А
корабль плывет!

Олег БЫКОВ,
"Восточно-Сибирская правда"

— Стремление
к открытиям можно сравнить с
состязаниями в стрельбе в чучело
птицы. Помните? Кто попал в хохолок,
должен помнить о выстрелах своих
предшественников, которые
содействовали тому, что и ему
кое-что перепало — крылышко или
даже, может быть, хохолок…

— Это
Лихтенберг, — улыбнулся мой
собеседник. — Люблю его афоризмы. Не
в бровь, а в глаз, взять хотя бы
знаменитое: "Колумбов! Колумбов
всюду!"

С академиком
Логачевым беседуем в его более чем
скромном кабинете. На столе —
завалы бумаг, папки с оттиском
статей, книги, из обстановки —
два-три кресла, пара книжных шкафов,
на стенах — геологические карты,
какие-то графики. Над головой
ученого написанный маслом портрет
его учителя и кумира Николая
Александровича Флоренсов…

До 1998 года
Логачеву доводилось занимать куда
более просторные кабинеты:
директорский — в его родном
Институте земной коры,
председательский — в президиуме
Восточно-Сибирского филиала, а
сейчас их новые владельцы приходят
к нему за советом, помощью. Нынче
его должность звучит проще, но не
менее солидно: советник Российской
Академии наук.

Наш разговор
коснулся психологии научного
творчества, вхождения в науку
молодых.

— Бывает и
такое, — Николай Алексеевич
подливает мне и себе чаю, —
столкнется изыскатель с какой-либо
проблемой, скажем, в той же области
возникновения рифтовых зон Земли,
голова кругом: сколько гипотез
выдвинуто, экспедиций проведено,
диссертаций защищено, что впору
руки опустить — найдешь ли ты свою
нишу, хватит ли у тебя зрения и
выдержки попасть именно в тот
"хохолок", который и приобщит
тебя к славной плеяде
первооткрывателей.

Интересуюсь,
а когда же он, Логачев, ощутил себя
ну пусть не "Колумбом", а
изыскателем, когда, говоря образно,
ухватил за хвост свою жар-птицу
удачи, не в монгольской ли
экспедиции? Я кивнул на снимок,
висящий на стенке сбоку от рабочего
стола, датированный 1958 годом. На
фоне заснеженных гобийских кряжей
без труда узнал своих давнишних
добрых знакомых, ныне ушедших от
нас корифеев геологической науки:
вот они, гордо восседающие на
верблюдах Н.А. Флоренсов, и
основатель сейсмогеологической
школы В.П. Солоненко. За несколько
месяцев до того, как был сделан этот
снимок, случилось в соседней
Монголии страшное по
разрушительной силе землетрясение.
С целью изучения его последствий и
была организована большая
комплексная экспедиция, в состав
которой вошел и он, молодой
кандидат наук Логачев.

— Разумеется,
— соглашается Николай Алексеевич, —
алтайская акция в Гоби дала мощный
импульс лично для меня. Ее
результатом стала коллективная
монография "Гоби — алтайское
землетрясение", выпущенная в 1963
году. А что касается вопроса о
жар-птице, то ее "перо" мне
досталось, считаю, в 1952 году, когда
по приглашению Флоренсова, кстати,
первого и единственного тогда
члена академии среди иркутских
геологов, пришел в только
организованный им Институт земной
коры. В то время группа Николая
Александровича занималась
изучением мезозойских и
кайнозойских впадин в Прибайкалье
и Забайкалье. Вот они, на карте.
Работали вместе с трестом
"Востсибнефтегазгеология",
они бурили, мы исследовали на
предмет нефтегазоносности.

Жар-птицу же,
а лучше сказать, свою золотую жилу,
Логачев нашел в Тункинской впадине
и на окружающих поднятиях
Хамар-Дабана и Тункинских гольцов.
Затем последовали Баргузинская
впадина, Нижнеангарская, Муйская…

Три года
каторжной, но чертовски интересной
работы дали достаточно материала
для кандидатской диссертации,
которую он успешно защитил.

— Расскажите,
как вас "продали в рабство"?

