Смотрители
неба и реки

Николай
САВЕЛЬЕВ, журналист

Вертолет сделал круг и завис
над каменистой косой. Затем берег и
река стали стремительно
увеличиваться в размерах. Колеса
машины мягко и пружинисто
коснулись каменишника. Летчики не
глушили двигатель, радист толкнул
дверку: "Пошел". Подхватив
монатки, я выпрыгнул на каменишник.
"Вот мы и свиделись, Хадома".
Пригибаясь от сильных воздушных
потоков, ко мне бежал незнакомый
человек…

Хадома —
небольшая горная речка в Восточных
Саянах. На устье Хадома впадает в
другую более крупную реку под
названием Уда. Здесь красивейшее
место. Высокие синие горы с не
тающими даже летом белками и
хрустальные речушки. Именно в этом
месте на Уде в августе 1967 утонул
студент Куйбышевского
авиационного института Валерий
Грушин. Вместе с друзьями он
спускался с верховья реки на плоту.
Все сложные пороги, "котлы" и
"бочки" были уже позади. На
устье Хадомы они сделали дневку.
Сушили промокшие вещи, отдыхали,
балагурили. Валера писал письмо
знакомым. Начальник метеостанции
торопился отвезти на лодке детей в
тофаларский поселок Нерху. В лодке,
кроме него, были двое сыновей и
племянница. На буйной шивере вал
воды вначале накрыл, а затем резко
перевернул лодку. На поверхности
показались четыре головы. В это
время сбрасывая штормовку и свитер
к воде уже бежал Валера. Он доплыл
до Любы, помог ей выбраться, потом,
напрягая оставшиеся силы, поплыл к
Лене. Лето было на исходе. В это
время в горах уже случаются
заморозки, на глазах желтеет
листва, ледяная вода обретает
хрустальную прозрачность. В горной
реке организм выдерживает лишь
несколько минут, потом наступает
переохлаждение. Спрашивать себя,
знал ли об этом опытный турист
Грушин, не приходится. В музее
райцентра хранятся копии
телеграммы и письма, датированные
одним числом. "Валерка утонул 29
августа. Сообщите родителям.
Грушину Федору Ивановичу.
Новокуйбышевск, телефон 43-24. Отец
пусть вылетает. Недосеков".

"Здорово,
Башка ибн Балда. Пишу тебе из
Хадомы. Хадома — это два дома у реки,
в которых размещены глубоко
таежная метеостанция второго
разряда и радиостанция… Когда мы
увидели Хадому, мы крикнули: "Ха,
дома!" Перед этим 12 дней не видели
ни одной живой души. Дней шесть
назад пережили наводнение. Вода
перла горбом, мутная и холодная.
Вообще не было ни одного дня без
дождя. Мы уже соскучились по солнцу.
Курить нечего, и здесь нет. Курим
чай грузинский второй сорт и мох. Я
бы больше написал, т.к. есть
настроение, да бумаги нет. Кончаю, с
голоду не помрем, доживем. Привет
нашим. Грушин". Он писал письмо и
не знал, что счет его жизни уже
пошел на часы и минуты.

Незнакомый
человек подхватил мой рюкзак, и мы
пошли на метеостанцию. За чаем
познакомись и разговорились.
Незнакомца — улыбчивого молодого
парня — зовут Илья. На метеостанции
он уже три года, оформлен рабочим.
Сюда в тайгу его сманила супруга
Женя. Осенью они ждут появления
первенца. Жене двадцать лет,
работает помощником метеоролога у
матери Натальи Александровны. У
Жени нет специального образования,
но на метеостанции она знает все. С
момента рождения и вплоть до
поступления в школу она росла здесь
на Хадоме. Когда впервые очутилась
в городе, то со сверстницами не
играла, а залезала на забор и оттуда
наблюдала, как те играют в классики
и прыгают через скакалку. Окончив
школу, хотела ехать поступать в
техникум, но денег у родителей не
густо, и мама позвала жить на
станцию. К тому времени она
познакомилась уже с молодым
прапорщиком Илюхой. Так они
оказались здесь. Родители сейчас в
отпуске, поэтому молодые
управляются сами. Управляются,
кстати, совсем неплохо. За пару дней
до моего приезда Илья вытащил
тайменя на 8 килограммов. Угощали
меня и хариусом и жарким из дикого
мяса. Пока ужинали и пили чай, они
повествовали о своем житье-бытье.
Корову Малышку привезли из города
на вертолете. Породистая корова
давала ведро молока утром и ведро —
вечером. Вертолет она перенесла
неплохо, но спустя неделю подорвала
в тайгу, и только ее и видели. Они
обыскали все окрестности, но
тщетно. С коровой они простились.
Спустя месяца полтора охотники
тофалары заходили на свои
промысловые участки и обнаружили
их Малышку, которая мирно паслась в
высоких травах. Охотники принесли
радостную весть и еще историю о том,
как они с тозовками пикали кабаргу
(самый мелкий вид дикой косули), а на
пикульку выбежала семейка мишек.
Вначале два пестуна, затем мама и
папа. Охотники сказали, что так
быстро в своей жизни они еще не
бегали. Один из них потерял шапку.
Волосы встали дыбом. Удивительно,
что Малышку не задрали медведи или
волки, которые рыскают здесь в
изрядном количестве. Корова не
одичала, но молоко перегорело, и она
сбросила надой. Пришлось по зиме
покупать в Нерхе, быка и теперь
корова повеселела.

