"Доброе
дело делаете, дядя"

(К юбилею поэта
Молчанова-Сибирского)

Константин ЖИТОВ,
"Восточно-Сибирская правда"

Имя этого
замечательного человека, которому
судьба отмерила до обидного
короткий срок (всего 55 лет),
осталось не только на обложках
книг. Оно увековечено в названии
областной библиотеки, а также
мемориальной доской на одном из
старинных зданий в центре Иркутска,
где при его отеческом участии
создавалась знаменитая "База
курносых" — сборник написанных
детьми произведений, получивший
высокую оценку самого Горького. Так
земляки отдали дань памяти
талантливому поэту и большому
подвижнику литературы.

Родился
будущий писатель 1 мая 1903 года во
Владивостоке, но вся его жизнь была
связана с городом на Ангаре, куда
семья перебралась, когда мальчику
не исполнилось и трех лет. Рано, в
шестнадцатилетнем возрасте, начав
трудовую деятельность помощником
слесаря в вагонном депо, паренек
вскоре становится студентом
историко-филологического
факультета Иркутского
госуниверситета, вступает в
комсомол и "с марсианской жаждою
творить" включается в
общественную работу. Вместе со
своими сверстниками — Иосифом
Уткиным, Валерием Друзиным и Джеком
Алтаузеном он организует в 1923 году
первое на востоке страны советское
писательское сообщество — ИЛХО.

Здесь, в
Иркутском
литературно-художественном
объединении, и раскрывается
лирическое дарование Ивана
Молчанова. Правда, собственные
стихи он публикует в начавшем тогда
издаваться журнале "Красные
зори" под забавным псевдонимом
Олег Имов.

Псевдоним
этот, хорошо воспринимаемый в
юности, с годами стал, по
свидетельству современников,
раздражать друзей поэта. "Иван,
какого черта ты укрываешься за
паршивым гимназическим именем —
Олег Имов?" — говорили ему
собратья по перу. Один из них,
иркутский писатель Михаил
Скуратов, взял да и предложил Ивану
к фамилии Молчанов добавить еще
одну — Сибирский, по аналогии с
Маминым-Сибиряком. Идея, судя по
всему, понравилась молодому поэту и
с этим именем он, можно сказать, и
вошел в литературу. Во всяком
случае, именно под таким авторством
увидела в 1932 году свет его первая
самостоятельная книга —
"Покоренный Согдиондон",
явившаяся по существу плодом
поездки на север области, где
возводились новые промышленные
объекты по добыче слюды и других
полезных ископаемых. Романтика
бурных социалистических
преобразований владела в ту пору
умами многих писателей — Анатолия
Ольхона, Иннокентия Луговского,
Николая Мухачева, Владимира
Непомнящих.

Включенные в
дебютный сборник стихи, несмотря на
бросающуюся в глаза
декларативность, сразу обратили
внимание читателей сочным
неповторимым колоритом в
изображении суровой сибирской
природы. Она предстает со страниц
во всей мощи и красоте. Взять хотя
бы такие строки:

В тайге
глухой голец Согдиондон

Вонзился
в небо голою вершиной.

Его
изрезали со всех сторон

Глубокие
и резкие морщины.

Он сед,
он стар, давным-давно оглох,

Крутые
скулы топором не бриты,

Как
борода, косматый белый мох

И склоны
пихтою обвиты.

Он сед.
Он стар. Он одинок.

Стоит,
согнув крутую спину.

К нему не
отыскать дорог

К нему не
отыскать тропинок.

Всего три
строфы — и перед нами возникает
яркая неповторимая картина.

Кто из
писателей советского периода не
наступал на горло собственной
песне и не восклицал: "Время,
вперед!", отправляясь на стройки
коммунизма? Сейчас, поспешно
отрекаясь от недавнего прошлого,
многие принялись обвинять их во
всех тяжких грехах. Но праведен ли
наш скорый суд, не лезем ли мы со
своим уставом в чужой монастырь,
тем более что в лучших творениях
истинные художники оставались на
высоте Богом данного им призвания.

К числу
подобных мастеров слова, бесспорно,
относится и Молчанов-Сибирский, по
натуре тонкий лирик. Сквозной темой
его поэзии была любовь — любовь к
людям, к природе, к женщине, вообще к
окружающему миру. И сейчас спустя
пять, шесть, а то и семь десятков лет
нельзя без волнения читать стихи, в
которых ощущается аромат тающих
снегов и набухающих почек, красота
первого чувства и горечь разлуки:

Синева
на небе,

Синева в
глазах.

Снег
какой-то синий,

После
вьюги чист.

Пляшет
на осине

Прошлогодний
лист.

А в
набухшей почке

Прячется
весна.

Скачет
возле кочки

Сонная
сосна.

Но
стихает ветер,

И сосна
назад…

Ах, какие
встретил

Синие
глаза!

Критик
Наталья Кузнецова подчеркивает в
предисловии к одной из книг поэта
его постоянную "душевность и
искренность. Он пишет горячо,
взволнованно, иногда увлекаясь и
торопясь, но никогда холодное и
равнодушное сердце не водило его
пером". Наглядным подтверждением
этой мысли служат такие, например,
стихи:

От
клейких почек тополей

Любовь и
молодость струится.

Чудесный
воздух,

Как ни
пей,

Не
сможешь все-таки напиться.

Он свеж,
слегка голубоват,

Он в
глыбах льда,

Он в
снежном хрусте…

И вот
рождаются слова

Любви, и
радости, и грусти.

