Вести с озера
Северного

Семен
УСТИНОВ, Байкало-Ленский
заповедник

Всюду, где на
близком берегу Байкала случается
понижение, море, прорвав штормами
узкую полосу, заполняет его водою.
Образуется проточное озеро, размер
и форма которого соответствует
этому понижению.

На первых
порах, несколько десятков лет,
новое свое дитятко отец
"материально поддерживает" —
через прорву снабжает свежей водою.
Вскоре, прослышав о новом водоеме,
по короткому протоку в озеро из
Байкала на икрометание пробирается
соровая рыба и, если оно глубокое,
не промерзает, к родительскому
очагу не возвращается. Через
какое-то время здесь образуется
новое сообщество водных
обитателей.

Проходят
годы. Видя, что дитятко окрепло,
встало на ноги, Байкал, отгородив
его высоким береговым валом,
благословляет на самостоятельную
жизнь. Образовался замкнутый
гидробиологической комплекс —
соровое озеро.

Все озера —
интересные образы природы. Стоячая,
отчего кажущаяся загадочной вода,
отлогие или крутые каменистые, а то
и заросшие травами и кустарниками
берега, лес молчаливый над ними
живут своей скрытой, несуетной
жизнью. Каждое неповторимо.

На побережье
Байкало-Ленского заповедника таких
озер четыре, но только три из них —
Северное, Щучье и Малое Солонцовое
— заселены рыбой. В двух первых
удержались щука и окунь, в
последнем потаенно живет одиночный
вид маленького своеобразного
бычка, о чем в заповеднике долго не
знали. Потаенно, потому что мало кто
его видел, он прячется на дне в
толстом слое темно-синего ила.
Стройненький такой, красивый, не
большеголовый, как принято у
бычков. Спинка под цвет ила
окрашена, в Байкале таких я не
видел.

Озеро
Северное отделилось от Байкала не
так давно, на береговой полосе
хорошо виден пологий участок, где
оно соединялось с морем. Сильнейший
северо-западный ветер, который в
этих краях называется Горная,
собирает именно сюда
бесчисленнейшее множество опавшей
лиственничной хвои. Осенью она
срывается с деревьев, падает на
поверхность озера, а волны, собрав
ее в сплавину, складывают на берег в
юго-восточном углу. Уровень воды и
волны в прошлом году были так
высоки, что этот яркий охристый,
метров шесть длиною, вал, высохший
до состояния пороха, толщиною под
двадцать сантиметров лежит даже в
июне, высоко над урезом воды. Я
заглянул под него, там сыро,
прячутся какие-то многоножки,
маленькие жучки, червячки. Ничто в
природе не лежит без пользы!

Сколько тут
хвоинок! И какой великолепный,
безразмерный матрац и подушка для
моей ночевки под небом, какая
славная растопка для огонька!

Заповедное
озеро Северное давно влекло меня,
мимоходом я проходил его несколько
раз, но для специальных наблюдений
прийти удалось только нынче.
Восточный — в сторону Байкала —
склон Байкальского хребта и его
вершины с белыми пятнами снежников
лежат так близко, что полностью
отражаются в спокойном озере. Но
сейчас, похоже, начинается Горная.
Над вершиной Солнце-Пади круто в
небо, грозно клубясь, молча полезла
черная туча. Вскоре она
распласталась над горами, побелела
от ярости и, набычившись, с ревом
понеслась вниз по крутому
скалистому склону к байкальскому
берегу. Мне показалось — прямо на
меня! Лиственницы, растущие за
озером, вздрогнули, враз склонили
вершины, и от них с треском
оторвалось несколько ветвей. Ветер,
единым порывом перелетев почти
трехсотметровую ширину озера,
ударил в мой огонек, пламя которого,
расстелившись тонким слоем над
камнями, загудело как в паяльной
лампе. Я моментально залил его
котелком воды, приготовленной для
чая. Озеро Северное вмиг почернело,
по еще ровной, ничего не
подозревающей поверхности
понеслись невысокие белые вихри.
Это с шелково натянутой его глади
ветер полосами срывал тонкий слой
воды, поднимал его в воздух и туго
закручивал. Со стороны гор по воде
упруго хлестнул ливень, темно-серой
стеною, с шумом, он стремительно
приближался. Сейчас все здесь
закипит от плотных струй! Я схватил
панягу (приспособление для
переноски груза) и перебежал на
байкальский берег. Там
обнаружилась нависшая дерновина,
обычная в таких местах, я залез под
нее, накрылся шинельной курткой и
приготовился к непогоде. Тотчас над
головою коротким рывком чудовищной
силы разорвали какую-то
невероятной прочности ткань, и
одновременно все осветило
синеватое пламя молнии.

