Большая
трагедия маленькой Анатовки

Спектакль
"Поминальная молитва" на сцене
Иркутского драмтеатра

Однажды
известный поэт Дагестана Сулейман
Стальский спросил: "Правда ли,
что у евреев был писатель по имени
Салем ("салем" — это арабская
форма древнееврейского слова
"шолом", что в переводе
означает "мир")? Какое
прекрасное имя он себе выбрал!"

Речь шла о
замечательном еврейском писателе
Шоломе Рабиновиче, известном миру
под литературным псевдонимом
Шолом-Алейхем, чье
стотридцатилетие со дня рождения
художественная литература
отмечала несколько месяцев назад.

Шолом-Алейхем
вошел в литературу серией
блестящих рассказов из жизни
местечковых евреев, ему
принадлежат романы "Менахем
Мендл", "Тевье-молочник",
"Мальчик Мотл", "Блуждающие
звезды", о которых Алексей
Максимович Горький писал
Шолому-Алейхему: "… прочитал,
смеялся и плакал. Все они искрятся
такой славной, добротной и мудрой
любовью к народу, а это чувство так
редко в наши дни".

Смеяться и
плакать — эти две ипостаси
существования еврейского народа с
времен его возникновения
определяют жизнь его или, вернее
сказать, его живучесть. Эти два
качества становятся и лейтмотивом
пьесы Григория Горина
"Поминальная молитва", в
основе которой, по сути говоря,
почти все наиболее известные
романы Шолома-Алейхема. Появление
этой пьесы на сценических
подмостках в девяностых годах
сначала с Михаилом Ульяновым, потом
с Евгением Леоновым в главной роли
было сенсацией и символизировало
собой долгожданное восстановление
исторической справедливости. В 1993
году и наш Музыкальный театр
поставил на своей сцене мюзикл
"Скрипач на крыше" по роману
"Тевье — молочник". И вот,
спустя пять лет, народный артист
России Виталий Венгер избирает для
своего бенефиса пьесу Г. Горина
"Поминальная молитва", которой
сегодня Иркутский театр драмы им. Н.
Охлопкова открывает 149-й,
предъюбилейный сезон.

И вновь в
зрительном зале смеются и плачут,
потому что вневременны сострадание
и боль честного человека, потому
что коллизии маленький Анатовки, к
сожалению, останутся актуальными,
пока на земле будет жив хоть один
антисемит.

Мне кажется,
это было отправной точкой работы
постановочного коллектива, который
возглавил уже известный иркутянам
Олег Пермяков. Он в бенефисном
спектакле предстал в качестве
режиссера, а в содружестве с
Александрой Толмачевой — еще и в
качестве сценографа. А сценография
в спектакле, несмотря на свою
скупость, весьма выразительна. Во
всю высоту сцены стоит дерево,
символизирующее жизнь, несладкую, с
горестями и потерями, полную
неуверенности в завтрашнем дне. И
оттого это дерево без пышной кроны,
со скрюченными стволом и ветками, и
существование этого дерева жизни
столь же хрупкое, как и жизнь евреев
Анатовки. Домики на заднем плане и
легко перемещающиеся на сцене, в
которых только что горел свет,
могут быть грубо вырваны из родной
земли и пущены злым роком по белу
свету в поисках очередного
пристанища.

На фоне этого
многоговорящего оформления
особенно яркими и значимыми
становятся образы — символы
еврейского народа, объединенные
талантом Шолом-Алейхема в Анатовке
и Григорием Гориным в
"Поминальной молитве".

Тевье-молочник
стал блистательной вехой в
актерской биографии народного
артиста России Виталия Венгера. Мне
кажется, артист логично шел от роли
к роли, отбирая по крупицам их
житейский опыт, отыскивая
философию образа, множа это на
взгляд, жест, позу, интонацию, чуть
заметным штрихом обозначая глубину
трагедии или легковесность фарса.
Артист шел судьбами сотен своих
ролей, чтобы достичь апофеоза
актерского обобщения в роли
Тевье-молочника.