— Было такое
дело, — смеется Логачев. — Поскольку
я был связан с изучением рифтовых
впадин Байкальской системы, то не
знаю, каким образом, но был замечен
председателем научного совета
Академии наук по комплексным
исследованиям земной коры и
верхней мантии
членом-корреспондентом АН СССР В.
Белоусовым. В 1966 году тогдашний
директор нашего института М.М.
Одинцов вернулся с общего собрания
академии и пригласил меня к себе.
"Решил я, — говорит, — продать
тебя в рабство, в Африку". —
"Как, какое рабство?" Речь, как
оказалось, шла об экспедиции по
изучению рифтовых структур и
вулканов Восточной Африки.

Посмеялись, а
потом Одинцов уже всерьез спросил:
согласен? Три полевых сезона,
рифтовые зоны Кении, Танзании,
Уганды, Руанды и Бурундии —
великолепный полигон для геолога!
Из Сибири Логачев был один, все
остальные — москвичи. Для молодого
ученого представилась
великолепная возможность сравнить
Байкальский полигон рифтогенеза с
Восточно-Африканским. Что он и
сделал в своей докторской
диссертации.

Хорошо
знающие Логачева единодушны во
мнении: он ничего не делает с
бухты-барахты. Перед тем, как
принять решение, долго обдумывает,
вынашивает, взвешивает. Да и куда
спешить: ошибочные решения в любом
деле болезненны, а в научной сфере и
подавно. Как-то ему пришлось
принять участие в телевизионной
передаче. Выступая перед
школьниками, Логачев на вопрос,
приходилось ли ему ошибаться,
ответил: по большому счету, крайне
редко.

Думаю, не
является случайностью то, что в
институте, долгие годы
возглавляемом Логачевым, царит
атмосфера доброжелательства,
открытости. Хотя не секрет, что в
научных кругах — как, собственно, и
в любой другой творческой среде, —
люди сугубо характерные, со своими
амбициями, заморочками, подчас не
желающие никому уступить, да и
элементы зависти никуда не денешь.
И тут роль руководителя трудно
переоценить.

Как
утверждают, не было случая, чтобы
Логачев вышел на ученый совет
будучи не подготовленным на все
сто, без самой тщательной
проработки вопроса. Он добивается,
как выразился зам.директора
института К. Леви, полного
понимания себя со стороны членов
совета. Разумеется, случались и в
институте конфликтные ситуации —
ведь живые же люди! — но на то ты и
лидер, чтобы суметь подняться над
схваткой, утихомирить страсти. Он,
Логачев, считал и считает, что не
имеет права прийти на работу с
плохим настроением, срывать на
ком-то свои эмоции.

Наука, по
замечанию великого Эйнштейна, — это
драма, драма идей. Нигде, ни в какой
другой области не происходят такой
силы столкновения, сшибки
приоритетов, направлений. Ну кто,
скажите, из исследователей не
считает свою тему самой важной, а
свои подходы к ее решению —
единственно верными. Вот здесь-то
мы и подходим к еще одной
особенности Логачева как
руководителя — речь идет о
терпимости к чужим идеям, даже если
они не совпадают с его
собственными. Мне рассказали об
одном эпизоде, имевшем место в 1984
году, когда в Москве проходил
Международный конгресс. Среди
докладчиков было несколько
сотрудников из Института земной
коры. Из лаборатории, которой
руководил Николай Алексеевич,
поступило несколько докладов,
посвященных проблемам
возникновения рифтовых зон Земли.
По Логачеву, рифтовые зоны
развиваются в условиях растяжения
Земли, пример тому — наш Байкал.
Один из сотрудников (фамилия
значения не имеет) предложил свою
гипотезу: дескать, рифтовые зоны —
результат сжатия Земли. Это
противоречило не только многим
фактам, но и мнению самого
руководителя лаборатории, который,
к слову, не только не
"притормозил" этот доклад, а,
наоборот, рекомендовал для
прочтения. Конечно же, молодому
сотруднику досталось "на
орехи" от корифеев, но факт
остается фактом — Логачев
относится к "драмам идей"
философски: "Пусть расцветают
все цветы!"

