Самоходный ансамбль
Самоходный
ансамбль
Дмитрий КАЛАШНИК
Ранняя весна
сорок четвертого года в Полесье.
Рота ПТР получила приказ командира
дивизиона догнать наступающие
войска. Уже третьи сутки движется
рота по раскисшим извилинам лесных
дорог за постоянно уходящей
автоматной трескотней. Командир
роты лейтенант Андрей Калашник,
кавалер трех орденов, идет впереди,
периодически подавая команду:
"Рота, за мной, бе-гом, марш!".
И
бронебойщики бегут. Бегут медленно
и устало, попарно неся на плечах
длинные, как жерди, противотанковые
ружья. Рота сильно растянулась.
Командир кричит: "Подтянись!",
но отставшие не увеличивают шаг.
Для этого у них уже нет сил. И вдруг
на обочину дороги выскакивает
маленький шустрый боец в лихо
заломленной набекрень шапке. Взяв у
напарника 22-килограммовое ружье и
взвалив его на плечо, как коромысло,
он приплясывает и озорно напевает:
| Гитлер выдать солдатне обещал портянки. Мажут, драпая, они скипидаром пятки! |
Да это же
весельчак и балагур ефрейтор
Коняхин! Не раз продырявленнный
пулями и всякий раз возвращавшийся
в роту, он был широко известен в 217-й
стрелковой дивизии. В самые трудные
для роты минуты Коняхин
преображался в скомороха и своими
шутками-прибаутками поднимал дух
товарищей, за что и носил кличку
"самоходный ансамбль". Еще под
Орлом, когда рота оборонялась от
лавины фашистских танков и
особенно была нужна стойкость духа,
над окопами раздавался зычный
голос Коняхина: "Братцы, в
смотровую щель попал! Вмазал фрицу
прямо в бельмо! Заряжай да рот не
разевай!".
Подбив тогда
шесть танков, пэтээровцы выстояли.
Вот и теперь решил он подбодрить
уставших товарищей:
| На Днепре подбил я "тигру", шкуру я успел содрать, привезу жене в квартиру — будет ноги вытирать! |
Сопровождая
частушку молодецким присвистом,
тут же сочиняет новый куплет:
| По Муссолини крепкий сук плачет где-то в Риме. Ну а ты, Адольф, "капут" жди от нас в Берлине! |
Бойцы
повеселели, прибавили шагу. На
пригорке ротный объявил привал.
Бронебойщики сошли с дороги и
тяжело повалились на стылую землю.
— У кого есть
сухарь? — громко спросил командир.
Молчание.
— Ну,
полсухаря?
— Кажется,
есть, товарищ лейтенант, —
отозвался всегда запасливый
рядовой Турыгин, — а что?
— Дай мне,
Володя, — попросил командир.
Турыгин
развязал вещмешок, долго рылся в
нем, наконец нашел в чистой тряпице
кусок сухаря и без энтузиазма
передал его ротному. Лейтенант
подошел к Коняхину и протянул ему
этот кусок сухаря.
— Бери,
эфрейтор! Заслужил, — твердо сказал
он. Смутившийся ефрейтор неловко
взял сухарь, обвел взглядом лежащих
бойцов и тяжело вздохнул. Потом он
достал из вещмешка гранату-лимонку
без запала и одним ударом расколол
сухарь на несколько частей. Все
кусочки раздал тем солдатам, что
находились по соседству с ним.
Оставшиеся крошки бережно собрал в
ладонь и слизнул их.
Ночью рота
подошла к занятой немцами деревне
Старице. в километре от шоссе
Жлобин — Бобруйск. При поддержке
"катюш" бронебойщики вместе с
пехотинцами 740-го полка овладели
деревней и за ее околицей
окопались.
На рассвете в
окоп к лейтенанту Калашнику
прибежал связной от командира
дивизиона с приказом срочно
явиться в штаб. Андрей побежал к
центру деревни. У полуразрушенной
избы, где занял огневую позицию
расчет Коняхина, услышал
нарастающий вой тяжелого снаряда и
успел плюхнуться на землю.
Оглушительный взрыв вдребезги
разнес остатки избы.
Вражеский
артналет длился всего две-три
минуты, и все стихло. Ротный
подбежал к огромной дымящейся
воронке. Кругом валялись
расщепленные куски бревен, клочья
окровавленной соломы. Возле самой
кромки торчал из земли солдатский
ботинок с оторванной ногой. По
низко накрученной обмотке командир
признал останки ефрейтора
Коняхина.
Уже совсем
рассвело, пора было идти в штаб, а
ротный все стоял над воронкой с
обнаженной головой и тихо
всхлипывал.
На следующий
день, уже без Коняхина, рота ПТР
ввязалась в такое сражение, что в
живых осталось всего несколько
человек. Может, и потому, что не было
с ними удалого
весельчака-ефрейтора.
