"Не
оставляйте стараний, маэстро!"

"Человек-оркестр",
— так назвали в известной комедии
неугомонного героя Луи де Фюнеса,
невысокого шоумена с подвижным
лицом и порывистыми жестами. Моего
героя назвать
"человеком-оркестром" будет
мало. Хотя оркестровой музыке он
посвятил свою жизнь. Юрий Симиненко
играет в оркестре Иркутского цирка
с момента его открытия. Солировал в
цирковых оркестрах Саратова,
Свердловска, Краснодара,
Кисловодска. Объехал с гастролями
всю страну. В нашем городе все
мало-мальски причастные к
музыкальной культуре люди знают
его как первоклассного
саксофониста. Альтовый "Selmer" в
его руках (французский, самый
лучший! — гордится маэстро)
струится такими тонкими
переживаниями, таким пронзительным
и чистым романтизмом, что просто
завораживает публику. Но Юрий
Григорьевич — не только божьей
милостью музыкант, он
музыкант-педагог. Вот уже много лет
под его руководством играет
удивительный коллектив
исполнителей-юнкоров — эстрадный
оркестр "Нежность" Дворца
детского и юношеского творчества.

Но это далеко
не исчерпывает увлечений и
дарований Юрия Григорьевича. В
одном лице с
"человеком-оркестром"
прекрасно уживаются и
самодеятельный художник, и
собиратель поделок из природного
материала, и фотолюбитель, и, как я
недавно узнала, композитор и поэт, и
даже… собачий парикмахер.

— Знаешь, да,
что я собак стригу? — говорит мне
Юрий Григорьевич, присев ненадолго
рядом, пока ребята из
"Нежности" отрабатывают один
из фрагментов будущего концерта. —
Ко мне весь город возил своих
питомцев. И я их на разные фасоны
"моделировал". Сейчас время
редко находится. А вообще здорово
получалось. Главное, что другим
собаки, как правило, не даются. А
меня слушаются на удивленье. Шестое
чувство, что ли, какое-то. Наверное,
это оттого, что я просто ужасно их
люблю. Сколько себя помню, всю жизнь
у меня были собаки. Сейчас у меня
красавец Фред — большой
королевский пудель, четыре золотые
медали. Одно время у меня жила
редкостная умница Мася, обезьяний
пинчер. Так она со мной вместе в
цирке выступала, всю программу вела
и под саксофон пела. Так я ее
надрессировал. Мы жили на
Омулевского, и, когда выходили на
прогулку порепетировать, ребятишки
со всей округи прибегали на Масю
посмотреть. А в Хабаровске на
гастролях вообще интересный случай
приключился. Пошли мы с Масей на
пляж, моя любимица повторила пару
своих антре. И вдруг подходит к нам
девчушка:

— Я сразу
догадалась, что вы из цирка. Не
поможете нам? Моему папе друг-моряк
подарил кошку, а она выросла
огромная — и мы не знаем, что с ней
делать.

Мы с
Вальтером Запашным пошли поглядеть
на "кошку". И, представьте себе,
она оказалась… ягуаром. Вальтер ее
взял себе в труппу.

А вообще
цирковая жизнь такая богатая на
разные приключения и забавные
истории. Я бы тебе мог их часами
рассказывать. В 84-м году лежал я на
операции. Скучища, делать нечего в
хирургическом. Так больные всем
отделением подтягивались к нам в
палату и слушали, слушали мои
цирковые байки. Хохочут, бывало,
пока кто-нибудь не взмолится: "Ой,
прекрати, Юра, баста, а то уже,
честное слово, швы расходятся,
уморил!"

… Тут мой
собеседник стремительно
вскакивает со стула и хлопает в
ладоши. Оркестровый шум нехотя
угасает.

— Ну что-то
налажали, ребята, налажали! —
досадливо журит Юрий Григорьевич. —
Давайте еще разочек со второй
цифры. И почетче, прошу, особенно
клавиши.

Репетиция
продолжается. Звуки популярной
мелодии веселым веером
разбрызгиваются в небольшом
пятиугольном кабинете с
полуовальными старинными окнами.
Юрий Григорьевич горячо
дирижирует, заразительно
притоптывает ногой. А то вдруг
бросается к пульту регулировки
аппаратуры, подправляя звучание
инструментов. "Воздушная
кукуруза" захватила его с
головой. Минуты катятся, словно
прыгающие зернышки, а он, похоже
совсем не вспоминает про интервью.
Заметив через плечо мой
нетерпеливый взгляд,
поворачивается, было, кругом, но,
сделав три торопливых шага,
умоляюще требует:

— Ну, посиди
пока, послушай. Я еще немножко,
сейчас.

Я покорно
улыбаюсь. И мне действительно
интересно и радостно смотреть на
этого человека, с наслаждением
ныряющего в работу, как рыба в
свежую струю. На его невысокую
ладную крепкую фигуру, живые
стремительные движения, на его
почти детский восторг от хорошо
прозвучавшей ноты. Я им любуюсь и,
конечно, не смею мешать волшебству
происходящего.

Но его
прерывают неожиданные посетители.
Элегантная зрелая дама и красивый
подросток.

— Юрий
Григорьевич! — говорит мать юноши. —
Ну что поделать, никак не хочет
играть на саксофоне. Бредит
гитарой. Возьметесь учить?

