Навязчивая
идея

— Доктор, к
вам можно?

— Заходите.

— Доктор, я к
вам как к психиатру.

— Да ради
бога, я принимаю всех.

— У меня
что-то с головой. Утром встаю —
думаю о зарплате. Вечером ложусь — о
ней же. Иду мимо магазина, знаю, в
кармане ни гроша — нет, обязательно
заглядываю. К табачному киоску
опять же подхожу — у самого на
"Приму" не хватает; так нет, на
"Мальборо" засматриваюсь. А
там ценник двузначный. А рука в
бумажник сама лезет, хоть отрубай
ее, честное слово.

— М-да… У вас
налицо синдром навязчивой идеи. О
деньгах думаете? Когда последний
раз зарплату получали?

— Несколько
месяцев назад. И то частично.

— Надо
отвлекать себя. Думать о другом. О
прекрасном и вечном. Например, о
любви, о девушках. О деньгах — не
надо.

— Да я
отвлекаюсь. Увижу аппетитную
девушку и сразу же думаю о любви.
Так, думаю, бутылка
"Шампанского" — 30 рэ, шоколадка
— 12 рэ, один пирожок на двоих — 3 рэ, а
если, допустим, на "Пиццу"
разориться — это 15 рэ. Плюс на
трамвайный билет до загородной
рощи. 4 рэ на двоих туда, 4 — обратно.
Семечек надо купить на обратную
дорогу, чтоб девушка не скучала? Вот
и прикиньте! А зарплаты-то нет…

— Да вас
просто заклинило на этой зарплате!
Сходите в музей — это недорого.
Искусство — оно, знаете, окрыляет и
одухотворяет. И, в конце концов,
отвлекает.

— Как же —
отвлекает. Ошибаетесь, доктор. Вот
смотрю я в музее на картину В.
Перова "Охотники на привале".

— И какие же у
вас ассоциации?

— А такие. Три
мужика после охоты прилегли на
травку. Ну, калякают, хвастаются,
кто во что. Но Перов он кто? Он
художник — ре-а-лист. И потому всю
картину в подробностях жизни
изображает. На скатерке, что они
разотлали для обеда, — штофчик со
"Смирновской". Штофчик — будь
здоров — на троих как раз. Опять же,
говяденка отварная, огурчики,
фрукты. Куропатки с крылышками.

— Что-то не
помню я там никаких огурчиков с
крылышками.

— Ну, может, я
что-то и напутал. Но в принципе! Даже
по беглому прикиду — половина моего
аванса.

— Но вы же
пришли отдать дань восхищения
кисти художника. Реализму мастера.
Вспомните перспективу картины.
Какой реализм, какая экспрессия.
М-да, трудный вы пациент, даже
тяжелый. Вы хоть на звезды бы
посмотрели. Звездное небо, оно,
знаете, располагает к философскому
взгляду на жизнь, отвлекает от
сущности.

— А как же,
доктор, смотрю и на звезды. Вот
ежели от созвездия Большого Пса
провести линию до планеты Венера и
от нее — к Козерогу и чуть вправо, в
созвездие Кассиопеи, то в аккурат
получается линия цифры пять.
Пятерки то есть.

— Ну и что?

— Как что! А у
меня и трешки в кармане нету.

— Ну хорошо, а
музыка? Бетховен с Шубертом.

— С музыкой и
вовсе нехорошо. Только пятую
симфонию Брамса по радио услышу —
желудок тут же ворчит.

— Нетонкий вы
человек, Пшенкин. Одухотворенности
в вашем организме не ощущается. Ну
хорошо, а что это вы с собой
принесли, что это у вас в коробке?

— Это хобби
мое, — сказал Пшенкин, — в свободное
время прибор собираю.

— Вот! —
обрадованно сказал врач, — вот что
вам нужно! Ну давайте, показывайте.
Что же это за прибор? Как он вас
отвлекает?

— Очень
хорошо отвлекает, доктор. Значит,
нажимаем вот эту кнопочку.
Загорается вот эта лампочка. Потом
вон ту бимбочку сдвигаем влево. И
машина, видите, заработала.

— Очень
интересно, очень. Ну, и что дальше?

— А дальше,
доктор, вот в эту щелочку вставляем
лист хорошей белой бумаги.

— Вставили.
Ну и?

— А вот из
этой пещерки червонцы, доктор,
полезли. Один за одним, один за
одним…