Есть и
посерьезней проблемы, Куда от них
деться? Выработал свой ресурс
дизельный движок, и теперь они
сидят без света, даже телевизор не
посмотреть. Заявку в Иркутск
отправили, но надежды мало. Работы
здесь много. Нужно запастись на
зиму дровами, ягодой, рыбой.
Вертолет последний раз садился к
ним год назад по осени. Хорошо что
зимой в Тофаларию по зимнику идут
тяжелые машины "Урал",
доставляют соляру и продукты.
Шофера обычно у них
останавливаются, и всегда можно
заказать недостающие продукты или
лекарства. Зарплата у Ильи — 400
рублей и у Жени — 800. Ребятам,
оторванным от городских цен,
кажется, что за полгода или год у
них скапливается приличная сумма
денег.

Река Уда была
на прибыли. Желтые взлохмаченные
потоки несли деревья, кору и
белесую пену. Наносило холодом,
видимо, где-то в верховьях
подтаивали ледники. По такой воде
переплавляться к памятнику Грушина
было опасно. Ребята объяснили, что
уровень воды в реке близок к
отметке "штормовой". Если
поднимется еще сантиметров на
тридцать, то им нужно каждый час
круглые сутки замерять уровень и
сообщать в город. Люди, живущие в
нижнем течении реки, должны иметь
время на эвакуацию. "Вода упадет
к утру", — сказала Женя. Заметив
мое сомнение, Илья вступился за нее:
"Она все знает наперед". Женя
ушла на пост собирать данные. Потом
уже поздним вечером я видел, как при
свете керосиновой лампы она что-то
старательно записывала в толстые
тетради. В 8 утра ей нужно было
выходить на связь и кодированным
текстом передавать всю информацию.
Что интересно, здесь, на
метеостанции, не стали переходить
на летнее время и часы не
переводили. Думаю, что не хотят
ломать привычный уклад, но это
верно лишь отчасти. Все метеорологи
живут по Гринвичу.

Утром река
действительно спала, но все еще
оставалась мутной и бурной. Зато
небо — одна синь. Женя ушла на
площадку, а Илья стал латать
старенький лодочный мотор и гнать
деготь из бересты. А я по тропе
отправился на Хадому. Вода, в
отличие от Уды, здесь была чистой.
Затаборился километрах в двух от
базы на уютном и тихом плесе. Хариус
брался хорошо, и я не замечал уже ни
мошки ни комаров. Лишь однажды
закипятил чай и на время оторвался
от рыбалки. Штук тридцать хариусов
лежали в торбочке. Все шло своим
чередом, светило солнце, речка
несла совершенно прозрачные воды.
Город с его проблемами и сутолокой
отодвинулся так далеко, что и ни к
чему было о нем вспоминать. К
вечеру, как и говорила Женя, пошел
дождь. Я заторопился в обратный
путь и вспугнул утку, видимо, с
гнезда. На базе ждал меня еще один
праздник. Илья протопил
великолепную баню. И весь этот
благостный день стал как подарок
судьбы: живи и помни, что есть такие
чистые места и такие люди. Я спросил
Илью, не хочется ли ему в город. Тот
ответил что да, иногда тянет, но
только на время. Он привык к этим
местам и полюбил их. "А без любви
здесь делать нечего", — вот его
слова. Уже перед темнотой увидел ту
самую утку. Она была не одна, а с
селезнем. Видимо, тот прихватывал
на стороне, а она слетала и вернула
его к детишкам. Так и у людей бывает.

