Ты
искала меня и нашла

Такая уж наша
доля журналистская, — копаясь в
человеческих судьбах, мы редко
заглядываем в свою: сапожник, как
водится, без сапог. Хотя, конечно,
есть и исключения. Об одном из таких
исключений из правил я и поведаю
читателю.

Я —
безотцовщина. То есть не то, чтоб у
меня не было отца — был, конечно, и
фамилию его носим и я, и мои дети, и
теперь уже даже внуки, но отца мне
довелось увидеть лишь во
младенчестве. Он погиб в середине
войны, под Орлом. Отец был старшим
лейтенантом, начальником связи
полка. В похоронке, которую я храню
до сих пор, значится стандартное:
погиб смертью храбрых при защите
нашей Родины от немецких
захватчиков. И подпись: комиссар
Щетинин. Ни места боев, ни деревни,
ни тем более адреса братской могилы
указано не было, видимо, не до того
было в июле 42-го года. Вы спросите, а
мать? Мать мало что знала об отце.
Познакомившись с молодым
лейтенантом Левой Абкиным в 40-м, она
через два года стала вдовой. Об
отце, тем более его семье, знала
немногое. Семья — потомственные
ленинградцы. У деда моего, Михаила
Абкина, было пятеро сыновей и одна
дочь, Наденька, самая младшая, и,
естественно, всеобщая любимица. В
блокаду умерли мои и дед и бабка, в
первые же два года войны погибли
все четверо братьев. Надя чудом
осталась жива в осажденном
Ленинграде, не дал умереть голодной
смертью родной корабельный завод,
где в довоенные годы работала вся
династия Абкиных. Теплилась
надежда, что ее любимый брат
Левушка где-то жив, даст бог,
вернется. Хоть один из четырех ее
обожаемых богатырей. Увы, не
суждено было увидеть ни одного…
Братья, кроме Левы, не успели
обзавестись семьями, но отец мой
успел черкнуть ей, что женился на
девушке по имени Ольга Фетисова и у
него скоро родится сын. Откуда знал,
что сын?!

А скорбный
список моей тетки, Надежды
Михайловны, увеличился еще на
одного человека: не выдержав
тяжелых ран, уже в 1945 году умирает у
нее на руках муж,
летчик-истребитель Ленинградского
фронта.

Прошли годы.
Тетка Надя решила отыскать
единственных оставшихся в живых,
(так она надеялась!) дорогих ей
людей — Ольгу Алексеевну Фетисову
(то бишь, мою мать) и своего
племянника, то бишь вашего
покорного слугу. Из года в год она
тратила небольшие свои отпускные
на эти поиски: писала, ездила в
Министерство обороны. Да, говорили
ей, в списках погибших значится
Абкин Лев Михайлович, в документах
есть имя и жены (вдовы его)
Фетисовой Ольги Алексеевны, но где
их искать? Ищите!

И она искала.
Искала больше двадцати пяти лет… В
светлой, наивной уверенности, что
есть на земле такие имена — Ольга
Фетисова и Боря Абкин. И они были. Но
это были уже Ольга Никитина и Боря
Никитин. Мать вскоре после войны
вышла замуж и сменила фамилию, (и
свою и мою заодно) на имя нового
мужа.

Как пишут в
романах, снова прошли годы. Успел
умереть мой отчим, я успел
отслужить в ракетных войсках
особого назначения (предварительно
вернув себе свою подлинную
фамилию). Поступил в госуниверситет
на отделение журналистики, на
последнем курсе уже женился и
"обзавелся" своим чадом —
крошечной Юлькой).

Мать жила с
моей сестрой в Красноярске, и
переписывались мы редко — чаще
всего разговаривали по телефону.
Конечно же, ни о какой "тетке
Наде" мы с матерью не говорили: я
о такой и слыхом не слыхал, матери
же все эти годы и в голову не
приходило, что ее может кто-нибудь
разыскивать; нитей, связывающих ее
с семьей Абкиных, просто никогда не
существовало. Не сохранила она, увы,
ни фото, ни писем отца. Война
покалечила, сломала судьбы целых
поколений. Так бы не узнал я ни лика
своего отца, не прочел бы его
чудесных писем с фронта, написанных
второпях, чаще карандашом, и полных
веры в разгром фашистов, писем
нежных и светлых воспоминаний о
"той", довоенной жизни в родном
Ленинграде.

Никогда не
узнал бы я и этой удивительной
женщины — своей единственной,
оставшейся в живых на разломах
войны родственницы, женщины,
ранимой, нежной, до бесконечности
искренней и бескорыстной. Зачем ей
было искать меня? Я смотрю передачу
"Ищи меня" по каналу
телевидения, где наряду с подлинным
горем от потери близких видишь
элементарное родовое забвение
("последний раз писала сестре 30
лет назад, разыщи ее, Т/В пожалуйста,
пусть откликнется") — смотрю и
вспоминаю 25-летнее теткино
подвижничество. Потом она мне
скажет: мы были так воспитаны.
Коротко и просто.

Как же она
нашла меня? Есть Бог на свете…
Целая цепь случайностей должна
была привести к закономерности. Не
знаю. Но надо было так случиться,
что меня, выпускника ИГУ, ищущего
работу, случайно встретил на улице
города редактор тогдашней
"Молодежки" Василий Жаркой и
предложил "попытать себя" в
"Молодежке".

