Сегодня
ваш ребенок здоров… А завтра?

Когда не знаешь, как
справиться с бедой, чувствуешь себя
впотьмах, не представляя, где найти
выход. Это одинаково бесспорно и в
отношении одной личности, и в
отношении сообщества людей,
именуемого государством. Мой
собеседник — программный директор
реабилитационного центра
святителя Иннокентия Игорь
Геннадьевич Ванкон. Врач-нарколог,
он считает: самая злая беда,
обнажающая исконную человеческую
слабость, — наркомания. "Если
ничего не делать, — говорит он, — мы
просто останемся без нового
поколения. Без будущего".

Но ни мировая, ни
отечественная практика не выискала
средств, не изобрела рецептов
спасения. И в этом движении на ощупь
бесценен уже кем-то обретенный
опыт. Личностный, профессиональный,
общественный. Вполне допускаю, что
взгляд Игоря Геннадьевича Ванкона
кому-то покажется жестким; суждения
— небесспорными; позиция —
неординарной. Но все это
опробовано, выстрадано его
собственной судьбой. И вот теперь
отдано в общую копилку наших проб,
ошибок и надежд. И — обретений. Из
них, из этих обретений, самое важное
он сформулировал так:

Как врач не
признаю обреченности наркомана

— За него
нужно бороться, помогать ему
выздоравливать. В Чите я работал со
студентами педучилища. Мы
проводили тренинговые занятия. Я
пытался на физиологическом уровне
помочь им уяснить, что же такое
наркологическая зависимость.
Однажды мы выстраивали
"скульптуру" болезни. Дал
студентам полную свободу, и одна
девушка, тихо подкравшись к парню
со спины, набросилась на него и
стала душить. По-настоящему. Одно —
или два мгновения. Их хватило, чтобы
потом студент признался мне: я
почувствовал свою смерть. Помощь
наркоману — самая сложная. Вокруг
него крутится рой авантюристов,
обещающих быстрое избавление и
наживающихся на чьей-то трагедии.

— Но вы
то, Игорь Геннадьевич, с чего
начинаете первые встречи с
наркоманами — разве не с попытки
вселить надежду в их сознание и
сердце?

— Я начинаю с
того, что говорю: ваше заболевание
хроническое, прогрессирующее,
неизлечимое. Говорю это в открытую.
Считаю, что задача врача, в
частности, состоит и в том, чтобы
сказать всю правду, дать полную
информацию о недуге.

— И этим
убить всякую надежду?

— Нет, этим
самым изначально определить суть
наших отношений: в их основе не
должно быть лжи. Так вообще должны
строиться отношения между врачом и
пациентом. А в наркологии — тем
более.

— Но
неизлечимая болезнь — это значит не
делай никаких попыток к
выздоровлению, ибо ты все равно
обречен!

— Я вкладываю
в понятие "неизлечимости" иной
смысл. Наркомания неизлечима в том
плане, что человека нельзя вернуть
"назад", к тому дню или тому
часу, когда он впервые попробовал
наркотик. Нельзя помочь наркоману
начать жизнь с "чистого листа".
Но на кривой роста его недуга
существует некая точка, переступив
которую человек уже попадает в
полную зависимость от наркотика.
Или от алкоголя. Если мы успели
"подхватить" человека до того,
как он перешел эту точку, — спасти
его легче. Это — бытовая наркомания,
с ней можно сражаться. Но если
упустили, позволили человеку
перейти границу — зависимость от
наркотика гарантирована. А это
самая тяжелая слабость — вы
простите мне такое
словосочетание…

— Разве
наркомания может быть бытовой, как
бытовое пьянство?

— Но что
такое вообще наркомания, как
независимость организма от
определенного химического
вещества? И не более того! В
сравнении с алкоглизмом многие
биохимические механизмы действуют
одинаково. При эпизодическом
употреблении наркотиков только
десять процентов (об этом
свидетельствует статистика)
становятся хрониками. Девяносто
процентов — "возвращаются".

— Разве
вы не видите здесь противоречия? Мы
сравниваем наркоманию с пожаром, от
которого нужно спасать
человечество. И что же? Только
десять процентов становятся
хрониками?

