У
колыбели жизни

Элла КЛИМОВА
"Восточно-Сибирская правда"

Один очень известный у себя в
России и в мире врач однажды задал
своим молодым коллегам вопрос: чем
детский хирург отличается от
хирурга, оперирующего взрослых?
Насладившись минутной тишиной в
аудитории, сам же и ответил: детский
хирург сможет помочь пациенту
независимо от возраста, а вот
взрослый вряд ли осмелится взять на
операционный стол малыша.

Владимир
Александрович Новожилов был в
числе тех молодых будущих врачей, и
тогда воспринял сказанное с
лекционной кафедры не то чтобы
скептически, а с улыбкой — мол,
много повидавшему на своем веку
медику свойственно так возвышать
избранное дело. Но вот Владимир
Александрович Новожилов, сам став
не просто детским хирургом, а
хирургом неонатальным, то есть,
оперирующим крох в возрасте от
первого дня жизни до трехмесячного
их рубежа; став при этом не просто
хирургом, а хорошим, надежным
хирургом, не пасующим ни перед
каким врожденным уродством, теперь
уже знает по своей двадцатилетней
практике — старый врач говорил
правду. И дело здесь не в
романтической приподнятости. Все
куда прозаичнее и сложнее.
Прозаичнее потому, что, цитирую
самого Новожилова, "физиология
человеческого существа от первого
часа его пребывания среди нас и до
трех месяцев совершенно иная; иной
обмен веществ, иные анатомические
особенности, иной спектр патологии
и специфическая технология
выхаживания". Ну а сложнее
потому, что человеческий детеныш
появляется часто на свет с таким
ужасным "спектром патологий",
что приходится лишь дивиться
изобретальной жестокости природы.
То это тетрада Фалло, что на языке
непосвященных значит порок сердца;
то желчь не поступает туда, куда
нужно, и начинается желтуха,
требующая оперативного
вмешательства; то все кишочки —
наружу, потому что малыша
угораздило родиться без животика. И
тут уж требуется такая ювелирная
техника, чтобы "все поставить на
место", какая возможна лишь при
высочайшем профессионализме
хирурга. Между прочим, еще совсем
недавно подобные операции
считались бесперспективными, и
маленькие бедолаги с таким пороком
помирали. А нынче их вытягивают в
Иркутске и "выкраивают"
брюшные стенки не хуже, чем в
известнейших клиниках мира.

На языке
хирургов — неонатологов все эти
гримасы поименованы сложными
терминами, знать которые нам, людям
далеким от медицины, совсем
необязательно. Но вот что мне
представляется принципиальным: в
нашем Иркутском центре хирургии и
реанимации новорожденных, которым
и руководит сорокадвухлетний
Владимир Александрович Новожилов,
"операциям отчаяния"
(определение его самого)
предпочитают плановые, позволяющие
основательно подготовить малыша к
испытанию и, опять же словами
Новожилова, "реабилитировать
ребенка перед жизнью".

— Конечно, —
размышляет он вслух, — экстренные
ситуации были и будут, мы готовы к
ним всегда. Но мы стараемся делать
так, чтобы больного (господи,
слово-то какое казенное по
отношению к тому, кто только
начинал приспосабливаться к
земному существованию!)
оперировать не с бухты-барахты, а
спокойно, планово, без спешки.

Планово. Без
спешки… Это когда существо
появляется на свет с целым
"букетом уродств"? Это когда
иркутские хирурги — неонатологи
оперируют на магистральных
кровеносных сосудах, чтобы
сердчишко не задохнулось с первых
же ударов? Это когда у них хватает
мужества проникать в такие
сокровенные структуры мозга,
которые еще каких-нибудь пять лет
тому назад считались
недостижимыми? Да, именно так: без
лихорадочного ажиотажа, но
слаженно, сосредоточенно, при
полном понимании друг друга. Но, с
другой стороны, как же им, иркутским
хирургам — неонатологам, не
понимать друг друга с полуслова,
если все они, работающие в центре
хирургии и реанимации
новорожденных, — погодки по жизни в
практической медицине. Владимир
Александрович среди них — самый
"старый". И он никого не
"воспитывал", а, как
признается, подбирал людей по
принципу "общей
совместимости". Так и получилось:
преданность профессии, столь же
сложной, сколь и низкооплачиваемой,
— одна на всех; планы на будущее
центра —общие; талант (а
безталанные хирурги, хоть детские,
хоть взрослые, опасны для пациента)
и опыт — тоже в общей копилке.
Татьяна Владимировна Павленок,
Юрий Андреевич Козлов, Андрей
Николаевич Махов, Виталий
Михайлович Ковалев, Алексей
Владимирович Подкаменев, словом,
все работающие в центре хирургии и
реанимации новорожденных, —
союзники. Звучит несколько казенно?
Что ж, может быть, Владимир
Александрович выразился точнее.