Неудивительно,
что именно при нем, Логачеве,
заметно вырос потенциал института.
Я имею в виду количество защит — и
докторских диссертаций, и
кандидатских. Спросите сегодня
любого "остепененного", чья
поддержка, в первую очередь
"психологическая", помогла ему
на защите? Ответ, думаю, будет
единодушным — председателя ученого
совета, который никогда не
признавал деления на "своих" и
"чужих".

А его
требовательность при написании
научных статей, в том числе и
коллективных! Главное условие,
предъявляемое авторам, —
величайшая скрупулезность в
подготовке материала,
аргументация. Нельзя не упомянуть и
о превосходном, по мнению многих,
просто блестящем знании ученым
русского языка — разумеется, я
говорю не просто об элементарной
грамотности. Его редакторское перо
нетерпимо к различного рода
шаблонам, общим местам. Кто ясно
мыслит, в этом убежден и Логачев,
тот ясно и излагает.

Все, кому
удалось участвовать с Николаем
Алексеевичем в международных
совещаниях, конференциях,
обязательно поведают вам об умении
ученого подставить плечо в трудную
минуту. Как известно, все доклады за
рубежом приходится читать на
английском. Но самая большая
трудность не в том, чтобы прочитать
заранее заготовленный текст, а в
том, чтобы понять задаваемые
вопросы и ответить на них. Был такой
случай, довольно трогательный. Дело
происходило в Швейцарии. Зная, что
один из докладчиков туговат на ухо,
Логачев сел на первый ряд и,
превосходно зная английский, помог
своему коллеге понять суть
задаваемых вопросов…

…Науку можно
сравнить с океаном, открытым как
для корабля, так и для баркаса. Один
перевозит по нему слитки золота,
другой удит в нем сельдей. Не знаю,
насколько удачно сравнение — важна
суть: быть капитаном океанского
корабля способен далеко не каждый.
И когда академик Марчук в 1977 году
предложил Логачеву возглавить
президиум Восточно-Сибирского
филиала, он не стал торопиться с
принятием решения, знал, на что
идет, ведь до этого три года был у
тогдашнего руководителя В.
Степанова замом по науке. Пытался
даже отговориться, мол, институт
все силы забирает. Но результат
известен…

Он уже тогда,
едва заступив в должность, словно
бы предчувствовал, что грядут не
самые лучшие времена, ветер, а
вернее цунами, перемен ввергнет
экономику в плачевное состояние.
Особенно опустошительным он
окажется для науки. Логачев
торопился, хотя и не предполагал,
что черные дни не за горами. Весь
свой авторитет, способности он
употребил для прорыва на всех
направлениях. За период
председательства Логачева, а это 15
лет (рекордных три срока!),
Академгородок пережил как бы
второе рождение — были построены
Вычислительный центр (ныне
Институт динамики и систем теории
управления), солнечный
радиотелескоп в Бадарах, справил
новоселье Лимнологический
институт, раздвинул плечи и его
родной ИЗК. Ускоренными темпами
строились жилье, объекты
соцкультбыта — магазин "Три
поросенка", поликлиника и
больница, два детсада. Тут уместно
вспомнить двух его замов, великих
энтузиастов и трудяг-"орлов",
как называл их сам Логачев: по
строительству — Георгия
Гавриловича Полякова и по
хозяйственной части — Владислава
Ивановича Бочкарева.

Годы
правления Бориса Ельцина, ставшие
для науки губительными, Логачев
определяет весьма нелестными
словами. Ну что вы хотите, если
реформы вершились руками младших
научных сотрудников во главе с
Егором Гайдаром? Первая половина
90-х — это сплошная черная полоса.
Приходилось сокращаться. Институт
земной коры, как и все научные
подразделения филиала,
"похудел" наполовину.
Кандидаты наук уходили грузчиками,
сторожами в магазины, дворниками. К
1995 году в ИЗК практически исчезла
молодежь, опустела аспирантура, для
многих молодых сотрудников
коммерция показалась
привлекательней лабораторного
затишья. Правда, в последние годы
ситуация стала меняться в лучшую
сторону — несколько оживился
приток в аспирантуру, появились
молодые кандидаты наук, правда,
почему-то в основном женщины…

— Только вот
нет уверенности, — говорит Логачев,
— хватит ли у новоиспеченных
специалистов силенок и энтузиазма,
ведь зарплата у
среднестатистического кандидата
наук поистине издевательская. До
перестройки старший научный
сотрудник получал больше, чем
нынешние доктора наук,
руководители институтов.