Мне особенно
импонирует, что артист использует
роль для сложного размышления о
глубинных основах человеческого
бытия — человеческой порядочности
и человеческом предназначении,
любви к ближнему — и библейском
всепрощении. Виталий Венгер даже
откровенно юмористическое моменты
роли преподносит с какой-то щемящей
ноткой затаенности, тем еле
осязаемым намеком, который столь
характерен для манеры изъяснения
мудрого еврея.

Прекрасной
партнершей В. Венгера стала в
спектакле заслуженная артистка
России Н. Королева. За эти годы
актриса явила нам разнообразный
каскад женских судеб на сцене
театра, и пусть они были
диаметрально противоположны по
характеру, происхождению и
поведению, все они совокупно
позволяют говорить о динамично
прогрессирующем творческом
потенциале актрисы. Сегодняшняя
роль Н. Королевой — жена Тевье
Голда.

Замечательные
черты любящей жены и нежной матери,
и в не меньшей степени, чем Тевье,
просто мудрой женщины Н. Королева
воплощает подчеркнуто просто,
тактично обходя или сводя до
минимума истинно национальные
жесты и интонацию. Она как бы
расширяет географическое
пространство роли, превращая ее в
интернациональный образ
хранительницы семейного
благополучия. Пожалуй, лишь в сцене
смерти Голды мне показалось, что
театральность превалирует над
пафосом трагедийности, но, может
быть, это только мое видение.

Вообще, надо
отдать должное режиссеру О.
Пермякову, который сумел в
спектакле создать слаженный
ансамбль ярких индивидуальностей,
где нет проходных персонажей, где
каждая роль играется актерами
вдохновенно, увлеченно и, что самое
главное, с большим уважением к
первоисточнику.

Вот, к
примеру, Менахем Мендл — этот
воинствующий предприниматель. Я.
Воронов играет эту
предприимчивость, эту беспомощную
энергию Менахема с большой долей
любви и иронии, воплощая заложенную
в образе сверхзадачу, четко
сформулированную еще в самом
романе писателем. "Ему бы
(Менахему), — говорит Шолом-Алейхем,
— начать бы торговать гробами, и
люди тут же перестали бы
умирать!"

Или студент
Перчик — артист И. Мамонов, этот
воинствующий студент-революционер,
безудержно верящий во всеобщее
братство и идущий за идею в Сибирь.
Искренность молодого артиста
очевидна, играемый текст
провоцирует зрительскую веру, и
оттого образ становится жизненно
привлекательным.

Мотл —
портняжка, безгранично
застенчивый, нежно любящий он,
естественно, не борец, но он добр и
честен, он плоть от плоти своего
народа, с которым счастливо
разделит и радость танца, и скорбь
изгнания. И все это в талантливом
исполнении другого молодого актера
— И. Чирвы.

А вот урядник
— заслуженный артист России
(поздравим его с этим высоким
званием) Н. Дубаков. Сколь
естественны его мученические
метания между симпатиями к евреям
Анатовки и волеизлияниями закона и
беззакония!

Список
творческих удач можно было бы
продолжить перечислением всех
артистов, занятых в спектакле, ибо
каждый из них проживает свою роль
как бы на пределе актерских
возможностей, и эта актерская
энергия, мне кажется, особенно
зримо проявляется в зажигательных
танцах, которые поставила балерина
Музыкального театра Светлана
Курашина.

… Мне
кажется, благородство театра в
первую очередь заключается в его
интернациональности. Честная и
заинтересованная позиция в этом
вопросе позволяет театру на
высоком пафосе воплощать
социально-любовные перипетии
английских дворов и национальную
трагедию местечковых евреев или,
наконец, чисто русские
драматические и комедийно-фарсовые
ситуации персонажей Островского,
Достоевского, Гоголя и Чехова. И
если эти честность и предельная
талантливость сопряжены с высокой
литературой, с отточенностью
мастерства, с гражданскими
традициями служителей искусства,
то театр на пути верном, его
творческий путь неиссякаем. А
потому в добрый путь
"Поминальная молитва", в
добрый путь Иркутский
драматический, пусть будет
счастливым 149-й театральный сезон!