Так
продолжалось около часу, затем
ярость ливня, грома и молний стала
стихать, они быстро удалялись в
просторы Байкала, а над Северным
засияло вечернее солнце. Я выбрался
из своего убежища. Озеро, его
травянистые берега, лес, каменистый
береговой вал, как бы делясь
впечатлениями, курились неплотным
туманом. В близком лесу тревожно
верещала кедровка, дым от моего
огонька бодренько карабкался
вверх, обещая приближающейся ночи
добрую погоду. Низко над озером
молча пролетели три журавля, они
круто взяли к Байкалу и скрылись в
сторону Ушканьих островов вслед
ушедшей грозе.

Кедровка
беспокоилась не зря, низко над
деревьями от скалистого склона к
озеру подлетели два орлана
белохвостых. Они хотели сесть на
дерево, но заметили меня и,
развернувшись, ушли на север вдоль
Байкала. Орланы — крупные, красивые
хищные птицы, всюду ставшие
редкостью, краснокнижники.

Оставив
панягу у костра на берегу
Северного, где я намерился
ночевать, пошел вокруг озера.
Берега истоптаны изюбрами, есть
следы козули и медведя, но сразу же
привлекла внимание странного вида
кучечка не то перьев, не то шерсти.
Пригляделся, взял в руки — шерсть
мелкая, маленькими пучочками
надерганная-нащипанная. В жизни
ничего подобного не видел! Кто-то
какого-то зверька сколько в клюв
захватывал, ощипал, как курицу.
Нашел еще в пяти метрах такое же
диво. Наконец дошло: это же
ощипанные молодые ондатры — вон
орланы белохвостые зачем
прилетели! Не они, так
ястреб-тетеревятник, этот кого
хочешь, хоть ящерицу, отеребит. Но
следов свежего пребывания ондатры
в озере, пока все не обошел, не
обнаружил. Только в длинном рукаве
насчитал девять ходов в берег под
водою, там их норы. Стою над одним из
таких ходов и вижу: вдоль берега
сюда плывет ондатра с пучком травы
во рту. Приготовился, как свернет к
норе, сфотографировать. Но она
проплывает мимо, и я нажал на спуск.
Вот чего не ожидал, так не ожидал!
Зверек, вместо того, чтобы нырнуть и
удрать, как я полагал, круто свернул
и ринулся прямо ко мне. Быстро
проскочив у меня между ног, он
забулькал водою уже глубоко в своем
убежище. Даже траву не бросил.
Неужели их так мало осталось,
хищники переловили? Сижу на
каменистой отмели, размышляю. Нога
затекла, выпрямил ее — и как
всплеснет рядом! Кто-то резко
нырнул и кинулся под водою вглубь —
пузырей след остался. Так ныряет
ондатра. Оглядывая в бинокль озеро,
заметил во многих местах плавающие
по поверхности стебли рогоза,
водной растительности. Кто-то
достал их со дна и обкусал листья,
тоже, конечно, зверек этот.
Привлекли внимание и скобочкой
торчащие над водою вдали от берега
какие-то ветки, как показалось. А
что это, в самом деле? Ну, дела! —
ондатровые хвосты над водою мокрые,
блестящие, этакой сабелькой торчат.
Ондатра, водяной зверек, хвост
сушит, зачем? Ведь в любой момент
поплывет или нырнет. Тут уж понял я:
надо в неподвижности затаиться на
берегу, и надолго. Так и сделал.

