Великие,
не попавшие в Советскую
Энциклопедию

Миссионер

В
"сравнительных
жизнеописаниях" Ходоса и Талалаева совпадают
время и место действия. И великий
врач, и основоположник
биологической защиты лесов — наши
земляки. И еще. Их судьбы связаны с
Иркутским университетом. Ходос —
выпускник медицинского факультета
ИГУ. Талалаев заведовал в
университете кафедрой и проблемной
лабораторией микробиологии. Что же
касается характеров двух сибирских
титанов, то это натуры совершенно
несхожие. И земные пути их разнятся,
как путь миссионера-проповедника и
путь воина-крестоносца.

Профессора
Ходоса я впервые увидел, когда тому
шел семьдесят первый год. Но мне,
двадцатитрехлетнему, и в мыслях
назвать его стариком было бы
затруднительно. Две вещи — походка
и голос — были решительно молодыми.
Ну и, конечно, глаза — немного
выпуклые, темные, очень живые —
обещали ему еще лет двадцать жизни.
Рабочий день его продолжался 10-12
часов: читал лекции, принимал
экзамены, вел больных в клинике,
занимался с аспирантами и никому
никогда не отказывал в приеме. А
желающих показаться самому Ходосу
было много.

Пожалуй, он
вообще воспринимал всех людей как
своих пациентов. Мимоходом
тестировал, отмечал про себя
особенности поведения, речи
(нервная, с запинкой или вязкая…) и
по ходу разговора проводил сеанс
психотерапии.

О
человеческой природе он знал
больше, чем написано в современных
научных трудах. Умел уловить сбой в
душевном ритме визави и невидимыми
касаниями правил, утешал и ободрял
каждого своего
собеседника-пациента.

В столичных
нервных клиниках, если туда попадал
больной из-за Урала, удивлялись:
"А зачем вы собственно приехали в
Москву? У вас же там, в Иркутске,
Ходос…"

Если уж Ходос
не может помочь, то и никто не
сможет, — такая данность бытовала
среди отечественных
невропатологов.

Приветливый,
непринужденно любезный, Хаим-Бер
Гершонович был любимцем иркутян.
Поначалу его манеры показались мне
старомодно интеллигентскими.
Позднее я убедился, что женщины
прямо тают от такой старомодности.
Только искреннее желание добра
ближнему сообщает человеку такое
обаяние. Этому не научишься по
переводному пособию "Как
приобретать друзей и оказывать
влияние".

Несомненно
звучала в его интонациях и
обнадеживающая докторская
строгость. Моему товарищу, человеку
наблюдательному, случилось
лечиться в клинике Ходоса. Там он
стал свидетелем такой сцены.
Хаим-Бер Гершонович показывал
студентам тяжелого больного. При
этом профессор заметил, что двое
ребят из группы смотрят на
страдальца с нескрываемой
брезгливостью. Лицо Ходоса
окаменело. Выйдя из палаты, он
отозвал тех двоих в сторону и
внушал им следующее: "Коллеги,
постарайтесь понять: врач не имеет
права выказывать брезгливость,
даже испытывать ее к больному он не
должен".

Хаим-Бер
Гершонович был тем педагогом, кто
умеет объяснить сложные вещи
посредственному уму; он подчас
пробуждал совесть даже в том, в ком
ее вроде и не было.

По жизни —
семейной, общественной — Хаим-Бер
Гершонович был человеком
благополучным.То ли
ангел-хранитель, то ли некий
душевный иммунитет (если это не
одно и тоже) отводили от него
"политические" дрязги и
околонаучные склоки. С большим,
внешним, миром он ладил, а в своем
мире, им самим созданном — клиника,
пациенты, ученики, — правил. И этот
свой мир профессор властно
ограждал от всего дурного, чего он
не желал принимать. Знаете молитву:
"Господи! Дай мне терпения снести
то, что я не могу изменить. Господи!
Дай мне силы изменить то, чего я не
могу вытерпеть. Господи! Дай мне
мудрости отличить одно от
другого". Судя по всему, что мы
знаем сегодня о Ходосе, у него
хватало, когда надо, сил, когда надо
— терпения, и всегда — мудрости.

Заповедь
"Врачу, исцелися сам" была
Ходосом исполнена. Трудно сказать:
трудился он над этим или же сразу
явился на свет с редкостным
душевным здоровьем. Да и физическое
здоровье ему досталось отменное.
Говорят, большинство врачей мрут от
"своих" болезней, то есть от
тех, которыми они занимаются по
специальности.

Хаима-Бер
Хаим-Бер Гершоновича Бог миловал и
от "своих", и от прочих тоже.
Старился он как-то гармонично,
сохраняя спокойную ясность.Тихие
воды глубоки… В свои девяносто лет
Ходос-врач наблюдал и
диагностировал Ходоса-пациента и
находил, что состояние организма
соответствует возрасту,
рассчитывал энергетические
затраты на оставшийся срок.

В активную
пору он был театралом, не пропускал
ни одного стоящего концерта, но
сожалел, что читать хорошую прозу и
стихи ему удается только урывками.
Теперь он наверстывал упущенное,
заново открыл для себя Ахматову,
восхищался ею. Месяца за три до
своего ухода простодушно
радовался: "Представляете, я мог
умереть, не прочитав этого!"