"Я
верю в свой народ", —

говорит писатель Валентина
Сидоренко, отметившая на днях свой
юбилей. В канун дня рождения с ней
беседовал корреспондент
"Восточно-Сибирской правды"
Константин ЖИТОВ

—
Валентина Васильевна, каждый
человек, прежде чем стать
писателем, проходит свои, выражаясь
языком Горького, университеты. Вы,
насколько мне известно,
основательно взялись за перо после
того, как, закончив среднюю школу,
сменили несколько профессий: были
проводницей, начальником почтового
вагона, журналистом, художником,
администратором кукольного театра.

— Вас,
очевидно, интересует, что эти
профессии дали мне в творческом
плане. Вынуждена разочаровать —
ничего особенного. Я освоила их
скорее из нужды, желая заработать
на хлеб насущный. О писательском
труде в юную пору только мечталось.

Правда,
Гоголь в знаменитых "Выбранных
местах из переписки с друзьями"
советовал всем в целях лучшего
познания жизни проехаться по
России. В этом смысле мне, считаю,
повезло. Впечатлений от поездок
накопилось много и, какие-то из них
потом, так или иначе легли в
строчки.

— Вы
вступили на писательскую стезю в
начале семидесятых годов и, видимо,
часто вспоминаете ту пору,
проводите параллель с нынешним
временем по отношению к молодым
литературным дарованиям…

— Скажу
сразу: сравнение не в пользу
последних лет. В семидесятые годы
литературная жизнь в Иркутске
бурлила. Уже вошли в силу и получили
признание Валентин Распутин и
Александр Вампилов, произведениями
которых мы зачитывались, горячо
обсуждали их. Работал ТОМ —
творческое объединение молодых.
Проводились конференции, собрания
с нашим участием. В планах
Восточно-Сибирского книжного
издательства значились выпуски
сборников новых, только-только
успевших заявить о себе авторов. В
общем, сама атмосфера
способствовала рождению и росту
талантов.

Конечно,
делалось все это не на пустом месте,
а при активной поддержке властей.
Власти (я сейчас не касаюсь вопроса
о том, какие они были, хорошие или
плохие) прекрасно осознавали, что
государство не может существовать
без идеологии, которую во многом
определяют писатели, и старались
всячески опекать их, зачастую
излишне, направлять их работу.

Помню
прежние собрания в Иркутской
писательской организации. Они
обычно проходили в присутствии
секретаря обкома или горкома
партии и затягивались с утра до
позднего вечера. Разговоры о
литературе были суровые,
требовательные, представители
партийных комитетов вникали во все
дела, были в курсе книжных новинок,
внимательно следили за тем, кого
принимают в члены Союза писателей,
кто избирается в руководящий орган
писательской организации.

Как бы
негативно мы сегодня ни относились
к партийным работникам, они были
по-своему правы, потому что именно в
писателях видели истинных
властителей дум, и, будучи
убежденными атеистами, знали
изречение из Евангелия от Иоанна:
"В начале было слово".

Сегодня, к
сожалению, такой заботы о себе
писатели, особенно молодые, не
чувствуют. Правда, при организации
Союза писателей России, в которой я
состою, продолжает действовать
литературное объединение. Но
настолько вяло, уныло, без огонька,
что о нем почти ничего не слышно. Да
и винить некого. Все делается на
общественных началах, на голом
энтузиазме старших товарищей, у
которых душа болит за поколение,
идущее на смену. От государственных
структур помощи никакой. Вероятно,
в верхах не считают чтение
рукописей молодых авторов, работу
над ними за большой труд,
нуждающийся в оплате. А о том, как
трудно сейчас дебютантам пробиться
со своими первыми произведениями к
читателю, можно и не заикаться.
Деньги на выпуск их книг не
отпускаются.

Поймите, я
отнюдь не ратую за возвращение в
прошлое с его многочисленными
перегибами, с плотной опекой
литературы. Хочу лишь сказать, что
писатели тоже заслуживают уважения
к себе. Кажется, в коридорах местной
власти проникаются этой мыслью. При
материальной поддержке областной и
городской администраций наконец-то
после длительного перерыва
возобновлен выход журнала
"Сибирь". Учреждена премия
губернатора за лучшие произведения
в прозе и поэзии. Еще бы добиться
того, чтобы конкурсная комиссия не
руководствовалась групповыми
пристрастиями при выборе
лауреатов.

—
Валентина Васильевна, вы говорили,
что в юности буквально дышали
воздухом поэзии, однако забыли
упомянуть о своих занятиях
стихотворством. Если не ошибаюсь,
именно за стихи вам было присвоено
звание лауреата областной
конференции "Молодость.
Творчество. Современность" и
маленький сборник ваших
произведений был рекомендован к
печати в популярной тогда
поэтической серии "Бригада",
выпускаемой Восточно-Сибирским
книжным издательством. Почему он
так и не увидел света?