Вдоль берега
неглубоко пробирается плотная
стайка каких-то рыбок. Что щука
есть, я знал, но эти полосатенькие —
окуньки, конечно. Вижу, они ловят
красиво окрашенных темно-голубым
бокоплавов. Щука — "зверь"
хищный, это ее питание ходит она и
щурят своих — пусть только
зазеваются. Предки их когда-то
зашли из Байкала.

… Ну вот, что
и требовалось: из-за низенького
травяного мыска усы по воде
расходятся от кого-то плывущего.
Мимо меня плывет рыженькая
головенка, темный глаз на
подозрительный — раньше не было —
предмет на берегу скосила. Нырнула
ондатра, всплыла — во рту стебель
рогоза. Остановилась, хвост
сабелькой над водою выставила,
начала листья обкусывать. Ветерок
погнал по поверхности огрызки
стебля. Что за ритуал с хвостом над
водою? Может, это сигнал особи
противоположного пола, или, скажем,
противовес усилию при кормежке?
Чтоб не погружалась мордочка, грызя
стебель. В воде-то хвост ничего не
весит.

Весь южный
берег в ярко-желтых маках, но среди
них очень редко светятся чисто
оранжевые. Оранжевые маки, где еще
такое увидишь! Завтра я пойду туда,
сфотографирую это чудо, а пока
любуюсь этим маковым ковром в
бинокль. Но что это? Из близкого
леса на "маковый" берег
выходит какое-то серовато-рыжее
существо, и не одно. Узнаю изюбрей,
мать с бычком-прошлогодком.
Оглядываясь, принюхиваясь,
прислушиваясь, они осторожно
направились в северо-западный угол
озера, туда, где, судя по следам,
изюбри бывают часто. На самом
берегу звери, прижав носы к мокрому
глинистому участку, повозили ими
взад-вперед, должно быть, пили,
выдавливая из грязи кислую влагу. Я
потом сходил туда, посмотрел — там
валялись какие-то обломочки трухи и
тоненькие беленькие корни
растения. Затем они по брюхо зашли в
воду и, погружая голову до ушей,
стали доставать все тот же рогоз.
Что лоси достают в озерах водную
растительность — общеизвестно, но
чтобы "ныряли" и благородные
олени — такое я видел впервые.
Поднимет изюбрь голову, а вода с нее
сбегает шумной струей. Это, видимо,
раздражает зверя, мешает слушать, и
он, мотнув головой, разом
сбрасывает ее. Затем оба перестали
есть и начали внимательно
поглядывать в лес, растущий рядом.
На воду, и тем более на
противоположный берег, где я сидел
теперь совсем открыто, внимания не
обращают. Уходят медленно, впереди
мать: несколько осторожных шагов на
высоко поднимаемых ногах —
остановка, поза, полная внимания,
голова высоко поднята, уши широко
расставлены и направлены вперед.
Войдя в лес, они уверенно
замелькали между деревьями.