— Никто не
знает и знать не может, где у
человека та самая критическая
точка, пройдя которую он становится
хроником. Кому-то потребуются
месяцы или даже годы, но кто-то
попадет в зависимость от
"иглы" со второго или третьего
раза. Наркомания — это игра в прятки
с непредсказуемостью: никто не
знает, станет ли он ее жертвой или
нет. В этом весь ужас. Вот я выхожу
на улицу и вижу подростков, которые
"зависают" на ходу — засыпают
от принятой дозы. Сколько им лет?
Тринадцать? Четырнадцать? Это самое
страшное: чем младше возраст, тем
труднее выводить больного из плена.
Мальчишка, девчонка, — они ведь не
накопили еще никакого
нравственного багажа, на который
врач мог бы опереться, вытягивая их.
У них нет тех внутренних ценностей,
ради которых подросток мог бы
заинтересоваться: что же это такое
—

Первая
ступень лестницы, ведущей вверх

—
Лестница — как образ постепенного
душевного и физического оживления?
Я знаю, во всем мире надежды больных
и их близких связаны с программой
"12 шагов". Вы в нее верите?

— Я — верю!
Верю потому, что программа эта
прежде всего обращена к душе, к
сознанию человека. Любую
физическую боль можно снять
медикаментами. В крайнем случае,
скальпелем. Но способов именно так
воздействовать на зависимость от
наркотика медицина не нашла пока.
Значит, с помощью врача, но
опираться нужно только на
собственные силы. В основе
"Двенадцати шагов" три
принципа: честность, желание,
смирение.

—
Смирение перед чем?

— Перед своей
болезнью! Знаете, что такое самый
первый, самый трудный шаг, самая
первая ступень? Это личное
признание наркомана в своем
бессилии победить зависимость от
наркотика.

— Ну вот,
мы и возвращаемся к тому, на чем я
запнулась в самом начале, подобное
признание приводит человека в
отчаяние. Что можно, повинуясь ему,
сделать, чтобы спасти себя?

— А вас не
повергает в отчаяние закон
всемирного тяготения? Или, скажем,
смена времен года;? Хотя ни в том, ни
в другом случае лично от вас ничего
не зависит. Но попробуйте жить, не
принимая во внимание эти
объективные вещи. Мы все изначально
принимаем, устанавливаем для себя
рамки своего бессилия. И в их
границах уже стараемся жить. Разве
при алкоголизме или наркотической
зависимости что-то складывается
иначе? Да ничего подобного! Просто
алкоголик или наркоман никогда не
признают своей болезни. В этом их
трагедия. Вот почему первый шаг —
самый трудный: человеку,
убежденному в том, что он в любой
момент может бросить пить или
колоться нужно преодолеть
отрицание своей болезни, признать
себя хроником. Не на словах, а
сердцем, разумом признать. Если
первый из двенадцати шагов сделан,
считайте — сделан первый шаг

К свету

Необходимое
отступление. Игорь Геннадьевич
Ванкон пришел в наркологию не
сразу. Он закончил мединститут в
Чите. По специальности — терапевт,
врач общей практики. Дальнейший
профессиональный выбор, как он сам
считает, был предопределен его
детством, его юностью. Первую
стопку водки ему приподнес отец — в
пять лет. С этой стопки начался его
путь во тьму. Наркотики попробовал
лет в двадцать. Так и говорит о себе:
алкоголиком я стал еще в школе;
героин,ханку пробовал в
студенчестве. К счастью, до своей
"критической точки" он не
дошел. И спасся, сам себя вытягивая.
Вот почему пошел в наркологию,
пройдя специализацию в Москве. Я
спросила его: наверное, он не хочет,
чтобы такие подробности стали
известны широкой публике? "Ну
почему же, — ответил он, — я открыт
полностью. Я до сих пор считаю себя
выздоравливающим алкоголиком, хотя
давно уже не пью. И ничего из своей
жизни не скрываю от своих пациентов
— от тех, кто… кто пришел ко мне за
помощью".

— Вы
уверены в том, что ваш личный пример
— маяк надежды? Раз смогли вы,
значит, сможет и каждый, кто
заставит себя подниматься по
лестнице в двенадцать ступеней?

— Мне было
сложнее — о программе "12 шагов"
я не знал, выкарабкивался сам, без
чьей-либо помощи. Но сейчас в свою
команду, в свои помощники привлекаю
выздоравливающих наркоманов.
Живущие сегодня чисто, без дурмана,
они работают в реабилитационном
центре святителя Иннокентия, что на
улице Горького, 11, вместе со мной.
Только наркоман способен понять
наркомана. И только на живом
примере хроник, наркозависимый
сможет убедиться: и для него свет не
заказан.

—
Позвольте мне, Игорь Геннадьевич,
не совсем конкретный вопрос —
сколько же длится ваша личная
ремиссия? И как скоро может
наступить она у ваших пациентов?

— Я же сказал,
к счастью, у меня не сформировалась
зависимость от тяжелых наркотиков.