Разумеется,
это приводит к деградации,
дискредитации самого научного
знания, приходится закрывать глаза
на проблему совместительства, люди
идут в торговлю, на дополнительные
заработки. Так что сохранение
научных коллективов — вопрос
вопросов. А что прикажете делать —
жить-то надо, не с голоду же умирать.
Попробуй, прокорми на жалкую тысячу
с небольшим в месяц семью, детей.
Самим хочется одеться, заплатить за
квартиру, детсад… И можно понять и
простить молодых специалистов,
которые не выдерживают нищенской
доли, уходят в сферы более доходные,
а то вообще уезжают "за бугор"
— там их брата берегут и лелеют, мы
разбазариваем, а там собирают. Сама
попытка уговорить остаться,
считает Логачев, выглядит чуть ли
не кощунственной. Вот что, к
примеру, пишет в одном из последних
номеров газета "Либерасьон":
"Российские ученые проводят
значительную часть своего времени
за заполнением анкет на получение
грантов, предоставляемых западными
государственными и частными
компаниями, в том числе
американскими. В реальных цифрах
научный сектор получает сегодня
лишь седьмую часть того, что
государство выделяло в 1990 году".

В институте
мне рассказали — и на вполне
официальном уровне — об отношении к
ученым в соседней с нами Якутии.
Тамошнее правительство находит
возможность добавлять к бюджетным
деньгам дополнительные средства —
это ли не пример заботливого
отношения к научным кадрам.
Иркутянам, их коллегам из Улан-Удэ,
Читы такое и не снится.

Не могли мы с
Логачевым обойти еще одну вечно
больную тему — внедрения,
реализации научных разработок.
Сегодня, в условиях рынка, спрос на
научные исследования, с одной
стороны возрастает, с другой —
никто не хочет оплачивать работу
впрок, все хотят немедленного
результата. Ну разве не парадокс —
специалисту по обслуживанию
электронной техники могут
безоговорочно выкладывать по 10-12
тысяч рублей в месяц, а за научные
терзания можно и одну тысячу, хотя
еще и неизвестно, что сулит большую
отдачу. На сегодняшний день
институт располагает значительным
количеством разработок в области
сейсмостойкого строительства,
инженерной геологии, гидрогеологии
— причем их потребители,
строители-практики подчас не знают,
как к ним подступиться, как
востребовать. А вот раскошелиться
на научное сопровождение, т.е.
привлечение
консультантов-изыскателей, не
желают: денежки жалеют. Или такая
вот неувязочка. Ну какой, скажите,
ученый без кругозора, без
потребности в его расширении? И
здесь главный резерв — общение. Но
нас, с горечью заметил Н.А. Логачев,
лишили и этой крайне необходимой
"роскоши". Попробуйте без
денег выехать в другие регионы
страны, тем более за рубеж! Вот и
стоим мы, как нищие, на паперти и
просим подаяние.

И все же
Николай Алексеевич не склонен
впадать в уныние. Он оптимист, так и
заявил, и верит в возрождение науки.
А то, что у российских ученых есть
порох в пороховницах — тому пример
академика Жореса Ивановича
Алферова, ставшего Нобелевским
лауреатом, показавшего всему миру:
можем! Да и в Иркутске заметны
признаки оздоровления. Правда, до
полного исцеления ой как далеко, но
шаги-то предпринимаются!

Нет, не
теряет надежды на возрождение
науки академик, почетный гражданин
Иркутской области Николай
Алексеевич Логачев, уверен, что
вернутся былые силы и слава.

… Сдал вахту
капитан. Штормы и ураганы изрядно
потрепали судно, команду, но груз —
его основная часть — сохранен.
Новые "Колумбы", те, кто принял
штурвал, крепко помнят уроки
капитана, знают, что океан не
прощает слабых, что будут впереди
не только новые испытания, рифы и
дрейфы, но и новые горизонты.

А корабль
плывет!