День третий
работал с Женей, вернее будет
сказать, ходил за ней по пятам и
вникал в работу. После радиоэфира
пошли снимать показания на
площадку. Там столько диковинных
приборов (знакомым мне был только
флюгер) — плювлиографы, ледоскопы,
бараграфы, датчики ветра.
Неказистая на вид будка именуется
психометрической службой. Все
имеет свое точное предназначение.
Замеряются осадки, иней, влажность
воздуха. Три градусника фиксируют
максимальную и минимальную
температура воздуха за
определенный промежуток времени.
Видимость определяется на глаз по
ориентирам. Дальняя гора на
расстоянии 4 километра, до
ближайшей — 800 метров. Данные по
видимости и облачности нужны
местным авиаторам, которые летают в
Тофаларию. Для чего нужны остальные
данные, предстояло выяснить. Все
показания Женя аккуратно
записывает в толстую тетрадь, затем
кодирует условными знаками и
передает по рации в Братск, оттуда
они поступают в Иркутск. На станции,
когда Женя готовилась к
радиосеансу, я обратил внимание на
книжные стеллажи. Лучшая мировая и
отечественная проза и поэзия была
сосредоточена на полках.
Оказывается, в ранешние времена
Гидрометцентр заботился и о
духовной пище для своих
специалистов. Вольно или невольно,
но на метеостанции многое
измеряется двумя словами:
"раньше" и "теперь".
Раньше вертолет садился сюда
регулярно, доставляя продукты,
книги и медикаменты. Раньше
отпускались денежные лимиты на
дрова, капитальный и текущий
ремонты. Был даже трактор на
станции. А теперь нет запасной
рации, не говоря уже обо всем
остальном. Но все же люди живут и
будут продолжать здесь жить.

Женя
освободилась не скоро. Илья,
подшаманив мотор, ушел вверх по
течению Уды за лодкой. Было некое
замешательство, которое
объяснялось просто. Река хоть и
спала, но не настолько. Та самая
шивера, в которой утонул Грушин,
представляла опасность. Почти
сразу за шиверой начинался порог, и
если мотор ненадежный, то…
"Посмотрим, как он пройдет эту
шиверу", — сказала Женя. "Он еще
никогда по такой воде здесь не
проходил". "Так, может, есть
смысл переждать до завтра?" —
обратился я к ней. "Ничего, пусть
привыкает", — спокойно
произнесла Женя. Кипящую от бурунов
шиверу Илюха проскочил мастерски, и
было видно, как в эти секунды жена
любовалась им. "Первое время, как
приехали из города, он спал до
обеда, — стала рассказывать она. —
Потом скумекал, что магазинов и
рынков здесь нет, что припасешь на
зиму, тем и будешь питаться.
Управляется теперь не хуже местных
жителей. Прошлым летом притащил
огромного тайменя. Говорит, что,
мол, на мелководье тот играл и он
его подстрелил. Родители мои тут
заохали, ничего себе, как классно
зять стреляет. А я тайменя взяла и
сразу поняла все. В сетях таймень
запутался, и Илюха сверху в голову
ему и выстрелил. Но выдавать мужа не
стала, пусть так считают".