Что касается
моих пациентов, то ремиссия
начинается у каждого по-своему. С
того часа, когда он сделает первый
из двенадцати шагов.

— Значит,
мнение, что человек, севший на иглу,
обречен, — ошибочно? Это штамп в
сознании человечества, напуганного
наркоманией более, чем СПИДом?

— Я не берусь
судить о том, что страшнее: СПИД или
наркомания. Средневековье
"отметилось" в нашей памяти
чумой, холерой и оспой. Двадцатый
век запомнится СПИДом и
наркоманией. Но скажите, как же
можно ставить крест на живых людях?
Мы же не отказываем в помощи ни
онкологическому больному, ни
ВИЧ-инфицированному. Как врач, я
просто не приемлю утверждения о
нашем бессилии перед
наркозависимостью. Но я не приемлю
в отношениях с больными и другое
чувство:

Жалость

— Ну
хорошо — и ваша вера в возможность
"вернуть" наркомана; и ваша
жесткая позиция врача,
предпочитающего говорить пациенту
правду и ничего, кроме правды, — это
все-таки отстраненная от семейной
трагедии позиция. Ребенок стал
наркоманом — какой же мерой
измерить несчастье родителей, их
страх за него?

— Может быть,
со мной многие не согласятся, но я
уверен в том, что и алкоголизм, и
наркомания — заболевания семейные.
И то, что в семье заболел кто-то
один, чаще всего ребенок, — ни о чем
не говорит. Проблемы в семье
провоцируют наркозависимость
детей.

— Но
сколько случаев, когда беда
приходит в семьи, где царит
благополучие! Что же, наркомании
без разницы, в какой дом
постучаться?

— А вы
вспомните Льва Николаевича
Толстого. Как это у него — "все
несчастливые семьи несчастливы
по-своему"? Разве что-то
изменилось с тех пор, как была
написана "Анна Каренина"? Если
ребенок стал употреблять
наркотики, значит, в семье за
видимой оболочкой благополучия
творится что-то неладное. И знаете,
каково первое побуждение
родителей? Во что бы то ни стало
спрятать именно свой "позор" —
от близких, от знакомых, от соседей.
Между тем, даже если беда уже в доме,
разумнее подумать о том, чем был
обделен ребенок. В очень зажиточных
семьях дети часто страдают от
недостатка родительского тепла. Их
воспитывают няни, гувернеры,
престижные лицеи. У них есть все,
кроме ощущения родного дома.
Детское одиночество подталкивает к
наркотику. Бывает и по-другому.
Участие родителей, их опека
становятся буквально обузой для
сына или дочери, от которой так
хочется избавиться. Родительский
диктат ни к чему хорошему не
приводит тоже. Заметьте, я говорю
сейчас только о так называемых
благополучных семьях, в которых
поднимаются, формируются личности,
не умеющие решать свои проблемы
самостоятельно. Но вот случилось
то, что случилось, — безумные
поступки родителей только
усугубляют трагедию. Валяться в
ногах декана, чтобы не отчислили
дочку за пропуски; заплатить долги
сына; самим купить ему наркотик,
чтобы не уходил в чужой подъезд…

— Что же
— спокойно наблюдать, как ребенок
гибнет? Отказывать ему в последнем
прибежице — в своем участии, в своей
жалости?

— Помочь
наркоману — значит оставить его
один на один с болезнью. Во всем, что
не касается болезни, — полная
поддержка. Только не в его недуге! Я
уверен: родительская жалость — это
костыль, на который опирается ваш
ребенок, бредя к своей могиле.
Жалость пестует его болезнь, но не
избавляет от нее.

— Но что
же делать? Перед тысячами отцов и
матерей стоит этот проклятый
вопрос, на который не находят
ответа.

— Что
делать?Дать наркоману сполна
хлебнуть то, что он заслужил. Иного
пути для родителей просто нет.

Необходимое
отступление. Игорь Геннадьевич
подарил мне особенную книгу для
родителей. Называется
"Требовательная любовь".
Признаюсь — нелегкое чтение. Первая
реакция — активное неприятие
каждого слова, каждой строчки. И
только позже начинаешь сознавать,
как не хватает нам всем
родительского всеобуча. Мы ведь не
умеем поднимать своих детей, готовя
их к превратностям и соблазнам на
пути. Не учимся, а потому и не умеем
уважать выбор своих детей, каким бы
он ни был. Между тем, только если
ребенок самостоятельно придет к
сознанию необходимости отказа от
наркотика, мы можем его спасти. Если
его выбор — в пользу дурмана — кто
же и как его спасет? А еще, читая
книгу, я поняла: мы совсем не умеем
радоваться и благодарить судьбу за
то, что у нас есть. Пусть ребенок
наркоман — но он пришел домой, к нам;
пришел живым, готовым к взаимному
пониманию — так будем же благодарны
за это. Не оплакивать, не омывать
слезами, не приковывать
наручниками к батарее — просто жить
и помогать выживать сыну или
дочери. Нет, мы это совсем не умеем
делать!

