Интеллигентный
Никодимов

— Мальчики —
налево, девочки — направо, —
привычно сказал шофер
туристического автобуса, и туристы
шумной гурьбой высыпали из
автобуса в ближайший лесок.

Никодимов
остался. С одной стороны, он терпеть
не мог эти "коллективные
выходы" в туалет, а с другой —
просто не было нужды. Шоферу, тоже,
видно, не приспичило, и он, достав
китайский термос, принялся смачно
прихлебывать чай. "А может, и мне
доесть бутерброд, пока никого
нет?" — подумал Никодимов, но тут
же раздумал: вернутся туристы,
подумают, что он специально
остался, чтобы доесть бутерброд в
гордом одиночестве. Но потом
Никодимов спохватился: ехать-то еще
долго, надо бы все-таки сходить в
лесок, вдруг по дороге захочется?

Он вышел из
автобуса и спросил шофера, где мол,
женщины, а где мужчины? Чтобы не
нарваться на неприятность.

— Да я забыл,
— простодушно чавкая, ответил
шофер, — кто налево, кто направо. Да
сходи вон под ближайший кустик — и
вся недолга.

— Боже, как у
них, у простого народа, все просто —
под ближайший кустик, — внутренне
возмутился интеллигентный
Никодимов, — первобытчина какая-то,
пещерный век.

И он
задумался: в самом деле, что делать?
Пойдешь налево — а вдруг там
женщины, засмеют ведь. Направо — но
вдруг именно они направо пошли?
Решение было принято самое верное —
он пойдет назад по дороге.
Никодимов пошел назад и тут же
увидел двоих — Симочку, симпатичную
смуглянку 25 лет, и Журавлева, своего
соседа по автобусу.

— Боже! —
вспыхнул лицом Никодимов. А эти-то
двое почему сзади? — И тут он увидел,
что и Симочка и Журавлев несут в
руках по большой ветке чудесной
рдеющей рябины. Журавлев, откусив
веточку, прямо в губах тянул ее к
губам Симочки. Симочка осторожно
касается веточки своими и
оставляет ее в своем рту.

— Это черт
знает что! — внутренне взорвался
Никодимов. — Еще подумают, что я за
ними подсматриваю. А вообще, надо
же, до чего дошли нравы общества —
неделя туристического путешествия,
и поди же, почти целуются.

Он вернулся к
автобусу в совершенном смятении. С
одной стороны, в туалет захотелось
вдруг совершенно нестерпимо, с
другой — еще никто к автобусу не
возвращался.

— Цветы, поди,
собирают, — гневно пускал он
филиппики то в одну, то в другую
стороны дороги, — боже, какой
эгоизм, какая черствость.

— Но ведь это
ты сам виноват, — как всегда в таких
случаях, зашептал ему внутренний
голос. — Твоя нерешительнось всему
причиной. Комплексы твои…

— Но не могу
же я вот так, за здорово живешь, не
убедившись в безопасности прослыть
мужланом, расстегивать брюки где
попало? — резонно отвечал
внутреннему голосу Никодимов. Он с
ужасом вдруг увидел, как вылезший
из автобуса шофер привычно и
равнодушно стал брызгать на
переднее колесо "Икаруса".
Смачно крякнув и издав неприличный
звук, водитель взгромоздился назад
в кабину и, откинувшись на спинку
кресла, задремал.

— Учись,
снова заговорил в Никодимове
внутренний голос, — учись у
простого народа простоте
человеческих отношений. Иначе…

— Нет! —
испуганно и резко ответил ему
Никодимов. — Нельзя поступаться
принципами. Стоит уступить себе в
малом — и сам не заметишь, как
докатишься до пещерного состояния.
До бездуховности и, страшно
сказать, безнравственности. — И
Никодимов, сжав до боли одно бедро
другим, прислонился к стенке
автобуса: он будет ждать, чего бы
это ему ни стоило.

Наконец
раздались голоса возвращающихся
половин — женской и мужской.
Никодимов, зажав руками брюки,
рванулся в ту сторону, откуда
возвращались мужчины. Как молодой
олень, он, рассекая ветви деревьев,
улетел в чащу леса. Вслед ему
глядели удивленные туристы.

Возвратился
Никодимов, когда уже все сидели в
автобусе. Робко войдя в салон, он
стал протискиваться к своему месту.
У ширинки, по брюкам Никодимова
расплылось неприличное и совсем не
интеллигентное мокрое пятно…

И все-таки он
был счастлив. Как всякий
интеллигентный человек.