Мы довольно
быстро перебрались на другой берег.
Лодка ткнулась в отмель и
зачалились без труда. Барельеф
Валеры Грушина установлен высоко в
скалах над берегом. Круто
поднимающаяся вверх тропа заросла
мелким кустарником. Хотел нарвать
цветов, но Женя махнула головой:
"Не надо, там есть". Небольшая
площадка перед барельефом
буквально утопала в живописных
цветах Марьины коренья. С площадки
открывается великолепный вид на
обе реки и горы. Те, кто проплывает
по реке, непременно зацепятся
взглядом за отчеканенный профиль
молодого парня. "Я часто сюда
ездила с мамой и папой, — произнесла
Женя, — и всех гостей сюда водим".
Из-под барельефа Женя достала
алюминиевую капсулу, сняла
колпачок. В капсуле лежали сигареты
и короткие записки от туристов
Москвы, Саратова, Петербурга. И
вверх, и вниз по реке есть памятные
мемориальные доски. Сколько
туристов погибло в этих местах… Но
почему грани признания и любви
сошлись именно на Валере? Ежегодно
собирается фестиваль
самодеятельной песни, названный
его именем. Десятки тысяч туристов,
любителей бардовской песни из
России и дальних стран, собираются
и чтят его память. Почему? В местном
районном музее я читал письма и
воспоминания сокурсников и друзей
Валеры. Он любил жизнь и любил
песни. В институтском трио
"Веселые бобры" был заводилой.
Они пели до хрипоты, и их дольше
всех не отпускали со сцены. Он не
был наивным романтиком. В свои 22
года побывал в Саянах, Карпатах, на
Алтае и Кольском полуострове. До
института учился в вечерней школе,
работал на заводе. Многое умел:
метко стрелял, водил машину и
мотоцикл, досконально разбирался в
радиоаппаратуре и электричестве. В
большинстве походов был капитаном,
хотя в физическом отношении ничем
не выделялся. Тонкий, даже хрупкий
на вид парень. Но в походе брал
самый тяжелый рюкзак. И еще одна
деталь. Мог отдать самую дорогую
для него вещь другу или знакомому.
Он всегда шел на помощь людям, если
видел, что тем плохо. Может, сердце
было так устроено. В пороге плот
натолкнулся на камень и плотно сел,
не сдвинуть. Кому-то первому нужно
было прыгать в "котел". Первым
был Валера. Однажды, на Волге он с
друзьями разбил палатку. Рядом
гуляла подвыпившая компания: парни,
девчата. Ночью послышался крик
девчонки. Валеру пытались
остановить: "Там все пьяные, сами
разберутся". Но не остановили.
Один из друзей позднее скажет, что
он всегда боялся за Валеру и ждал
беды. Хоть в тайге, хоть в городе,
Грушин о себе не думал. Такой он был
парень, Валерий Грушин.

Оставалось
еще время до рации. Мы спустились
вниз, и Женя показала класс в
рыбалке. За считанные минуты на
свои самодельные мушки она
вытащила из-под струи трех хариусов
с разноцветными плавниками. Нам с
Ильей не везло. Рыба не брала, как
отрезало. "Если это рыбалка, то я
московская красавица", —
произнесла Женя. А она и правда
красавица, только сибирская.
Высокая и статная, тяжелая копна
русых волос.

"Дорогой,
вези меня домой", — забавно
нараспев обратилась она к мужу. Тот
подчинился. Дома, на базе, нас
ожидал сюрприз. По каменистой косе
беспечно бегала кабарга. Ребята
рассказали, что видят уже ее не в
первый раз. Может, ищет убежища от
охотников. Эту маленькую горную
косулю выбили в Тофаларию почти
подчистую. Перекупщики-коммерсанты
скупают кабарожью железу для
китайцев. Что те делают с ней —
неизвестно. Говорят, что используют
в медицинских целях и парфюмерии.
Китайцы платят посредникам
доллары, те привозят тофаларам
водку. Что-то сдвинулось в
отношениях человека и природы.
Раньше тофалары никогда не
пытались добывать много. Оставляли
для своих потомков. Теперь этого
нет. Кабаргу выбивают так, как будто
завтра конец света.

Утром я
обнаружил двух клещей. Один за ночь
впился в подмышку, второй в шею.
Вытащила их Женя быстро и
профессионально, ранки прижгла
уксусом. "Мы с Илюхой по пять штук
в день с себя снимаем, и ничего. Так
что все обойдется", — успокоила
она меня. Все ее слова и прогнозы,
сказанные до сих пор, сбывались. Так
что я ей поверил и успокоился.
Вертолет прибыл в назначенный день.
Вынырнул из-за горы, и времени не
хватило даже попрощаться. Уже на
бегу ребята запихивали мне в рюкзак
свои гостинцы — копченую рыбу,
соленую черемшу. В первый раз мне
хотелось, чтобы погода испортилась,
"сломалась", как тут говорят, и
я еще хоть бы на день — два остался
на Хадоме. Но погода выдалась
словно на заказ, а летчики свое
слово сдержали.