Черемховский
пастырь

Татьяна
КОВАЛЬСКАЯ, "Восточно-Сибирская
ПРАВДА"

Черемховский
священник отец Исидор, в миру Сидор
Макарович Зубарский, получил
высшую награду епископа: за долгое
и примерное служение он удостоен
золотой митры, специального
головного убора.

…Ему так
идет золотое одеяние,
благообразное лицо его, высохшее в
многодневных постах, а пуще от
донимающих хворей, светится
глубокой и сильной верой. И народ
черемховский чтит батюшку,
священника черемховского
Свято-Никольского храма. В этой
церкви он служит уже сорок семь лет.
А от роду ему исполняется в мае 88.
Преклонный возраст батюшки
Исидора, и уж не раз обращался к
епископу Вадиму, чтобы дозволил ему
отойти от службы. Да не отпускает
владыко Вадим. Разрешил службу сидя
вести, коли ноги больные не
выдерживают, но только бы не
покидал храма. Очень сложный приход
в Черемхове, паства вздорно порой
ведет себя, а молодые священники
здесь портятся, самих наказывать
приходится. Один отец Исидор
праведно служит, наставляет,
исповедует, помогает людям своим
пастырским словом. Сколько
начинающих семинаристов он
поддержал, воспитал, на путь
истинный наставил. И опять рядом с
ним — слушатель-первокурсник
семинарии, молодой настоятель
храма отец Владимир. Устоит ли
перед соблазнами сатаны? Дай Бог,
чтобы укрепился духом рядом с
батюшкой.

В тот день,
когда я беседовала с отцом
Исидором, он готовился к одному из
церковных таинств в канун
пресветлого праздника Пасхи,
выносу плащаницы. Молодой
священник о. Владимир хлопотал в
подворье, а мы тихо беседовали
сначала перед входом в храм, потом
внутри, сидя у окна. Горели свечи
перед образами, ветер то
захлопывал, то открывал уличную
ставню, и от этого движения света и
тени воздух, казалось, колебался в
такт с неспешной речью. Глаза отца
Исидора смотрели на меня в упор, и
словно пронизывали, и как бы сквозь
меня видели что-то далекое, где-то в
прошлом, а может быть, и в будущем.

— Отец
Исидор, благословите рассказать о
Вашей жизни читателям
"Восточно-Сибирской правды", —
попросила я.

—
Благословляю, — он перекрестил меня
распятием и приложил крест к губам
моим.

— Вам ведь
довелось хлебнуть бед, испытаний
через край. Не по доброй воле родную
Украину покинули…

— Страдание
самое страшное Господь за нас
принял. А мне и жизнь досталась от
него, от Бога, по обещанию…

— Как это?..

— Да у отца
моего, Макара, дети не жили. От
первой жены ребят хоронил и сама
она умерла. Он женился на моей
матери. Родился Дмитрий — умер,
потом Нестор — и тоже поболел и
упокоился. Третьим я на свет
народился да и болеть начал, как
помершие братья. Врач сказал, мол, и
этот не жилец. Тогда родители пошли
в церковь, взмолились Богу,
спросили батюшку, приходского
священника, что делать, чтобы сына
спасти. Тот им сказал, чтобы обещали
сына Богу в служение, чтобы отдали
ребенка, меня то есть, в монастырь.
Был у нас в Хмельницкой области
мужской монастырь.

— И родители
сдержали обещание?

— Ну, а как же.
В монастыре и лечили, и учили. Там
мальчиком я пел в хоре, молитвы и
весь чин службы познал. Но когда
исполнилось шестнадцать лет,
начались гонения на церковь. Новая
власть от Бога отступила. Монастырь
наш разогнали, а ведь там триста
человек жили, монахи, послушники,
наемные работники. Оставили только
самых больных и немощных, в подвале,
доживать до смертушки. И я пришел на
хутор к родителям.

— Наверное,
они рады были, что помощник в дом
пришел, в хозяйстве подспорье
будет?

— Да ведь они
были богобоязненные, смущало их,
что дали обещание и не выполнили.
Мать моя тогда нашла в соседнем
селе одного схимника, отца Андрея.
Он провидец был, многие у него
искали правды и совета. Говорил не
прямо, а все притчами, все по Библии.
Вот моя матушка к нему и обратилась,
что делать надо, если обещали Богу,
а тут монастырь закрыли и власть
против Бога. И тот схимник матери
моей говорит, мол, пусть юноша
занимается крестьянским трудом,
жену возьмет, детей родят. А коли
Богу обещан, то Господь его не
оставит, через испытания проведет и
потом на службу в храм призовет. Что
предсказал божий человек, то со
мной и случилось. Прошел через
испытания и в храм был призван.

— Отец
Исидор, если все по велению Божьему,
отчего так сурово наказал он и Вас,
и всю Россию? Ведь столько людей
неповинно пострадало, одних
церковных служителей загублено
было, подумать страшно…

— Да,
подсчитали теперь, что 24 тысячи
священников и монахов убиенны были.
А может, и больше. Наказывал Господь
за неверие, за то, что антихристу
служили. Последний царь много
нагрешил. И отвернулся от нас
Всевышний, и только покаяние
переменит судьбу страны. Когда все
в России покаяние совершат, тогда
явится святой Серафим Саровский, и
просветление снизойдет на Русь,
опять она святой станет. А если не
покается народ, то Бог будет
вершить страшный суд на земле и
казнить грешников. Да, так и будет.

— И все же,
отец Исидор, каким путем в наш город
Вы попали?

— А через
раскулачивание. Мы с родителями
жили на хуторе Чепцы, хозяйство
имели большое, семь гектаров земли,
три коровы и две лошади. Когда
началось выселение кулаков,
приехала из Москвы тетя, мамина
сестра, и увезла с собой мою
первенькую дочку, годовалую.
Успела. Через день и нас в Сибирь
отправили. Дорога была трудная,
дальняя, могла малютка и не
перенести.