— Но у
вас, Игорь Геннадьевич, как
складываются отношения с вашими
детьми? Не екает ли сердце, когда
уходят они на дискотеку или на
вечеринку с друзьями?

— У меня
единственный сын. И я его очень
люблю. Поэтому все трудные вопросы
мы обсудили откровенно. Я ему
сказал: у тебя, дружище, плохая
наследственность — твой дед был
алкоголиком, я, твой отец, тоже
выпивал и пробовал наркоту. Ты
очень рискуешь, если забудешь об
этом. А теперь — твой выбор, решай,
как знаешь. Я хочу надеяться, что
свой выбор он сделал: учится
отлично, мечтает стать врачом. Дай
ему Бог. Но вообще, скажу вам,
программа "12 шагов" есть не
только для наркоманов, но и для их
родителей. Конечно, они разные, эти
программы. Однако первый шаг в
обеих — самый трудный: необходимо
признать свое бессилие перед
болезнью ребенка. Ведь его выбор —
это его выбор. Лишь приняв эту
тяжелую данность, возможно
изменить стратегию своего
поведения — найти контакт со своим
ребенком. И несмотря ни на что

Все-таки жить
дальше

Необходимо
отступление. Два года назад
программный директор
реабилитационного центра
святителя Иннокентия Игорь Ванкон
побывал в Канаде и в Соединенных
Штатах. Разумеется, не в
туристической поездке — его
интересовало, как устроена система
помощи наркоманам в Новом Свете,
столкнувшимся с трагедией раньше
России. Со своими коллегами
встречался в центральном офисе
Америки по обслуживанию
алкоголиков; на Аляске знакомился с
центрами, где лечатся наркоманы.
Многое произвело впечатление:
отдельные палаты у каждого
больного, все удобства,
несоизмеримые с нашими
материальные блага. Но в Иркутск он
вернулся с твердым убеждением:
никогда окружающий наркомана
комфорт не заменит строгой
душевной дисциплины, единственно
необходимой человеку, сделавшему
попытку подняться с колен.

— Конечно.
Ведь значимость реабилитационного
центра зависит не от внешних
атрибутов, а от того, чем наполнен
лечебный процесс.

— Кстати,
Игорь Геннадьевич, откуда такое
название, носящее имя святителя
Иннокентия? Здесь какой-то особый
смысл?

— В создании
нашего центра принимала участие
Иркутская епархия. Владыко
благословил нас. Но силой мы своим
пациентам не навязываем никаких
духовных канонов. Я работаю здесь
всего лишь с декабря минувшего
года. Немного, конечно, но и за этот
срок смог видеть, как, пересиливая
себя, многие больные пытаются
заново выстроить систему
внутренних ценностей. Каждый
вторник к нам приходит отец Олег из
Богоявленского собора —беседует с
ребятами. Некоторые из них
готовятся к исповеди — значит,
начинают критически оценивать
себя, свои поступки, свою слабость.

— На
исповеди они могут сказать то, что
не доверят вам, их врачу?

— Я как-то не
задумывался над этим. Я ведь ни к
кому, кто приходит в наш дневной
стационар, в душу не лезу. И считаю —
все, что помогает наркоману
выстроить себя заново, ему во благо.

Но вот что я
вам скажу: одни реабилитационные
центры, сколько бы их ни было в
стране, в нашей области, справиться
с пожаром не смогут. Они должны
стать опорными пунктами, если
хотите, то средоточием самого
широкого общественного движения.
Совершенно не связанного с
политикой, объединяющего людей
лишь по одному принципу — по их
пониманию нависшей над всеми нами
беды. Лично я очень остро ощущаю
такую необходимость. К нам в центр
приезжают из многих городов
Приангарья — больше отчаявшиеся
родители, сами наркоманы. Но
общественное движение — это союз
нас всех. Разве так уж сложно
понять: сегодня твой ребенок
здоров, но кто может поручиться за
его завтрашний день? Сейчас
вспоминаю: в недавней демонстрации
приняла участие лишь одна
организация — "Матери против
наркотиков". И мы. А сколько же
таких организаций
зарегистрировано в области! Где же
они? Где их голос? Объединиться бы
всем нам, чтобы, несмотря ни на что,
жить дальше…