— Выучу, раз
такое дело. Только зря ты отверг
саксофон, парень. Наверное, ты
просто не слышал настоящего
саксофона. Ребята (к оркестру),
передохните. Специально для вас,
мой друг… И для Мариночки (ко мне
летит лучезарный, сердечный и
радостный синий взгляд).

Маэстро
обнимает свой "Selmer". Это надо
видеть. И слышать. Играет он не
помня себя: своей мимики, своей
пластики. Музыка течет сквозь него
из неведомых мистических вершин,
словно сквозь электропроводник. То
сгибает, то заставляет
покачиваться в стороны, то
поднимает на носочки. Тема любви из
"Крестного отца". Как она
звучит! Как парит и гипнотизирует!
Саксофон то ровно, мечтательно
декламирует бессловесные стихи
глубокой нежности, то шепчет о
сокровенном желании, то
выплескивается в пронзительном
крике раненной страстью птицы.
Этому непостижимому таинственному
полету нотного ливня самозабвенно
служит виртуоз.

На это
служение он был обречен судьбой и
талантом. Дедушка Юрия Симиненко,
деревенский самородок, скрипач, был
руководителем известного некогда в
Приангарье фольклорного семейного
ансамбля. Пели они замечательно.
Большей частью украинские песни.
Поют и сейчас. Не для славы — для
души. В домашнем кругу. Приехали
как-то к Юрию в гости, запели после
веселой чарки. Так весь подъезд
высыпал на лестницу и соседи
взмолились: "Юра! Открой дверь,
дай послушать!" Учился музыке
будущий король иркутского
саксофона поначалу в
школе-интернате
военно-музыкантских воспитанников.
Потом в Иркутском училище искусств.
Стартовым инструментом был для
него кларнет. И так славно, чисто и
ярко Юрий с ним обращался, что был
направлен от курса на учебу в
Новосибирскую консерваторию. Но
карьеру оборвала жестокая любовь.
Карьеру кларнетиста. Любовь к
саксофону. К джазу. К добротной
зарубежной эстраде, которую
государственная цензура окрестила
"буржуазной заразой". Фанатика
Юру просто облавами травили в
училище за рыцарскую преданность
саксофону. Но… как и положено
искренней любви, она победила.
Консерваторский парнас был
отвергнут ради сладкого, сочного и
трепетного голоса чарующей сирены
— саксофона. И не напрасно.

Когда в
Саратовский цирковой оркестр
приехал скромный незваный музыкант
из "медвежьего угла" —
Иркутска, тамошние "лабухи"
были потрясены его мастерством. А
уж "лабухи" были будь здоров.
Многие — сокращенцы из
Укртелерадио. Одним из них был и
вовсе реэмигрант, в прошлом
исполнитель из оркестра Дюка
Эрингтона, гениальный трубач Иван
Данилович Кормушин. С такими лестно
было поиграть вместе, любо-мило у
них поучиться. А уж учиться наш
земляк любит. У жизни, у людей, у
всего, что наполняет радостью. А
больше всего у природы. Особенная
его страсть — Байкал. Жена Юрия
Григорьевича Любовь
Константиновна родом с Хужира.
Дружная чета подолгу там гостит. Но
Юрий Григорьевич и там не отдыхает
в привычном для нас смысле слова.

— Все лежат
на солнышке, а я бегаю с мешком, —
признается он. — Собираю коряги
необычной формы, вот такие, которые
готовы "ожить", превратиться в
бабу Ягу или задумчивую цаплю, в
сову или бабочку-великана. У меня
вся дача в таких поделках. А еще
больше я раздарил. Ну, а когда
пейзаж вокруг особенно выразителен
(а это там, прямо скажем, всегда так),
я берусь за кисти и колдую у
мольберта. Рисовальщик-то я
самодельный, нигде не учился. Так
вот балуюсь для души.

Картины у
Юрия Григорьевича действительно
для души. Очень теплые, ясные,
солнечные, восторженные почти
по-детски. Добрые, как и сам автор.

Доброта —
главный, коренной талант моего
героя. Всем, кто его знает, это
известно. Более искреннего,
сердечного и мягкого человека
трудно найти.

На юбилейный
концерт к нему во Дворец пионеров
пришла многочисленная публика: его
ученики, их родители, оркестранты
из цирка, обильная поющая родня —
хранители наследия еще дедовского
ансамбля семьи Симиненко,
дворцовские педагоги и даже
заслуженный артист России пианист
Михаил Клеин, с которым они были
очень дружны в училище искусств. А с
ним замечательная певица Наталья
Головина. Было много хорошей
музыки, добрых шуток, оваций,
цветов. И никак не верилось, что
юбиляру… шестьдесят. Это маститое
число никак не "клеится" к
живому и зажигательному виновнику
торжества. Ведь он молод
безоговорочно и наглядно.

В
рождественские каникулы, когда
юбилейный для него год был еще
новорожденным, Юрий Григорьевич на
улице наткнулся на брошенного
игрушечного Деда Мороза. Огромного
и облезлого, завалившегося в
сугроб. Недолго думая, Симиненко
прихватил старину с собой. Дома он
долго возился с найденышем, отмыл,
нарядно раскрасил. И наконец,
поставил красоваться всем на диво
богатырским ростом и румяной
смеющейся физиономией. "Вот
так-то лучше, — довольно заключил
наш волшебник. — Рано еще на покой!
Все еще впереди".