"…
Cохранить человеческое в
человеке"

Н.А. НЕКРАСОВ.
Ст. "Литература с трескучими
фразами"

Более
четверти века нет с нами Александра
Вампилова, но споры о его
творчестве не утихают, а иногда
приобретают и ожесточенный
характер. И в этом смысле его
посмертная творческая судьба не
менее трудна, чем в дни его короткой
жизни. Замалчиваемый, преследуемый
цензурой и кривотолками критиков,
определяющих для всех единый устав,
каким нужно видеть и изобретать
героя эпохи, он не дождался
объективной оценки того, что
сделал.

Как же сейчас
объяснить смуту и путаницу во
взглядах на его героев и их автора?
Тем лишь, что зиловы и зиловщина
сегодня уже не кажутся опасными?
Или тем, что его мастерство
заслонило и вытеснило
благополучное бытие серости и
приспособленчества так называемой
"поствампиловской"
драматургии? Или он не вписывается
в современный мир предвидениями
высшего порядка, которые так
хочется свести или к
"уродству" старого, советского
прошлого, или объяснить их связью с
мировым порядком, в который нас так
упорно хотели вписать?

Отторгая все,
что пытались уяснить критики и
литературоведы 70-х—80-х гг., якобы
зараженные социальным пафосом,
ныне пытаются новые его сторонники
оторвать драматурга от главного
живительного источника стиля —
характера самой действительности,
устремлявшейся в новое, неясное и
опасное русло.

Теперь А.
Вампилов становится добычей тех
исследователей, которые считают
так называемый
"постмодернизм" главным
течением современной литературы, в
которой "возникла новая
художественная стратегия" —
"трансформация мироздания" с
его идеей личного права, внутренней
свободы, господства элитарной
личности, противостоящей толпе и
элитарности искусства.

А. Вампилову
приписывается следование образцам
мировой культуры с неизменными в
ней образами мудрости и пошлости,
добра и зла, идеального и
уродливого. Наш рано ушедший из
жизни драматург с точки зрения этих
"теоретиков", не открывал
новую реальность, а лишь внедрялся
в образы культивируемых
литературой вечных типов
обманщиков, изменников,
"играющих" в жизнь героев,
"сохраняя при этом творческий
потенциал и богатство
архетипов"1).

Зачем
понадобилось сейчас решительно
пересмотреть вопрос о
принадлежности драматурга
реалистической традиции? В.
Распутин в статье "С места
вечного хранения" ответил на
этот вопрос так: "А. Вампилов
возвращается. Ибо без него, без
Островского, Сухово-Кобылина,
Чехова, Горького театр покосится
так, что потом потребуются
десятилетия, чтобы выправить" 2).

Постмодернисты,
проповедуя самодостаточность
формы, превзошли все возможные
приличия в ее разрушении. Н.
Переяслов назвал это вхолостую
израсходованной энергией и "не
более, поскольку, до какой бы
немыслимой степени не обновлялась
литературная форма, а вливать в нее
всем этим Пелевиным, Ерофеевым,
Буйдам и прочим по большому счету —
нечего" 3). Ныне этот список, кроме
названных борзописцев, огромен: Е.
Попов, Г. Сапгир, И. Халин, А. Глезер,
А. Климантович, А. Тимофеевский, Л.
Рубинштейн, А. Кабаков…

Главным в
сотворении "новой" литературы
взамен "умершей" русской
теоретики и практики
"модернизма" считают
пародирование чужих сюжетов и
образов, создание попурри из кусков
бытующих в сознании читателя
мотивов. Герои здесь то же, что и
цитаты из чужих текстов
(интертекстов). Это не живые люди, а
вольные параллели и реминисценции
из чужих текстов. А. Вампилов,
видимо, представился удачной
находкой для самоутверждения
"новаторов".

У драматурга,
действительно, есть и
реминисценции из класса, и
образцы-символы, обостряющие
зрение на характер перемен в судьбе
и сознании человека. И это не игра,
не повторение типов вселенского
масштаба, а боль и сострадание
человеку здешнему, близкому автору.
Именно эти герои задают реальное
пространство его рассказов, пьес и
публицистики. Драматург остро
ощущал их духовный кризис, чреватый
кризисом страны. И он не ошибался в
своем предвидении.

Главный
критерий отбора фактов, событий,
судеб — истинность. Истинность же
стала и фактом высокой
художественности. Все это
неизмеримо далеко от попыток
"постмодернистов" создавать
художественные миры из мифов и
прамифов, из цитат, гипертекстов,
пародий, реминисценций.
"Отсутствие просто людей, — пишет
Н. Переяслов, — напоминает
компьютерные игры с введением тех
персонажей, которые будут
выполнять ту или иную событийную
функцию".

И. Вампилов.
Кто же он такой на самом деле —
загадочный, непостижимый? Какие
новые тайны откроет читателю и
зрителю удаляющийся во времени
образ драматурга и человека?

Духовный
кризис советского общества 60-х
годоа не миновал и самого писателя.
Горьким был его упрек Иркутскому
областному театру имени Н.
Охлопкова, не принявшему его
главную пьесу — "Утиную охоту".
"Зилов — это я, это все мы", —
так парировал он удар коллективу,
не знающему, что произошло с
молодым поколением в условиях лжи,
показухи, запретов и практики
"бдеть" и "не пущать".