— Понимаете,
— говорит он мне, — этот центр — наше
детище; это наша семья; мы здесь
проводим больше времени, чем дома;
все, что происходит в центре,
касается лично каждого…

А что
происходит? Могу его рассказ
проиллюстрировать цифрами. Скажем,
за пять лет, что существует центр, в
нем прооперировано малышей больше,
чем за все время, начиная с 1958-го
года и кончая 1985-м. Однажды это взял
и подсчитал их общий по Иркутскому
медицинскому университету (тогда
еще — институту), учитель, сам
прекрасный хирург, основоположник
детской хирургии в Приангарье
Всеволод Андреевич Урусов. Но что
цифры! Они немы и глухи, коль не
омыты чувством. Так вот немного о
чувстве.

— Владимир
Александрович, не могу представить
кроху в неделю жизни на
операционном столе; вам лично не
бывает страшно прикасаться к нему
скальпелем? — спрашиваю его и слышу
в ответ совсем уж мистическое:

— Я просто
чувствую малыша. Захожу в блок, у
нас ведь не палаты, а блоки, ну вот,
захожу в блок и сразу знаю, что тот,
крошечный, зависящий от меня, меня
же и понимает. Поверьте, эти только
появившиеся на свет человечки
очень эмоциональны и… разумны. И
вообще, если не верить, что перед
тобой настоящий человек, только
очень маленький, если не любить его,
лучше вообще в наши блоки не
входить.

Впрочем,
никакая это не мистика, это —
доброта. К ней прибавить необходимо
профессиональное стремление
оградить искорку жизни от всего,
что способно ее загасить. Ведь
только подумать, как все хрупко в
раннем младенчестве: малышня не
умеет приспосабливаться к
окружающей температуре; даже такая
мелочь, как резкий звук, способна
поломать едва установившийся
контакт между маленьким "Я" и
огромным миром. Особенно
чувствительны к "мелочам"
недоношенные ребятишки,
недополучившие тепла и защиты
материнского чрева. Здесь
выхаживают и таких. Вот один
прыткий выскочил в свет божий, имея
вес аж… в 620 граммов. Между прочим,
по фамилии Гора. Прямо смех сквозь
слезы какой-то.

Но я думаю,
как бы жили в своем центре
оперирующие неонатологи, измени им
чувство юмора. Легко ли иметь дело
ежечасно с трагедиями. Связанными
не только с физическим страданием,
но и с нравственным тоже. Потому что
врожденные уродства — это не просто
нелепые случайности. Это вызов,
брошенный нашему будущему; это
месть за безразличие матерей к
самим себе и к своему потомству; это
кара за предательство. Сюда, на
улицу Советскую, в
Ивано-Матренинскую детскую
больницу, где на втором этаже и
находится этот ценр, тянется от
роддомов темная нить родительского
отступничества, и в один ряд
"выстраиваются" сотни
отказных малышей, которых здесь
спасают. Но для какой жизни?

Понимаю: в
этом вопросе, наверное, самый
горький упрек обществу. Врачам,
даже таким умелым, сильным, как
Владимир Александрович Новожилов и
его коллеги, в одиночку на него не
ответить. Но тем дороже им каждая
попытка власти сделать для детей
что-то крайне необходимое и важное.
Хочу поделиться одним своим
воспоминанием. Это было в начале
девяностых годов. В
Ивано-Матренинской детской
больнице в полуподвале
"квартировало" отделение
патологии новорожденных, которое
посторонним старались не
показывать, настолько все здесь
было примитивно и бедно, настолько
напоминало не больничный
стационар, а малоблагоустроенную
коммуналку. Узкий короткий
коридорчик с двумя или тремя
палатами и закуточком в самом
конце, задернутом каким-то пестрым
лоскутом. — "ординаторской". И
Владимир Новожилов, и Татьяна
Павленок, и Юрий Козлов, словом,
весь нынешний костяк центра
хирургии и реанимации
новорожденных здесь дневал и
ночевал. Не мечтал тогда Новожилов
о своей докторской диссертации,
которую нынче осенью собирается
защищать; не стажировался еще никто
из них в лучших клиниках Европы и
Америки; не пришла еще в их семью
невропатолог — неонатолог Ольга
Юрлова, готовящаяся к докладу в
Японии о наработках центра в
области врожденных инфекций. Вот
почему час, когда спустился именно
к ним, "полуподвальным",
тогдашний иркутский мэр Борис
Говорин, считается у хирургов самым
светлым. Никто из нынешней команды
центра, включая заведующего,
Владимира Александровича
Новожилова, до сих пор не
представляет, как удалось найти
огромные средства для того, чтобы
не просто вытащить отделение из
цокольного этажа, но и оборудовать
по последнему слову научной
медицинской мысли. "Два миллиона
долларов — не копейки. Но власть их
нашла и сделала так, что мы сегодня
являемся одним из самых передовых
лечебных учреждений, таких в России
немного. По крайней мере, от Урала и
до Хабаровска — мы единственные".
Так говорит мне Новожилов. Я же
отвечаю ему более сдержанно:
"Если власть чего-то хочет, она
может многое".