— И сразу в
Черемхово?

— Нет, не
сразу. Жили в лесу на заготовках
леса, в ПП ОГПУ. На речке Ушаковке, в
25 км от Иркутска. Через два года
начальник подписал справку
бабушке, которой было 66 лет, на
проезд до Москвы за нашей дочкой,
чтобы привезти Фаину. Только
старикам разрешали поездки, а нам
запрещали, паспортов не давали. А в
Черемхово нас ОГПУ уж перед войной
переселило. Мы лес вырубили, в
Черемхове строительство
разворачивалось, вот нас и
отправили строить. Я работал
штукатуром. А как война началась,
всех направили в шахту. Видно,
мужчины на фронт мобилизованы были.
В забоях даже женщины. Мне тоже
довелось работать забойщиком на
шахте "Комсомольской", она
тогда еще строилась.

— Вы ведь
были под надзором ГПУ, а жили среди
шахтеров, среди грубости и безбожия
людского. Как же своих-то детей
воспитывали, в православной вере
как удержали?

— У нас в
семье строго соблюдали порядок, с
молитвой утром вставали и с
молитвой ложились спать. Детей с
рождения в Боге и православии
воспитывали. Помню, дочка уж в
третий класс ходила, это в годы
войны, и однажды в слезах прибежала
из школы. Говорит, учительница
крестик забрала. Жена пошла в школу,
а учительница ей толкует, что
нельзя в школу крестик носить.
Все-таки отдала, а мы опять на шею
девочке надели. Нельзя крещеному
человеку без крестика нательного
ходить. А в остальном мы учили детей
послушанию, и сами исполняли все,
что власти и начальники
приказывали. Все знали, что верую в
Господа, но даже уважали за это. Был
такой случай, когда мне пришлось в
комсомольской бригаде бригадиром
быть.

— Да как же
это? И Вы согласились?

— Уж очень
начальник уговаривал. Просто
безвыходное было положение. Эти
молодые ребята в своей
комсомольской бригаде оплошали,
беспечность проявили и завалили
забой на проходке главного штрека.
А я все-таки постарше, уже
присмотрелся и работал без брака,
понимал подземные повадки,
признаки, когда плита может с
кровли упасть, когда пласт с боков
давит. Начальник с инженером мне
схему начертили, объяснили, что
завал проходить надо осторожно,
ставить особое крепление,
называется "полигональное", я
запомнил. Стойки ставишь,
перекладину, а на ней еще один этаж,
еще наклонные стойки и
сверху—верхняк. Вот каждую смену,
помолясь, шел я в тот аварийный
забой. 15 метров завала проходили
медленно, почти месяц одолевали. Но
вышли точно по маркшейдерскому
заказу. Похвалил меня начальник. Ну,
ребята были хорошие, слушались
меня.

— А в те годы,
когда Вы, отец Исидор, на таких
опасных работах трудились,
испытывал ли Вас Господь?

— Были мне
испытания, несколько раз на волосок
от гибели находился. Но, слава Богу,
отводил Отец небесный от меня
смертушку. На лесоповале такой
случай: подпиленное дерево на меня
пошло. А я стоял на берегу речки, и
бежать некуда. ну, и прыгнул в
реку-то. Благо, берег высокий. Стою,
а лесина меня ветками накрыла, но не
ударила. Спасение мое, что ствол
такой высокий оказался, аж на
другой берег вершиной упал, как
мост над рекой. Вот и вылез я из-под
того дерева живым и не
покалеченным. Потом и в шахте плита
обвалилась на ногу, но только
пальцы стопы перебила. Да еще
болезнь легочную в шахте получил.
Стал инвалидом после того…

Трудно, почти
невозможно сейчас представить отца
Исидора в шахтерской робе, в каске,
с лопатой и обушком, подбивающим
стойку под верхняк, смиренно
командующим молодежью. Но это факт
его многотрудной биографии. Родина
признала заслуги, есть у Зубарского
медаль "За трудовую доблесть в
годы Великой Отечественной
войны". А его "комсомольской
забой" помнят старики-шахтеры,
работавшие на шахте шестой — это
уже достояние истории Черембасса. В
трудовой книжке Сидора Макаровича
Зубарского вписаны стаж забойщика
и звания "Мастер угля" за
отличную работу, да еще "Почетный
шахтер".

— И все-таки,
когда совершилось предназначение
Ваше перед Богом?

— Нам
приходилось исполнять посты и
службы праздничные по канону дома,
в городе не было церкви. И только в
1947 году построили на базарной
площади деревянный храм. Мы стали
ходить на службы, я пел в хоре. И в 1951
году епископ Иркутский Палладий
рукоположил меня в дьяконы. А через
два года — в священники.

У
черемховской Свято-Никольской
церкви своя история, которую
когда-нибудь напишет
"какой-нибудь монах
трудолюбивый". В ней обязательно
будет сказано слово
признательности и отцу Симеону,
добровольно отправившемуся на
фронт в 1914 году и похороненному на
чужой австрийской земле,
священнику большого черемховского
прихода, красивого высокого храма.
И будут страницы трагические о том,
как в 1935 году сбрасывали с
колокольни колокола, снимали с
иконостаса образа и вывозили из
алтаря священные предметы. И
обязательно — житие отца Исидора.
Святого мученика и молитвенника за
всех черемховцев, за всех сосланных
в этот угольный город украинцев,
русских, виновных и неповинных,
честных и мошенников, мздоимцев и
неподкупных, богатых и нищих. У Бога
все равны, так говорит отец Исидор.
И отпускает грехи всем, кто
приходит к нему с покаянием.