Одержимый
Житейская история

В пять утра
он встает. Надевает старый костюм,
давно потерявший свою форму,
когда-то синего цвета, берет
видавший виды рюкзак, сует в него
несколько пакетов и отправляется в
путешествие… Чтоб пораньше, чтоб
никто не опередил. Да и не увидел. А
то вчера чуть помедлил, все-то на
полчаса, кто-то прошурстил все. И
надо же, прошелся именно по тем
местам, которые прощупывает он и
знает как свои пять пальцев.

Уже давно,
как по графику и давно знакомому
маршруту, обходит он мусорные
ящики. Роется в них с остервенением
одержимого. И в глазах только тогда
появляется блеск, когда выуживает
на кольцо-крюк очередную бутылку.
"Одна, две, три… Хорошее начало
сегодня", — шепчет он. Да так и
должно быть. Потому что вчера было
воскресенье, да еще праздник.
Молодые, которые пьют да денег не
считают, бросают бутылки из-под
пива, водочные не только в ящики, но
и в траву, на газоны, в клумбы.
Вышвырнув из последнего в ряду
железного ящика коробки, тряпки,
еще что-то вонючее и липкое, он
потянулся к поблескивающей синим
стеклом бутылке, лежащей на дне. Она
ну никак не поддевалась на крюк.
Тогда он опрокинул мусорный ящик и
вывалил все содержимое в нем. Вот
она, заветная… Семьдесят копеечек
лишними не будут. Огляделся вокруг.
До его прихода была площадка
чистая, сейчас вокруг четырех
железных ящиков и далее их
разбросан мусор. Славно поработал!
Ни одной бутылочки не проглядел. А
что до мусора — так дворники
приберут. Им зарплату за это дают.
Уложив в рюкзак находки, он уже
бегом устремился к следующему
двору, который через дорогу. Улов
там небольшой бывает, потому как в
этих шлакоблочных пятиэтажках
большинство жильцов — пенсионеры.
Те бутылки не раскидывают, а
прилежно, хоть одна или две, сдают в
пункт стеклотары.

Так и есть.
Даже пакет не набил. Следующий ряд
ящиков… Настроение начало
портиться. — Из радужного в
пасмурное. "То ли меньше стали
прикладываться к рюмочке, то ли
дворник при уборке вечерней
собрал"… Хотя вряд ли кто в
воскресенье убирается. В желудке у
него неприятно засвербило. "А
вдруг все-все-все перестали бы пить,
— словно молния пронзила его мысль.
— Чем бы он тогда промышлял? Где бы
деньги добывал?" Его даже в жар
бросило, а потом трясти начало
словно в ознобе. В этом момент палка
с кольцом-крюком наткнулась на
мешок. Чудо! О, радость. Он даже
засиял от счастья. Мешок набит
всякими разными бутылками: из-под
водки Пшеничной, Столичной,
Московской, Байкальской, Русской —
самой ходовой. Коньячные не в счет —
их не принимают. "Ну вот, а
подумал: меньше пьют, гуляют. Даже
перепугался чуть не до смерти".
Он засмеялся, опьяненный находкой.
Как-будто сам за столом сидел,
мед-пиво пил. Из-под вина, заморские,
фигуристые и с яркими наклейками он
бросил в ящик. Ненужные. За них
гроша медного не дадут. Он поднял
глаза кверху. Разглядывая окна одно
из другим, пытался отгадать, что это
за люди такие живут, которые много
пьют. Мало того, бутылки
выбрасывают, не сдают. Видно, в
деньгах не нуждаются? Сто бутылок —
семьдесят рублей.

… Нет, он-то
никогда не раскидывался.
"Курочка по зернышку клюет — сыта
бывает", — приговарила его мать.
Сынок освоил ее истину и взял за
основу в своей жизни. Женился
Герман не по любви. На скромной, не с
претензиями девушке. Денег жене не
давал: кормиться будем на твою
получку, а мои копить. На
автомобиль. Будем на автомобиле
кататься, себя уважать заставим.
Жена молодая не смела купить себе
красивые туфли или в
парикмахерскую сходить, волосы
завить. Подруги нарядами хвастают,
а она скромненько сидела за своим
рабочим столом. Дома в ванную
зайдет помыться — а там бутылка
откисают, наклейки поверху плавают.
Заикнулась однажды: "У сыночка
день рождения, надо бы стол накрыть,
гостей пригласить…"

— Справляй,
денег я тебе не дам, — ответил и ушел
на весь день с рюкзаком на спине.

"И зачем я
за него вышла?" — часто укоряла
она себя. Высокий, красивый,
белокурый, он пленил ее своей
улыбкой, нежным очертанием губ и
аристократическим подбородком. Как
обманчива внешность! Эти губы
говорили потом только о деньгах.
Как их можно накопить. Скупидомство
захватило его. Оно проглотило его с
потрохами. Ни в театр, ни в кино, ни
на дни рождения матери и сестры они
не ходили. От друзей отнекивались.

И вот
автомобиль куплен. Бежевого цвета
"Жигули" стояли напротив окон
его трехкомнатной квартиры. С ним
же произошла метаморфоза.
Горделивое выражение лица, твердая
осанка, даже костюм надел — все
говорило, что он — это Он, хозяин
прекрасного автомобиля, а не
какая-то мелкая сошка, которой
командует на работе всяк, кто
повыше. Он вытирал сверкающие фары,
дверки, капот, стекла… Загонял
"Жигули" в гараж. Потом
выкатывал авто во двор и опять
протирал. Даже соседи стали
смеяться: никогда не ездит, а только
протирает.

Ездил,
конечно. На свалку. Он принялся за
свое прежнее занятие. На умоляющие
возгласы жены — сейчас-то зачем? —
отвечал: бензин, масло нужны,
запчасти разные, колеса, шины…
Собирал всякие железяки, болты,
гаечные ключи, трубы разных
диаметров. И складывал на балконе.
"Как у Плюшкина, — рассказывала
соседка по балкону. — Что ни увидит,
все тащит себе. Нужно-не нужно".

В последнее
время у него появились соперники.
Мужики бородатые, с распухшими
мордами, с фиолетовыми кругами
вокруг глаз, грязные. Они рылись в
мусорных ящиках и утром, и вечером.
Но это были люди другого образа
жизни: они пропивали свои денежки. У
них отродясь денег не было, и они не
горевали по поводу их отсутствия.
Он их презирал. Ой, как презирал!

… Наполнив
пакеты бутылками, закинув рюкзак на
спину, он направился к своему
пятиэтажному дому. Радость-то
какая! Мешок стеклотары нашел!
Ничего, что от него припахивает
тухлой рыбой. Сейчас домой придет.
Скинет с себя поношенный,
стираный-перестираный костюм.
Ополоснется в ванной водичкой.
Пойдет в гараж. И выкатит свои
"Жигули".

Кто крикнул
"Крохобор"? Кому крикнули
"Крохобор"? Он оглядел двор.
Нет, не ему кричат. Это поссорились
двое бродяжек у ящиков с мусором.

P.S.
Вчера я увидела его снова. Такой
худой, бледный, немощный. Услышала
невзначай его фразу, сказанную
соседу: а знаешь, сын-то машину
разбил. Вдребезги.

Надежда
СОЛОВЬЯНОВА.
г. Иркутск.