Напутствие

Элла Климова,
"Восточно-Сибирская правда"

Они
разминулись. Только что увидевшая
свет книга и человек, перу которого
она принадлежит. Генриетта
Владимировна Цирлина, известная
адвокатесса, спасшая от гибельной
участи неправедных приговоров
множество попавших в беду людей,
так и не смогла взять в руки свой
последний труд. Не узко специальную
статью по юриспруденции. Хотя я
уверена: если бы когда-нибудь
удалось, собрав вместе, издать все
ее блестящие речи в судебных
процессах, какое глубокое
профессиональное руководство
получили бы те, кто только начинает
этот ратный, до них уже ею
выстраданный путь! Но что об этом
мечтать? Ведь сколько вообще
неоценимого теряется, пока бредем
мы по полю, именуемому жизнью! Так
пусть остается с нами хотя бы вот
эта скромная, изданная, к сожалению,
всего-то тысячным тиражом книжечка,
с мягкой обложки которой смотрит на
нас такая красивая, такая волевая и
узнаваемая сотнями людей
современная женщина. В конце
концов, в ее рассказе о пережитом
заключен самый главный —
нравственный — урок. И не только
правоведам. Однако в первую очередь
преподанный, конечно, им независимо
от "узкой специализации":
судьям, адвокатам, следователям,
прокурорам. Словом, урок тем, кого
общество наделяет высокой и
горькой миссией судить, карать или
спасать от навета других. Предваряя
книгу небольшим вступлением,
председатель президиума Иркутской
коллегии адвокатов, заслуженный
юрист России Юрий Машкин назвал
Генриетту Владимировну Цирлину
работящим, мыслящим гуманистом. Я
бы добавила еще одно определение ее
личности: она была очень
мужественным, очень принципиальным
человеком, настоящим солдатом на
ринге судебных ристалищ. Иначе не
выбрала бы она, всегда строго
относящаяся к слову и не терпящая
суесловия, эпиграфом к своей
публицистике вот такую цитату из
Писарева: "Когда у человека есть
действительно какие-то убеждения,
тогда ни сострадание, ни уважение,
на дружба, ни любовь, ничто, кроме
обязательных доказательств, не
может поколебать или изменить в
этих убеждениях ни одной
мельчайшей подробности".

Сколько раз я
слушала ее в суде, сколько раз
наблюдала ее в острой полемике с
оппонентами, сколько раз
обращалась к ней за советом (она
всегда была открыта журналистам),
имея на руках трудное читательское
письмо, — и вот теперь
свидетельствую: в самой запутанной
интриге, в самой сложной судебной
или просто житейской ситуации она
строила свою защиту только на
поиске обязательных доказательств
и, находя, опиралась только на них.
Интеллект же, жесткая логика
доказательств, огромный опыт и
неженская выдержка не изменяли ей
никогда. Таким в восприятии всех,
кто знал ее, складывался образ
уверенного в себе, всгда
настроенного только на победу
оптимиста. И еще, если угодно,
красивой, во всем удачливой,
благополучной женщины. Только
прочитав ее книгу, которую
Генриетта Владимировна совсем не
случайно емко озаглавила "Защита
— это борьба", я поняла, каким
ошибочным было это впечатление.
"Борьба, — призналась она в своей
исповеди, — стала моим жизненным
принципом с детства и, как
оказалось, до самой старости".
Наверное, только самые близкие
люди, ее муж, Лев Цирлин, прежде
всего, знали о том, сколько душевных
мук приносила ей эта борьба и
сколько физических сил она
забирала. В обществе, воспитанном
на политических процессах против
"врагов народа", против
"убийц в белых халатах" и не
имеющем понятия о презумпции
невиновности, принцип которой мы
только сегодня начинаем постигать;
в судебной системе, основанной на
"телефонном праве", от
которого мы и нынче не спешим
отказываться, легко ли быть
защитником не только де-юре, но и
де-факто? Предельно откровенная,
адвокат Цирлина рассказала, какой
прессинг ей приходилось
выдерживать со стороны сильных
мира сего, когда она бралась
защищать кого-то из
"неугодных". В ходе одного из
судебных разбирательств "меня, —
пишет Генриетта Владимировна, —
обуял настоящий страх, вроде
отпустившего душу после репрессии
отца; я настолько испугалась за
себя и мужа, что даже задумалась над
самоубийством".

Она и
самоубийство? Казалось, нет понятий
по отношению к Генриетте
Владимировне более несовместимых,
чем эти. Но что мы знаем о тех, на чью
помощь расчитываем, обращаясь в
трудный час? Скорее всего, ее умение
держать себя в руках и тем самым
заряжать надеждой всех, кто
обращался к ней как к адвокату, было
не чем иным, как одним из воплощений
высокого профессионализма.
Написать "секретов ее
мастерства" у меня не поднялась
рука. Она "просто" всякий раз
настраивалась на душевную волну
человека, доверившегося ей; и
всякий раз возникала при этом связь
более глубокая, чем та, что
необходима между адвокатом и его
подзащитным. У этой женщины, как
оказалось, было много очень сложных
моментов в жизни и практике. Чего
только стоит гибель
репрессированного в тридцать
седьмом году отца и клеймо дочери
"врага народа", долгие годы
лежащее на ней тяжким, унижающим
достоинство грузом! Теперь из ее
предсмертного признания можно
понять, как она справлялась с
отчаянием: "Я должна была
повлиять на себя, помочь себе так,
как многократно помогала обрести
покой своим клиентам".

Мне кажется,
Генриетта Владимировна Цирлина не
боялась старости. Не только потому,
что светлый ум ее не подводил
никогда, даже в преклонном
возрасте. А смерть она приняла,
находясь без сознания. Она, как и
всякий мудрый и мужественный
человек, отдавала себе отчет в ее
неизбежности. Не потому ли так
искренне звучат последние строки
ее книги, увы, трагически с ней
разминувшейся: "Я хочу, чтобы те,
кто прочтет мои мемуары, поняли, что
настоящий адвокат — это человек,
постоянно находящийся в борьбе за
справедливость. Я отдала этому
почти всю жизнь. Почти, но, к
счастью, еще не всю. Пока бог дает
силы, а люди продолжают доверять, я
еще поработаю. Этим искренним
трудом я хочу оставить своим
родным, многочисленным друзьям и
коллегам память о себе".

… Если вам
повезет и вы встретитесь с этой
маленькой книжкой, знайте, что
перед вами не мемуары в обычном
понимании этого слова и даже не
духовное завещание. Перед вами, кто
бы ни были вы по своей профессии,
напутствие на долгие ваши и светлые
годы…