Сегодня в
центре все очень функционально.
Операционный стол на колесиках
"планируется" так, чтобы
удобно было хирургу. На нем
оперируют хоть на кровеносных
сосудах, хоть на почках, хоть на
головном мозге. И операции эти
бескровны. Потому что здесь
используется электрохирургический
инструментарий. Помните, я спросила
Владимира Александровича, не
страшно ли ему скальпелем
прикасаться к крохотному тельцу?
Так вот признаюсь: сначала он
рассмеялся, потому что "давно уже
хирург не выходит из операционной
по локоть в крови, и скальпель как
символ труда хирурга давно стал
анахронизмом".

— Мы делаем
все легко и анатомично, — старается
объяснить в доступной форме
специфику работы хирургов —
неонатологов Новожилов.

Но
"легко", как я понимаю, не
совсем верное определение. Ведь
даже самое современное
оборудование не заменит рук,
пальцев, вершащих филигранную по
сложности работу. А вот
"анатомично" — уже ближе к
истине. У всех хирургом мира в ходу
этот термин, означающий высший
класс хирургического
ремесла."Анатомично"
оперировать, в разумении Владимира
Александровича — значит "в
точном соответствии с рисунком в
анатомическом атласе — скупо,
выверенно, точно". Вообще же у
Новожилова весьма своеобразный
взгляд на многие примелькавшиеся
понятия и вещи. К примеру, на
стационарный больничный режим:
"Нельзя ограничивать общения
ребенка с матерью; я не признаю этих
тюремных законов и мечтаю о том,
чтобы в любой детской больнице были
палаты "мать и дитя". Или на
красоту: "Человек изнутри —
совершенство; природа создает
человека настолько гармонично,
настолько красиво, что никакой
внешний порок, никакое уродство не
может разрушить этот идеал". Или
на оценку своего труда. Цитирую
дословно: "Всегда приятно, когда
тебе говорят спасибо или когда
встречаешь на улице пациента,
которому когда-то "лепил
попку", ведущего за руку своего
ребенка. Но не в этом суть. А в том,
чтобы ни один родитель, каким бы ни
был исход лечения его ребенка, мы
ведь не боги, так вот, чтобы ни один
родитель не плюнул тебе в спину.
Просто нужно любить детей и не
ждать благодарности от
родителей".

Разумеется,
он никому не навязывает свое
мнение. Но для него лично очень
важно, чтобы постулаты
профессиональной чести не были бы
замараны равнодушием и корыстью.
Вот в этом смысле все работающие в
центре хирургии и реанимации
новорожденных хирурги —
единомышленники. Сами понимаете:
руки, сохраняющие исток
человеческих судеб, должны быть
чистыми. А еще они должны быть
надежными и сильными. Думаю, совсем
не случайно иркутские хирурги —
неонатологи включены в общую для
всей области целевую программу
защиты материнства и детства и
работают в одной связке с областным
перинатальным центром. А где-то с
месяц назад они "вписались" в
областной центр медицины
катастроф, чем и решили для себя
очень сложную проблему
госпитализации новорожденных из
самых глухих углов Приангарья.
Возможно, кого-то удивит: как это
так, центр хирургии и реанимации
новорожденных развернут на базе
Иркутской городской детской
больницы. При чем же здесь самые
глухие углы области? А при том, что
изначально у бывшего иркутского
мэра и у совсем еще молодых тогда
хирургов была общая идея: средства,
потраченные на создание центра,
должны давать полную отдачу и
"работать" на весь регион. Как
сегодня и получилось. Ни сам
Владимир Александрович Новожилов,
ни его коллеги малышей из Иркутска
или доставленных по санавиации
"с северов" не различают. У них
ведь только увечья разные, а
жизнь-то каждому подарена одна —
единственная.

— Я хочу, —
говорит мне неонатальный хирург
Владимир Новожилов, — чтобы все
дети были здоровы, только и всего.

"Только и
всего"? Ему ли не знать истинную
цену таких простых, таких расхожих
слов…