— Как раз
сегодня, — сказал он, — произошла
авария на АНХК; из специального
карьера прорвалось целое море
мазута в Ангару. Из прорубей наружу,
прямо в воздух вырывается
обезумевшая отравленная рыба. Люди
хватают рыбу и тоже травятся. Вот
тебе первое задание. Иди и напиши об
этом. Выполнишь хорошо — возьмем не
работу.

Я написал
фельетон "Карась в машинном
масле". Его через неделю
"заметила" "Комсомольская
правда" и перепечатала за моей
подписью. Опять случай — почти
невозможный — центральная газета
перепечатывает материал (да еще
фельетон) студента-выпускника.
Далее. В Ленинграде находится
читатель "Комсомолки", который
(случайно тоже!) запомнил мою
фамилию по рассказам тетки. Принес
газету к ней: "Может, это тот Боря
Абкин, Надежда? Тут подписано, что
статья из Иркутска. Это же на другом
крае земли!" И вот в "СМ"
приходит письмо с тремя строчками:
"Отзовитесь! Тот ли это Борис
Абкин, которого я ищу 25 лет. Я
отказываюсь верить и
надеяться…"

Я не стал
писать. При первой же появившейся
возможности (командировка) был в
Москве, оттуда — в Ленинград. Здесь
впервые. С волнением читаю еще раз
адрес на конверте: Ленинград,
проспект Космонавтов, 49, 28 квартира.
Звоню. "Кто?" — слышится за
дверью негромкий голос. "Это
Борис". "Какой Борис? Никаких
Борисов я не знаю. Вы ошиблись".
"Борис Абкин. Откройте, тетя Надя,
это я".

Медленно
открывается дверь. В проеме
прихожей темно, но я разглядел
бледное напряженное лицо.
"Лицо" вдруг поворачивается и,
сказав: "Погодите минутку, я
сейчас", уплывает в комнату.
Оттуда она возвращается с
фотографией в руке. Включает свет и,
повернув к моему лицу фото сличает
снимок с моей физиономией. "Боже,
— тихо говорит она, — боже… Вылитый
отец".

Так я впервые
в жизни познакомился с отцом.
Старший лейтенант Абкин был на фото
моим ровесником. Таким он и остался
до конца своих дней, когда вел
горстку окруженных немцами бойцов
в последнюю атаку. Он был убит в лоб,
пуля прошла через командирскую
ушанку фуражку.

Вечером,
после слез и чая тетка дала мне
почитать его письма с фронта. Как же
они верили в победу, эти вихрастые
мальчишки-лейтенанты. И как любили
жизнь. "Зайчик мой, Надежда! Я
сижу в мерзлом блиндаже и пишу уже
второе письмо. Первое написал Оле,
второе вот — тебе. Завтра у нас
тяжелый день, и я не знаю, дойдут ли
мои письма до самых дорогих мне
людей. Но ты должна, обязана верить
— все будет хорошо. Обними за меня
наш Ленинград". Это письмо было
предпоследним. Последнее пришло
уже после смерти. И все до единого в
аккуратнейшем порядке она
сохранила. Она не дала их мне с
собой: "они же написаны для меня.
И потом — ты приезжай ко мне всегда,
каждый год по два раза и читай".

И я ездил,
сколько мог. Она обошла со мной весь
город, все его музеи и улицы. Она и
сумела провести меня на
корабельный завод, правда, только в
музей. Было жутко и странновато
вдруг увидеть в музее стенд с
именем "Династия". На
удивление похожие, но не знакомые
мне лица смотрели на меня с
фотографий. "Это твой дядя
Михаил, лучший клепальщик завода.
Это Вячеслав. Конструктор. Весь
"засекреченный", я до
последних дней не знала, чем он
занимается. Это Николай, о-о-о —
большой, хоть и молодой начальник
большого цеха. Это Константин,
рабочий. А Левушки тут нет — он в
военные подался".

— Кем же ты
была, тетя Надя?

— Я тоже
конструктором работала. До самой
пенсии. Ну, вернее сказать,
чертежницей. Да какая тебе разница,
кем. Корабелы мы — и все тут сказано.
И дед Михаил, и бабка твоя Татьяна
Абкина век свой тут провели. А
вообще не корабелы мы, дорогой мой
племянник. У нас профессия —
ленинградцы. И вдруг вырвалось
сокровенное: "Боже, как я хочу,
чтобы ты переехал сюда из своего
прекрасного, но холодного
Иркутска".

Я не
переехал. Писал все реже и потом
получил письмо от соседей:
"Умерла ваша тетя Надя. Все ждала
и ждала Вас…"

И стыдно, и
горько, что близких тебе людей ты
вот так оставляешь. Теперь я
понимаю: в ее судьбе я был светлым
зеркальцем, отражением, ощущением
прекрасных лет, прожитых этой
семьей, о которых я теперь никогда
не узнаю, и узнал, увы, только
некоторые штрихи.

Иваны мы,
Иваны, не помнящие родства.

Но тетка Надя
вошла в мою жизнь навсегда…

Борис
АБКИН.