— Я решила
доказать, что Михаил Булгаков с его
крылатой фразой "Рукописи не
горят" был неправ, и сожгла свои
стихи. А если говорить серьезно,
разочаровалась в них, они
показались мне слабыми,
графоманскими, недостойными
читательского внимания.

— А как
прозаик вы сразу нашли себя?

— Какое там
сразу! Начинала, подобно многим из
нас, с подражаний. В ту пору, в
семидесятые годы, в Советский Союз
хлынул поток зарубежной
литературы: Герман Гессе, Эрнест
Хемингуэй, Эрих Мария Ремарк, Томас
Манн. Они были нашими кумирами, и мы,
падкие на все новое, вольно или
невольно равнялись на них.

Это была беда
поколения, к которому я принадлежу.
Оно было плохо знакомо с
отечественной классикой. А если и
знакомо, то через призму
марксистско-ленинской критики,
строго поделившей писателей на
демократов и консерваторов. В
прямой зависимости от этого
"отсеивались" и произведения
для изучения в школе. Мы,
разумеется, любили Пушкина,
Лермонтова, Толстого, но имели
искаженное представление об их
творчестве.

— И долго
продолжалось увлечение
иностранной литературой, само по
себе в общем-то нормальное.

—
Освободилась я их этого сладкого
плена очень скоро под воздействием
Валентина Распутина, которому на
свой страх и риск отнесла почитать
несколько своих рассказов.
Совершенно неожиданно для меня он
одобрительно воспринял мои
скромные опыты в прозе, и вскоре
благодаря ему один из рассказов —
"Свидание" — был опубликован в
московской газете "Литературная
Россия".

— А потом
стали появляться книги с повестями
и рассказами: "Сок
подорожника" — в Иркутске,
"Завтра праздник" — в Москве,
вышли переводы на иностранных
языках в Австрии, Болгарии, Польше.
На мой взгляд, вы оправдали аванс,
выданный обычно скупым на похвалу
Валентином Распутиным. В одном из
центральных журналов он с похвалой
отозвался о ваших произведениях:
"В прозе Валентины Сидоренко
есть правда (не расхожая накрывашка
на грешное тело рекламной надписью,
а правда подлинная), есть
искренность, боль, частица себя в
каждом из героев и героинь, не
разгаданная в художественном слове
энергия писательского сердца,
вобравшего в себя тихие и
родственные ему заветы живых и
мертвых".

Так оно,
видимо, и есть. Вашему творчеству,
включая в него и созданные позже
повести — "Полем небороненным"
(издана Восточно-Сибирским
издательством в 1991 году).
"Рядышком" (опубликована в
журнале "Сибирь" за прошлый
год) свойственны, и это отмечала
критика, естественность
повествовательной манеры, внимание
к живой, незатрепанной народной
речи и максимальная
исповедальность. Наверное, эту
грань литературного ремесла вы
подразумевали, говоря о влиянии
Валентина Распутина.

— Под его
влиянием я, можно сказать,
опустилась с небес на землю.
Валентин Григорьевич вернул меня и,
думаю, многих писателей моего
поколения, к национальным истокам,
к пониманию и осознанию своего
народа. На примере простой
сибирской крестьянки он показал
величие, красоту, одухотворенность
и нежность русской женщины.

Большое
видится на расстоянии. Мне
думается, лишь наши потомки в
следующем столетии смогут по
достоинству оценить заслуги
Валентина Распутина и других
представителей так называемой
деревенской прозы — Федора
Абрамова, Виктора Астафьева (не
беру в расчет его последние
произведения), Василия Белова,
Сергея Залыгина, Виктора
Лихоносова, Евгения Носова. Вовсе
не отрицая непреходящее значение
дворянской литературы прошлого
века, возьму на себя смелость
утверждать, что деревенская проза —
более уникальное явление.
Дворянская литература при всех ее
великих завоеваниях была, тем не
менее, оторвана от народа.
Деревенская же проза родилась и
осталась в глубинах народа, она
плоть от плоти народа и в высших
достижениях чем-то, пожалуй,
перекликается со старчеством. То
есть я хочу сказать, что труд
русских писателей, прошу простить
за дерзость, в высшей своей
ипостаси сродни православному
пастырству. Эти пастыри с пером в
руке остановили поворот северных
рек и вместе с ним предотвратили
гибель корневой культуры в местах,
где протекают реки.

