Путешествие
в Совдепию

Такое
путешествие можно совершить с
помощью "Толкового словаря языка
Совдепии", вышедшего в
Петербурге. Лексический корпус
"Словаря" отражает мифы и
реалии советского времени, его
мнимые успехи и логический крах.
Тоталитарный язык (новояз), как
правило, ориентируется на власть.
Точнее, власть использует язык как
инструмент политического
господства, насыщая его
идеологическим содержанием. Слова
белый и красный, ставшие
советизмами, разделили в 1917 г. на
революционеров и реакционеров не
только Россию, но и мир. Читаем в
"Словаре" — белогвардеец,
белоказак, белополяк, белофин,
белочех, им противостоит —
красногвардеец, красноармеец,
красные латышские стрелки. Красный,
означающий революционность,
советскость, пронизывал все сферы
тоталитарного бытия — красный
профессор, красный чум, красная
гулянка, красные посиделки. Та же
тоталитарная идеология и в новых
революционных именах — Марлен (от
Маркс, Ленин), Ор (октябрьская
революция), Тракторина, Трик (три к —
комсомол, коминтерн, коммунизм).
Отголоски революционных имен,
отмечается в "Словаре", слышны
и в последующие годы — в апреле 1961
года новорожденный псковитянин был
наречен Гагвкосур (сокращенное от
Гагарин в космосе. Ура!)
Революционные имена-клички
давались и животным —
высокоудойная колхозная корова
звалась Коммунаркой.

Антинародную
сущность советского тоталитаризма
во всей полноте отразили
канцеляризмы Гулага: асы —
антисоветская агитация, вредитель,
лишенец, олжир — особый лагерь жен
изменников родины, чср — член семьи
репрессированного.

Осуждение и
обнищание народа — генеральная
линия коммунистической партии и
советского правительства — была
предопределена минимизацией
словарного запаса (номенклатурный
словарь содержал около 500 единиц),
бессмысленными сокращениями, типа
— шкраб (школьный работник,
учитель), чеквал (чрезвычайная
комиссия по производству и
распределению валенок), начканц —
начальник канцелярии. Этот же
абсурд и в советской топонимике —
Ивано-Франковск, Ежово-Черкесск,
Ленино-Кокушкино… И в этом же ряду
не вошедшее в "Словарь" —
Ново-Ленино.

"Словарь"
не только показывает, как возник и
креп советский тоталитаризм,
авторы приводят материалы и его
заката: добродушное Вовчик
означает Ленин, чаще бюст, памятник;
дохлый Вова — его мумия в мавзолее,
который в свою очередь
характеризует место, где стоит
большая очередь, например, винный
магазин времен минерального
секретаря.

… Яшка. Так
на молодежном жаргоне именуется
бывшая площадь Свердлова в Москве.
Последнее слово "Словаря" —
своеобразный символ смены
российской власти, тоталитарной на
демократическую.

Смена одежд
обернулась для русского языка
агрессивным воздействием западной
лексики — мэр, ток-шоу, Байкал-дэнс,
саммит, офис. Едва ли лучше
губграмота (губернский
транспортно-материальный отдел)
или свино-места. Другая опасность —
криминализация языка. Употребление
тюремного жаргона — пахан, малина,
шмон отражает убогость
политической элиты, изрекающей
словесные перлы. Вот несколько
примеров. "Знаю, что такое
Госдума. Уж они-то мне кровушки
попортили. Но зато я знаю, что можно
и как можно, и зачастую даже и как
нужно" (В. Черномырдин). А чем
хуже: "Парламент остался
единственной возможной преградой
для стабилизации ситуации в
стране" (Г. Зюганов).
"Стабилизация-98", на мой
взгляд, обусловлена, "борьбой"
с коррупцией, о которой президент
объявил еще в 1997 г. так: "Сейчас…
можно сказать, так сказать…
вздрогнет тем… те вздрогнут, кто и
не думал, понимаешь, попасть, а
попадется". "Где меньше всего
совершается актов понимания, там
самым распространенным словом
становится слово "понимаешь"
(М. Мамардашвили).

И еще одно
наблюдение: нынешнее политическое
состояние наиболее верно отражает
часто употребляемое в
государственной лексике слово
"как бы" — как бы реформы, как
бы премьер, как бы президент. Как бы
— зеркало общества. И как бы не
обернулось путешествие в
тоталитарное прошлое путешествием
в прошлое-будущее, ибо от
экономической диктатуры до
политической — воробьиный шаг.

…
Россия сменила одежды,
Но судьбу изменить не смогла.

Владимир
ТОМИЛОВ.