Тогдашнее
требование изоляции художника от
реальной жизни было для истинного
мастера немыслимым. Самосохранению
оно не способствовало. Любимый поэт
тогдашних молодых давал ответ на
происходящее: "Не плоть, а дух
растлился в наши дни…"

Формирование
новых духовно-нравственных основ
было неизбежным, и хотя этот
процесс был в самом начале, он стал
знаковым и опережающим время. Как
свидетельствуют близкие
драматургу люди, а в их числе В.
Распутин и А. Румянцев, он тянулся к
религии. Дважды, по воспоминаниям А.
Румянцева, на пути из общежития и
обратно пытались посетить,
оглядываясь, чтобы никто не видел,
Крестовоздвиженскую церковь.
Жаждали приобрести Библию: "А что
это за книга такая, где описана вся
история"? Купить не удалось, а в
апреле 1969 г. в письме к И. Граковой,
редактору издательства
"Искусство", сказано: "Да,
ребята были у владыки недавно, он,
рассказывают, устроил им чай, и
вообще подружились, скоро снова к
нему собираемся". Дружба с одним
из батюшек кончилась, к несчастью,
печально. Уговорили его выпить в
своей компании, не зная, что он
запойный. Батюшка после встречи
добавил, попал в вытрезвитель, был
изгнан из церкви и спился.
Сегодняшний рассказ об этом был
исполнен искреннего раскаяния,
веры и сострадания по поводу
случившегося. И ясно, что это не
было ни озорством, ни холодным
любопытством. В условиях
безрелигиозности, безбожия и
растекающейся бездуховности были
неизбежными поиски опоры духа.
Интерес к религии, к миру
неведомому, к людям, избравшим иной
путь, был живым, теплым,
дружественным. Тот батюшка был
словно пришелец из иного мира, и
принят был как свой, близкий. В.
Сидоренко свидетельствует: недели
за две до гибели А. Вампилов побывал
в Жердовке и в разговоре с врачом
Игорем Николаевичем Беловым
признался, что хочет креститься.
Есть и другие факты неравнодушия
писателя к этой проблеме,
зафиксированные в "Записных
книжках". Например, об актерах из
Москвы, хорошо певших в церковном
хоре. Или вот такая запись: "Новый
1961 г. Общага, суета, упадок и
разгильдяйство. Ничего не
осуществлено, все неясно.

… На улице
мокро и туманно. Если позволит
Господь, в этом году мне будет 24
года".

Жажда
возврата к старым , национальным
святыням и идеалам сталкивалась с
жестоким наступлением. Против
церкви яростно воевал Хрущев.
Попытки "возвернуть прошлое"
осудил в 1971 г. А. Яковлев, будущий
архитектор перестройки. Известна
ныне судьба ВСХСОНа, молодежного
христианского союза, пытавшегося
воевать с распадом в стране,
реорганизация и закрытие журналов,
аресты.

Человек без
души, человек немотствующий,
человек без лица не мог
восприниматься драматургом как
высшая мера общества. Об этом он и
писал. И дело вовсе не в том, что он
не успел окончательно определиться
в своем отношении к церкви в
обществе, где царил атеизм, где он
был чуть ли не новой религией, дело
во врожденной, неосознанной
религиозности. Они были в крови его
предков, в традиционном воспитании
в семье, где нравственные каноны
церкви жили неуклонно. Духовное
зрение драматурга (или, как говорят
иногда, "зрячесть") было
основано на четком религиозном
разделении границ добра и зла, не
допускающих никаких компромиссов.
Компромиссы драматург сравнивал со
"скачками к старости и
скотству".

Иное — его
герои. По "Утиной охоте" можно
судить, что для Зилова не было ни
одной святой заповеди ("чти отца
своего", "не
прелюбодействуй", "брак честен
и ложе не скверно"), над которой
бы он не поглумился. Но все это
видит и сам Зилов и сам себя жестоко
судит.

Открытие
каналов православной традиции
яснее всего ощущается в последней
пьесе — "Прошлым летом в
Чулимске". Об этом поразительно
точно сказал В. Распутин в статье
"Душа жива". Валентина —
"натура жертвенная, способная
отозваться на чужую бездомность,
противостоять расчетливому,
жестокому веку, "спрямляющему
пути". В Валентине главное —
незагубленность чистоты, правды,
детскости… Такая красота могла бы
спасти мир, если бы мир пожелал быть
спасенным". Что это, как не
православная система ценностей,
живущая в душе и сердце драматурга!

В критике уже
отмечалось, что персонажи А.
Вампилова, за редким исключением, —
отрицательная параллель природе.
Авторская позиция в этом смысле
выражена четко и недвусмысленно:
земля, природа — истинная опора ног
человеческих. Она ведет героев к
очищению. Потому и пейзаж в его
творчестве не просто пейзаж, а
образ мистический, прекрасный,
величественный, соединяющий в себе
земное и духовное. Даже Зилов
понимал: "А когда поднимается
солнце? О! Это как в церкви и даже
почище, чем в церкви. А ночь? Боже
мой! Знаешь, какая это тишина? Тебя
там нет… Нет. Ты еще не родился. И
ничего нет. И не было. И не
будет…"

В
"Записной книжке", помеченной
семнадцатым маем 1972 г., надо
полагать последней, намечен новый
сюжет, герои которого, бригадир
лесников и его незваная гостья,
покорившая сердце накануне
предполагавшейся иной свадьбы,
пережили многие страсти. "В целом
же вся эта история, — замечает
писатель, — замышляется для того,
чтобы, говоря высоким слогом,
сохранить и приумножить
человеческое в человеке". Это
всегда было традиционным в великой
русской литературе. Этому и
следовал А. Вампилов,

1) Из выводов,
прозвучавших на
научно-практической конференции
"Мир Александра Вампилова",
Иркутск, 25-26 марта 1999 г.

2) Распутин В.
С места вечного хранения. А.
Вампилов. Избранное. М., Согласие.
1999, с. 6.

3. Переяслов
Н. Оправдание постмодернизма.
"Наш современник". 1999, N 5, с. 271.