Вечорка

Дороги как
таковой не было. Мы ехали по
разбитой вездеходами и тракторами
колее. Трудяга "ЗИЛ" мотался в
летнюю пору из стороны в сторону,
как бревно в половодье. После
утомительной качки казалось, что
уехали за тридевять земель, а
спидометр отметил всего 35
километров…

Нас в кабине
было трое: шофер, малоразговорчивый
парень, начальник участка
строительства ЛЭП Афанасий
Петрович, "тертый калач", и я,
куратор, принимающий строительные
работы.

Солнце разом
запало за горбатую сопку. Пахнуло
свежестью. Дремотно урчала
мохнатая глухомань. Почудилось, что
скалы и деревья перешептываются в
предвечерней тишине. Прошел еще
час…

Горы
неожиданно расступились, перед
нами открылась травянистая елань.
Потянуло болотной сыростью.

— До зимовья
рукой подать, — обнадежил нас
Афанасий Петрович.

Шофер
включил свет и поддал "газку".
Машину бросало из стороны в
сторону. Водитель лихорадочно
передергивал рычаг передачи. Ни с
места: ни вперед, ни назад.

— Приехали! —
резко сказал шофер. Мы вышли из
кабины. Колеса "ЗИЛа" глубоко
завязли в болотной грязи.

— Не рви зря
машину. Здесь у ребят должен быть
тягач, — заметил Афанасий Петрович,
— сейчас пригоню.

Он зашагал по
кочкам трясины, выбирая места
посуше. Я последовал за ним, желая
размять затекшие за долгую дорогу
ноги. Поднялись на небольшой
перевальчик. Стало совсем сухо,
появились кусты, невысокие деревья.
Темнота сгущалась. Вдали так
радостно и заманчиво блеснул
огонек. .. Зимовье! Мы ускорили шаг.
Вот и пришли… Почему называют
"зимовьем" просторный дом из
добротных, хорошо обструганных
брусьев, я не скажу. Для этих глухих
и гиблых мест это — почти дворец. Но
не в этом суть. Чем скромнее
названье, тем, пожалуй, лучше…
Пышность, величанье чужды душе
сибиряка.

Вошли в дом
без стука, тоже по обычаю сибиряков.
Откровенно, на нас и вниманья никто
не обратил. Не до нас было хозяевам
дома — двадцати добрым молодцам.
Они справляли после работы вечорку.
Сидели полукругом по всей широкой
горнице: кто на чем — на лавках,
самодельных табуретах, ящиках
из-под консервов. В центре
выделялся щуплый, неказистый
мужичок, с обшарпанной балалайкой.
Пальцы рук его сливались со
струнами. Он из этого деревянного,
полуоблезлого инструмента
извлекал такую лихую
"Камаринскую", что один
парняга в красной рубахе не
вытерпел — сорвался в пляс.

— Так,
Климоша, жми! — кричали ему
напарники.

Глянь, и
второй парень стал выплясывать
кренделя с вывертом. Норовил обойти
первого.

— Эх, сюда бы
пару девчат! — сладко вздохнул
детина на шатком табурете.

— Не
жадничай, одной бы хватило, —
возразил долговязый без майки, но в
сапогах сорок пятого размера —
никак не меньше, которые почему-то
он не снимал, подтверждая поговорку
о том, что о вкусах и привычках не
спорят.

В углу
поблескивали гирлянды изоляторов,
у порога лежали бухты проводов,
монтажные ремни. На полке
подмигивала зелеными глазками
гудящая рация — все, казалось бы,
было современным, правда, не
сегодняшним — из жизни и быта 80-х
годов. Однако балалайка, русые
бородки парней, припевы
"Камаринской" и пляска уносили
в старину… Видно, без нее скучают,
душа требует.

Подумалось,
что только русский человек, простой
и великий, совестливый, отзывчивый
на все доброе, способен сохранить
свои старые обычаи, древние
традиции, пронести их через все
жизненные бури, проявлять любовь к
разудалой и сердечной песне.

Музыка
лилась щедро, звонким потоком,
разбрызгивая в наших душах
искрометную порывистую радость,
вливая чарующую красоту и
спокойствие. Усталость и дремоту с
меня как рукой сняло. Слушаю, стою…
Вот мелодия залилась в дробном
переборе. Выше, выше. В самое
поднебесье… и низвержение на
землю. Снова взлет!

Парни
улыбались. Как будто бы не они,
монтажники, тянули сегодня сквозь
бурелом тяжелые провода, месили
непролазную хлябь плаунов, а
собрались сюда на посиделки
деревенские ребята, и нет им
никакой заботушки. Век бы слушал, да
дело ждет…

Мы с
Петровичем вышли на свет и
поздоровались с хозяевами.
Балалайка смолкла. Петрович
объяснил, что нужен трактор,
выручайте, мол.

— Помочь
надо. К Добрынину обращайтесь, это
по его части.

Добрыниным
оказался балалаечник…

— Знатная у
тебя фамилия, паря, — улыбнулся
Петрович.

— Правая рука
Ильи Муромца, — пробасил
долговязый, — считай, богатырь, хотя
с виду не похож.

Добрынин
встал, обратился к парням:

— Будет вам
все хаханьки строить, — кивнул нам.
— Сейчас заведу…

Через
несколько минут он вел тяжелый
"С-100" к нашему "ЗИЛу".
Признаться, с трудом верилось в это
чудо: мощный трактор был легко
подвластен его рукам, умеющим
творить дивную музыку, очевидцами
которой мы были с Петровичем,
точнее, были слушателями ее. Этот
сибиряк, русский человек, явно был
талантливым по своей натуре. А
талант — это чудо. Богом дано.

Тайшетский район.