.
Может быть, у них какие-то свои
планы. Но они должны понимать одно —
без науки государство развиваться
не может.

Не могу
объяснить, почему всегда стремился
в горы. На попутках, пешком
добирался в самые отдаленные места,
преодолевал тяжелые перевалы,
добирался к вершинам, переносил
тяготы и неудобства походной жизни.
В первый раз в 1937 году увидел свои
горы, удивился их красоте и мощи и
захотел понять, как же они
возникают и живут. И вот сейчас
кое-что объяснил себе и другим.

Из
официальной характеристики: "
Впервые в геоморфологии Л.Н.
Ивановским выдвинуты и обоснованы
новые представления о парагенезе и
парагенезисе экзогенных процессов
и их сукцессиях. С этих позиций
обобщен и проанализирован обширный
материал по горному рельефу юга
Сибири. Им создана научная
геоморфологическая школа
экзогенного рельефообразования. В
последние годы Л.Н. Ивановский
успешно развивает новое
направление в экзогенной
геоморфологии, включающее комплекс
оригинальных
теоретико-методических подходов.
Им опубликовано более 200 научных
публикаций. В том числе 11
монографий".