|
Баллада о
тружениках
Что из
того, что наши дни смеркаются?
Бушуют тигли, вторят птицам
кузницы,
И мастера в веках
перекликаются,
Пока живут профессии-союзницы.
Из Генуи, из Китежа ли града
вы…
Я вижу вас, ткачи и виноградари,
Обветренные шкиперы и плотники
—
Столетий всех бессменные
работники.
Обласканные женщинами
грешными,
Вы с них богинь ваяли под
черешнями,
И храмы возводили, и хоромы вы
Расписывали фресками суровыми.
А в дни нашествий были вы и
воины,
Но после войн не вами ли
отстроены
Лежащие во прахе города?
Так что ж теперь? Напастью не
потоптаны,
Мы видим, как беда у нас под
окнами
Всечасно губит радости труда.
Пахали мы, и строили, и сеяли…
А нынче, словно листья, мы
рассеяны.
И в наших снах гостят нетопыри.
Пандоры ящик вскрыт, и волчьей
хваткою
Дыханье перехвачено перчаткою
Навязанной которы нам и при.
На камни скорби, брат, мы оба
брошены.
Не наш ли мозг расклевывают
коршуны,
Взращенные лемурами Кремля?
О! Как на волю вырвались
стервятники,
Как нагло и раскованно парят
они,
Не ими возрожденное деля.
Но горе вам, погрязшие в
безумии,
Сидящие сегодня на Везувии
Парламентских дебатов и речей.
Вы сытою домашностью окуклены,
Приручены и недругами куплены,
Пусть нет вас на трибунах
горячей.
Не с нами, а с набитыми
карманами,
С прорвавшимися к власти
уркаганами
Ведете вы свой страшный
хоровод.
Погас очаг, и горлица упущена,
И с молотка вовсю идет
имущество,
Которое накапливал народ.
Но живы мастера. И, вновь
воспрявшие,
Как некогда, они придут,
поправшие
И чуждые законы, и гербы.
Так наедайтесь, коршуны
проклятые,
Пока мы только кажемся
ягнятами,
Бо сказано: "Мы больше не
рабы!"
х х х
Забыться
в поле на заре
Перед костром под зябким небом,
Пропахнуть травами и хлебом —
И вдруг очнуться в сентябре.
Туманом выстлана река.
И не понять, воскрес ли снова
В стогу, где жесткая полова
Щеки касается слегка.
Иль это продолженье сна,
В котором лето отгорело,
И лист с берез летит несмело,
И уж не вспомнится весна.
х х х
Поклонимся
маю, сулящему мед.
Он пчел окрыляет и в ульях поет.
Царит над предместьем
сиреневый дым,
Пора бы вернуться годам
молодым.
Шагать по горячим тропинкам
пора
Туда, где угрелась под солнцем
гора,
Где склонам клубникой цвести
суждено,
Где хвоя горчит, как сухое вино.
Там туча за лесом живет,
говорят,
Под синим шатром укрывая
дождят.
Там грому шальному приснился
уже
Под радугой тополь на мокрой
меже.
х х х
Нет
моста через реку.
Мы на разных живем берегах.
Мне, как древнему греку,
Суждено заблудиться в лугах.
Афродита ли водит,
Или держит Цирцеи печать.
У богинь это в моде —
Подопечных своих разлучать.
Здесь туманы такие,
Здесь такие глухие места,
Здесь цветы полевые,
Как раскрытые настежь уста.
Ты зовешь — я не слышу,
И к тебе переплыть не могу
Под высокую крышу
На далеком твоем берегу.
х х х
Ты
вяжешь, как варежки, нашу
судьбу.
Проститься с тобою я в лодке
гребу.
Не раз уже нас разлучала вода,
Но, кажется, нынче — уже
навсегда.
Скрипит на ветру наш последний
причал.
И здесь пароход наш когда-то
качал —
Он ждал и баюкал, все медлил
отплыть,
Но в тесной каюте вдвоем нам не
быть.
Бежишь ты от скуки, а я остаюсь.
Не то, чтобы шторма крутого
боюсь,
Не то, чтобы меньше, чем прежде,
любил,
А просто чужой материк мне не
мил.
Ты в море плывешь, я у моря стою.
Свежак теребит шевелюру мою.
Ты белая лебедь, я с острова
князь.
Ты плачешь украдкой — я пью не
таясь.
О пирс разбивается, плещет
волна.
Как ты моей жизнью, играет она.
х х х
Когда
мне было только восемь,
Изобразить я взялся осень:
Деревья в поле нагишом
Коричневым карандашом.
Альбом лежал на стуле низком.
Я по листу водил огрызком —
Нарисовал сначала ствол,
И от него продолжил ветви.
Тут кто-то, наклонясь, сказал:
"А где же листья?"
"Облетели".
"А ты возьми и нарисуй".
"Тогда опять настанет
лето".
"Но, мальчик, разве плохо
это?"
Тогда рукою на окно
Я указал.
Уже оно
С неделю как не открывалось
И крышкой гробовой казалось…
В четверг похоронили мать.
х х х
Не бежал
и не скрывался от пурги я,
Леденящей, как ушедшая эпоха.
А теперь одолевает ностальгия:
Хорошо ли было в прошлом, или
плохо?
Не ушла пурга, но круче
завывает,
И обещанная оттепель не греет.
На ветру колючем память
остывает,
Кровь на солнце неотступно
леденеет.
Чей же призрак бродит нынче у
развалин?
Чьи глаза горят в ночи
неугасимо?
Это Маркса тень, а может, это
Сталин,
И могильщики, обещанные с ними.
Где же третий — перепутавший
дороги?
Или, совестью народною измучен,
Ищет новые он пламенные строки
У засыпанных историей излучин?
|