— Коли
вы, пусть и вскользь упомянули о
старчестве, не могу в разговоре с
вами не затронуть религиозных
вопросов. Тем более, что все долгое
время знал вас как редактора
"Литературного Иркутска",
газеты с ярко выраженной
православной направленностью,
которая при поддержке опять-таки
Валентина Распутина выпускалась в
нашем городе на протяжении пяти лет
и сыграла свою роль в деле
национального возрождения. Она
распространялась по всей России, а
также за пределами Отечества и
помогла многим и многим людям
излечиться от беспочвенности, от
забвения собственных святынь,
прикоснуться к преданьям старины
глубокой, припасть к
незамутненному роднику
унаследованной от предков веры,
наконец, связала нас с русским
зарубежьем, кровными братьями,
оторванными по разным причинам от
родины и составляющими вместе с
нами единое целое, единый народ. Не
жалеете, что ее издание
прекратилось?

—
"Литературный Иркутск"
выполнил возложенную на него
миссию. Он был как бы закваской в
тесте. После него по всей России
начали выходить газеты и журналы
православного содержания.

—
Глубоко воцерковленный человек, вы
нашли куда приложить руки и без
газеты. Создали общество духовного
возрождения, организуете массовые
религиозно-культурные мероприятия:
рождественские елки для детей,
праздники Всех Святых, в земле
российской просиявших,
Иннокентьевские чтения памяти
замечательных иркутских иерархов,
готовите к выпуску книги по
православной тематике. В общем,
всего и не перечислить. Не зря вас
называют правой рукой епископа
Иркутского и Ангарского Вадима.

— Нехорошо
так говорить. Я слишком отягощена
грехами и мало что делаю для
епархии, а церкви вообще ничего не
могу дать. Церковь же дает мне
многое, практически все, она, как
мать, и согреет и утешит в трудную
минуту.

Ну а с
владыкой мы сотрудничаем, и я очень
признательна ему за доверие.
Спасибо судьбе, которая меня свела
с ним. Вот уж кто по-настоящему
заслуживает добрых слов за большой
подвижнический труд во благо
епархии и сибирского края. Одних
приходов при нем на территории
области открылось более ста.

Это натура
интересная, разносторонее
одаренная, творческая, и вдобавок
он достаточно молод, полон сил. Не
всегда пастырь так прочно
срастается со своими духовными
овцами, как случилось у нас. А тут
произошло поистине чудо. И дай Бог,
чтобы влияние церкви на иркутскую
землю было велико и необратимо. В
ней единственной (я говорю, конечно,
о русском и всем православном люде)
— наше спасение.

Обратим взор
на историю. Россия на протяжении
всех веков ограждалась от врагов и
напастей церковью. Какие бы
иноплеменные рати ни жаловали к нам
с мечом — монголо-татары, поляки,
французы, немцы, первыми
поднимались с молитвами и
благославляли воинов на битву
православные пастыри, вроде
преподобного Сергия Радонежского
или патриарха Гермогена, и
захватчики в конце концов или
находили смерть, или убирались
восвояси.

Что, если не
обращение к вере, к Христу, и
выработало тот непобедимый могучий
русский характер, знаменитый
русский дух, благодаря которому
Россия сумела освоить огромные
пространства от границ с Западной
Европой до Тихого океана.

— Если я
вас правильно понял, вы не теряете
оптимизма, несмотря на нынешние
настроения, и не сомневаетесь в том,
что Россия поднимется с колен.

— Извините,
но я отвергаю измышления о том, что
Россия, якобы, упала на колени,
пусть наши недоброжелатели на сей
счет не обольщаются. Нам просто
необходимо встать в полный рост,
расправить грудь, распрямить плечи.
Мой народ никогда не был лакеем и не
будем им, как бы кому этого ни
хотелось. Другое дело, что он
доверчив, великодушен, добр и где-то
даже смиренен, но ничего общего с
рабством его смирение не имеет.

Разве
удивительная выживаемость деревни
ни о чем не говорит? Какие бы
испытания ни выпали на ее долю — и в
пору коллективизации, и в голодные
годы, и в Великую Отечественную
войну, и в период восстановления
экономики, и в период хрущевских
экспериментов, и во время нынешних
горе-реформ, — она все вынесла на
своих плечах. И дальше "вынесет
все, и широкую, ясную грудью дорогу
проложит себе".

Мне часто
приходится бывать в сельской
местности, и я вижу, как люди
цепляются за землю, лелеют ее,
производят зерно, картофель, овощи,
мясо и молоко. А раз крестьяне живут
своим хозяйством, значит, они
создают в нем и свой микроклимат,
свой мир, свою духовность. Если
крестьяне еще возведут церковь и
начнут хозяйствовать с церковью (а
кое-где храмы уже открылись), то им
никакая нечистая сила не страшна, и
врата ада их не одолеют.

Я верю в свой
народ!