Сгореть
и возродиться вновь…

В преддверии 150-летия
областного театра драмы имени Н.П.
Охлопкова вспоминаются имена
актеров, составивших славу не
только Иркутска, но и всей
российской сцены. Новую рубрику мы
назвали: "Звезды не гаснут"

Каждый
спектакль как последний

Актер Виктор
Мерецкий вернулся в Иркутск в 1970
году а в 1973 — его не стало.

Он завершил
земной путь, осуществив свою мечту
— стремление работать только в
Иркутской драме. Приехал уже
известным актером. В свои сорок
шесть лет он — сгорел, как многие
мятущиеся таланты России, которые
отмечены трагическим знаком
судьбы. Мерецкий сохранил редкий
для театра второй половины XX
столетия дар — амплуа
актера-неврастеника. Актера
открытого темперамента, живущего
на пределе возможного, почти
экзальтированных чувств.

Расцвет его
таланта пришелся на шестидесятые
годы, которые стали для него
звездными. "Оттепель"
хрущевских времен позволила
театрам страны брать в репертуар
старые пьесы, трактуя их по-новому,
и пьесы драматургов, заявляющих на
сцене нового героя — личность
страстную, неуспокоенную,
мятущуюся и созидательную. Театр
дал возможность актерам заявлять
свою гражданскую позицию ярко, с
полной отдачей сил и таланта.

Для
Красноярского краевого
драматического театра драмы имени
Пушкина Мерецкий стал актером
нового поколения, нового
направления творчества. Он создал
на сцене целую галерею образов,
среди которых были Федор Таланов в
"Нашествии" Леонова, Свердлов
в "Большевиках" Шатрова,
Гарпагон в "Скупом" Мольера,
Паганини в "Легенде о
Паганини" Балашова. Но, кажется,
если бы Мерецкий сыграл только
Паганини, его имя зрители все равно
передавали из поколения в
поколение.

В спектакле
"Легенда о Паганини" была
мизансцена, в которой актер в
момент творческого экстаза своего
героя должен был исчезнуть за
кулисами. Мерецкий будто улетал со
сцены, размахивая фалдами своего
сюртука (надо заметить, что у
Виктора Борисовича было плохое
зрение и ему приходилось тщательно
выверять каждый свой шаг на сцене).
На одном из спектаклей рабочие
забыли отодвинуть рояль с того
места, куда он выбегал, и Мерецкий
со всего размаху ударился об
инструмент. В состоянии аффекта он
не заметил, как сильно разбился.
Вернувшись на сцену, он уселся в
привычную позу Паганини, начал
произносить монолог, вытирая
руками слезы, пот, кровь. Зрители, не
подозревающие о случившемся,
слушали актера, затаив дыхание.
Потом был шквал аплодисментов…

Мерецкий
каждый спектакль играл так, будто
выходил на сцену в последний раз.
Нервное напряжение было предельно,
психологическая правда и вживание
в образ абсолютны. После спектакля
он долго не уходил из театра — ему
нужно было освободиться от образа.
Актер ходил по сцене среди
опустевших декорациях, что-то
бурчал себе под нос, восклицал,
смотрел рассеянно по сторонам.
Наконец, персонаж "покидал"
его, и уставший, опустошенный, он
начинал собираться домой.

"Красавец
мужчина"

Внешне
Виктор Борисович был человеком
некрасивым, с длинным носом,
подслеповатыми глазами,
спрятанными за толстыми линзами
очков, рано полысевший,
сутулящийся. Но это будничной в
жизни, на сцене преображение было
фантастическим: фрак на его
стройной фигуре сидел как влитой,
манеры были изящными и
выразительными. Владение пластикой
позволяло актеру играть любого
героя в ритме, какой был необходим
на сцене. Он спокойно
перевоплощался в "красавца
мужчину" (героя, которого он
играл), и каждая женщина
чувствовала себя рядом с ним
королевой.

Заслуженный
артист Александр Зиновьевич
Берман, который долгое время
работал с Мерецким в Красноярске,
рассказывал, что на пляж с ним было
просто невозможно ходить: Виктора
Борисовича невесть откуда
взявшиеся окружали дамы и,
заливаясь смехом, слушали его были
и небылицы, не желая расставаться с
ним. Находчивости и остроумия он
был особенного. Природный ум,
начитанность, обаяние делали его
неотразимой личностью и куртуазным
кавалером. Он покорял сердца и
часто очаровывался сам, был прост в
общении и легко раним.

"Неудобный"
актер

Но в театре
это был другой человек —
требовательный художник,
"неудобный" актер, который
настолько дотошно докапывался до
сути образа на репетициях, что мог
свести с ума любого режиссера.
Несмотря на сложность и
неуживчивость характера, роли ему
давали постоянно. Мерецкий был
незаменим, он мог на сцене скрыть
любой режиссерский просчет, а
рядовой, будничный спектакль
сделать праздничным и премьерным.
По натуре это был мятежник, не
утративший и к зрелому возрасту
характерных черт юношеского
максимализма. Дипломатия была для
него искусством непостижимым.
Много позже он понял, что
терпимость — тоже дар, который
ниспослан небесами.