Солнце почти
коснулось ломаной линии гольцов,
озеро и мой берег ярко осветили его
косые лучи, дающие обилие тени.
Взглянув туда, где только что были
изюбри, я увидел какое-то над водою
мелькание. Схватил бинокль: крупная
хищная птица-канюк быстро кружится
над одним местом и с высоты 3-4
метров резко, раз за разом,
бросается к воде. Взлетит — упадет,
и так 5-6 раз подряд. В мелкой ряби
уже спустившегося с гор вечернего
ветерка я насчитал одиннадцать
темных точечек и маленькую утку.
Это ее, гоголюшки, выводок. Утята
еще совсем маленькие, они плавают
близко около матери. Как только
канюк бросается на кого-то из них,
мать громко кричит, и все разом
ныряют. Раскрытой когтистой лапе
хищника достаются только водяные
брызги. Не получается — сел на
дерево, крутит головой, сверкает
глазами — добыча рядом, а не
возьмешь. Снова бросается, но мать
настороже, а утята стремительно,
"щелчком", с высоко
взлетающими брызгами ныряют.
Покрутился еще и улетел в лес. Он
может схватить утенка, если только
подловит на выныривании. Когда-то я
видел, как ястреб-тетеревятник
хватает выходящих на поверхность
из нырка уток, он видит их
приближение, если вода прозрачная.

В сумерках
ондатры смелее пируют рогозом, на
светлой поверхности озера
неподалеку я вижу восемь торчащих
сабелек. Но стремительно, почти
вертикально, с " ревом"
снижающиеся утки пугают зверьков, и
они, громко всплеснув, ныряют.
Громкий всплеск при нырянии —
сигнал опасности всем, кто слышит.

Удивительно
быстро подсох мой "матрац" из
лиственничной хвои, и теперь, лежа
на берегу Северного у огонька, я
любуюсь высоким, звездным небом.
Справа в десятке шагов шуршит
легонький байкальский прибой,
слева, срезая звездный горизонт,
чернеет массив Байкальского
хребта. Над вершинами близких
деревьев мелькает силуэт какого-то
соколка — чеглок, конечно. Птица
часто, как бы натыкаясь в полете на
что-то, на миг приостанавливается. Я
понял, это она ночных бабочек ловит.
Они, чеглоки, и в сумерках активны,
такой мелюзгой — едой летучих мышей
— не брезгуют.

Тихой
холодной ночью, подкладывая
огоньку дров, я слышал, как в лесу
настороженно кричал самец козули.
Что-то он учуял подозрительное,
наверное, дым от моей ночевки. Они
всегда так безбоязненно относятся
к непонятному.

Солнце
чуть-чуть показалось над Байкалом и
разом осветило весь мой берег. За
Северным, на "маковом" ковре
кормились два изюбря, те самые. Они
заметили мою ярко освещенную
ночевку, долго смотрели на меня и,
наконец, оглядываясь, неторопливо
скрылись в высоком кустарнике. Но
самое впечатляющее произошло
следом. Оглядывая берег, у которого
кормились вчера изюбри, я заметил
что-то черное, мелькнувшее в лесу.
Темное пятно на несколько секунд
остановилось, затем на берег
выскочил медвежонок, за ним второй,
покрупнее. А на краю леса
показалась мамаша, она подняла
морду, оглядела берег и
принюхалась. Юные хозяева
подскочили к воде и торопливо
полакали. Медведица, исполненная
достоинства, развалисто подошла
последней. Не приведи бог такую
публику неожиданно на близком
расстоянии в лесу встретить!

Завершил мои
впечатления от встреч на озере
Северном молодой изюбрь. Ярко-рыжим
пятном он вылетел на поляну,
которую уже пригрели лучи заметно
поднявшегося над Байкалом солнца.
Немного похватав травы и постоянно
вздергивая голову для наблюдения
за окружающим, он вдруг вернулся в
заросли. Поднималось солнце, одни
таежные обитатели удалялись под
полог леса, в норы и гнезда на
дневной покой, другие выходили
оттуда и начинали жить — есть,
настораживаться, успокаиваться,
наблюдать, нападать, обороняться.

Спасение
животного и растительного мира,
сохранение всего биологического
многообразия на земле становится
ныне одной из главных задач
человечества, поскольку стало ясно,
что это одно из условий его
выживания.

Быстро
развивающееся природоохранное
мышление зародилось как следствие
понимания этого положения.

Особо
охраняемые территории на Байкале, —
и среди них наш Байкало-Ленский
заповедник, его озеро Северное —
служат этим высоким, современным
целям.