Актер на роль
помощника режиссера

Понимание
своего предназначения в искусстве
пришло к нему в шестидесятые годы,
когда у актера появились имя и
звание. А поначалу его из
творческого состава Красноярского
краевого театра драмы перевели в
помощники режиссера, с упреком в
адрес института: "Ну и дуба же нам
прислали".

Помнится, в
тот же год или на следующий сезон в
театр приехала группа критиков,
среди которых были и его педагоги.
На вопрос: "Витенька, ты много
занят? — он, не задумываясь, ответил:
"Ага, каждый вечер"… То ли
педагоги обратили тогда внимание
режиссуры театра на молодого, очень
специфического актера, то ли случай
помог, но после ввода на роль
Мармеладова Мерецкий заявил о себе
неожиданно уверенно. Как-то на
гастролях в Москве заболел
народный артист Дубинский, на его
роль срочно ввели Мерецкого. Как
часто бывает, отметки в программках
о замене не сделали, поэтому в
появившихся рецензиях на
спектакль, только и писали о
блистательной работе "народного
артиста"…

Я буду
работать в охлопковском

Виктор
Мерецкий, сын военного врача,
погибшего во второй день войны, рос
в Иркутске, куда была эвакуирована
семья. Здесь прошла его не лишенная
романтики юность, появилось
стремление стать актером. Учиться
поехал в Свердловск — в
Ленинградский театральный
институт, который во время войны
был туда эвакуирован. Позднее, став
актером, на бирже он пытался
устроиться в Иркутск, но его не
взяли. Он, в свою очередь, дал слово,
что обязательно будет работать в
охлопковском…

Но почти всю
жизнь Виктор Борисович проработал
в Красноярском — пушкинском. Там он
сыграл Пушкина в спектакле по пьесе
Соловьева "Гибель поэта".
Тогда Мерецкому удалось создать на
сцене образ гения с мятущейся
душой, неуспокоенного, трагически
одинокого, наделенного даром
предвидения собственной судьбы.

Пушкин
Мерецкого был своеобразной
визитной карточкой театра. Не
случайно на одной из первомайских
демонстраций впереди колонны ехал
на машине поэт, превращенный в
памятник, возвышающийся над алым
заревом реющих знамен. Весь город
рукоплескал актеру, задыхаясь от
восторга. Кому радовались больше —
Пушкину или Мерецкому, сказать
сегодня трудно, но, бесспорно,
Виктор Борисович был кумиром
театральных зрителей и молодежи.

Мастер

Учиться на
актера в театральном училище в
Красноярске хотели только у
Мерецкого. О его педагогическом
мастерстве рассказывали легенды,
выведывали привязанности мастера,
человеческие пристрастия.
Считалось: получать профессию у
Мерецкого — значит стать хорошим
актером. Здание театрального
училища в Иркутске, полученное на
улице Тимирязева, — тоже его
заслуга. Когда он и директор
училища Александра Даниловна
Коновалова появились в обкоме у
первого секретаря Банникова, его
обаяние сделало прием радушным,
таким, какой был необходим для
достижения конечного результата.

В Иркутске
Мерецкий успел сыграть немного:
Великатова в "Талантах и
поклонниках", Потехина в
"Чудаках", де Гиша в "Сирано
де Бержераке". Когда театр взял к
постановке пьесу Ростана и
режиссер Калантаров предложил
Мерецкому роль Сирано, он чуть не
заплакал — поздно! Не то здоровье,
силы не те — ему не хотелось
подводить театр. Сам отказался от
роли — мечты всей своей творческой
жизни, выбрал де Гиша, репетировал и
играл блистательно.

Актеры
драматического театра и сегодня
вспоминают маленький эпизод,
который играл Мерецкий в спектакле
"Две пригоршни мелочи". Он
выходил на сцену, оценивающе
смотрел по сторонам и начинал
крутить ключик на пальце. Кажется,
крутить его он мог до бесконечности
— эта пауза была заполненной и
значительной, сыгранной актером не
как проходная, а чуть ли не
заглавная.

Сгореть и
возродиться

Сколько еще
ролей мог бы сыграть актер! Сорок
шесть лет — возраст расцвета сил,
сценического мастерства,
неограниченных творческих
возможностей. Но актеры открытого
темперамента, легко ранимой души и
оголенных нервов, долго не живут.
(Примеры тому — судьбы Павла
Мочалова, Орленева, Остужева). Им
суждено сгорать, оставляя после
себя не пепел — память в сердцах
друзей, зрителей, становясь
историей российской сцены. Память
эта светлая и глубокая, как талант
актера…

P.S. Автор
благодарит Галину Ивановну
Мерецкую, жену Виктора Борисовича,
за предоставленные материалы. …
Они прожили вместе всего десять
лет, счастье было коротким, говорит
она, но это было подлинное счастье…