К сожалению,
лирика быстро отходит на второй
план, времени для собственного
творчества остается все меньше и
меньше. В стране создается Союз
советских писателей, и Ивана
Ивановича назначают его
уполномоченным. Он с головой
погружается в заботы по собиранию
литературных сил Приангарья, из
которых формируется Иркутская
организация Союза советских
писателей. Возглавить ее доверяют
Молчанову-Сибирскому.

Приехавший
тогда на жительство в наши края
писатель Георгий Марков в своих
воспоминаниях, вошедших в книгу
Молчанова-Сибирского "Мое
предместье", хорошо воссоздает
атмосферу далеких лет. "В работе
Иркутской писательской
организации встречалось немало
трудностей, — читаем мы в мемуарах.
— Из-за недостатка бумаги
тормозился выход книг, писатели
испытывали сложности с жильем, у
них не было постоянного помещения
для литературных собраний… И всюду
на помощь приходил неутомимый Иван
Иванович. Он добивался реальных
результатов: помещения выделяли,
квартиры предоставляли, немощных
устраивали в больницы, фонды на
бумагу для издания художественной
литературы увеличивали".

Георгий
Марков рассказывает и о том, как
бережно и внимательно
Молчанов-Сибирский относился к
рукописям авторов. Лично ему, в
частности, добрые советы
руководителя Иркутской
писательской организации очень
пригодились при завершении работы
над романом "Строговы", первые
главы которого с благословения
опять-таки Ивана Ивановича
появились в альманахе "Новая
Сибирь". "Строговы", кстати,
подверглись уничтожающему разносу
в центральной печати, в том числе в
журнале "Литературное
обозрение", где всерьез
утверждалось, что "Марков пишет с
развязностью деревенского
хулигана". И первым защитил от
нападок ставшим позднее знаменитым
роман не кто-нибудь, а
Молчанов-Сибирский.

А сколько еще
молодых, неоперившихся дарований
поддержал он, находясь на
ответственном посту. Среди них —
Гавриил Кунгуров и Франц Таурин,
Владимир Козловский и Николай
Чаусов, Петр Реутский и Анатолий
Преловский, Игнатий Дворецкий и
Юрий Левитанский… Всех птенцов
гнезда Иванова, с которых
начиналась слава Иркутской
писательской организации, и не
перечислить.

Горький,
вручая нашему земляку в 1934 году на
первом съезде Союза советских
писателей свою книгу
"Детство", сделал на ней такую
надпись: "Ивану Ивановичу
Молчанову-Сибирскому. Доброе дело
делаете, дядя!" Конечно, он имел в
виду нечто большее, чем просто
выход из печати подаренной ему
накануне книги "Базы
курносых", которая готовилась к
изданию при непосредственном
участии делегата из Иркутска
пионерами школы N 6, где тот вел
литературный кружок.

Все, за что ни
брался "дядя", он привык делать
со всей щедростью своего большого
сердца. Было это и в мирные дни, и в
военное лихолетье, когда на страну
напали немецко-фашистские
захватчики.

В первые же
дни войны "Восточно-Сибирская
правда" опубликовала заявление
иркутских писателей и их решимости
в любой час влиться в ряды Красной
Армии, вступившей в битву с
коварным врагом. Они погрузились в
вагоны, надеясь, что поедут на
запад. Поезд, увы, направился в
противоположную сторону.

О чем
размышлял Молчанов-Сибирский,
направляясь с товарищами на восток,
откуда угрожали вторжением ждущие
удобного момента самураи?

Самому Ивану
Ивановичу, попавшему в
распоряжение Забайкальского
фронта, почти не приходилось
пользоваться оружием. От него, как и
от других литераторов, требовалось
владение другим боевым оружием —
словом. Кому, как не поэту, было
знать о том, что "словом можно
убить, словом можно спасти, словом
можно полки за собой повести".

Бойцы охотно
читали статьи и очерки за подписью
Молчанова-Сибирского, часто
появляющиеся на страницах
фронтовой газеты. Но куда больший
интерес у них вызывали его стихи.
Одно из которых —
"Забайкалец-рядовой", — по
воспоминаниям того же Георгия
Маркова, ходило из рук в руки,
разучивалось наизусть. Видимо,
глубоко запало оно в душу солдат,
точно отразило их настроение.

В память
этих дней осталось

В русой
пряди серебро…

Но об
этом не писалось

В
сводках Совинформбюро.

В дни,
когда к стенам столицы,

Полк
резервный подходил, —

День и
ночь солдат с границы

Глаз
усталых не сводил.

В дни,
когда над тихой Волгой

Бушевал
жестокий шквал, —

Забайкальской
ночью долгой

Он свой
пост не покидал.

В лютый
зной и холод адский

Неизменный
часовой —

Выполнял
свой долг солдатский

Забайкалец-рядовой.

Он не шел
к Берлину с боем,

Вражьи
танки не взрывал.

Он
Отечество собою

На
Востоке прикрывал.

Выступая на
недавно прошедшем в Иркутском Доме
литераторов вечере, посвященном
памяти Молчанова-Сибирского,
кандидат филологических наук
Ростислав Иванович Смирнов,
который близко знал поэта и
принимал участие в подготовке к
изданию его посмертной книги
"Мое предместье", напомнил
собравшимся и другие стихи
фронтовой поры, включенные в этот
сборник, в частности, "Дуб в
пустыне Чахар". Думаю, оно
принадлежит к числу лучших в
творческом наследии нашего
земляка.

Как
старик седой у двора —

У дороги
столетний дуб.

На
рассвете ему ветра

Развевают
зеленый чуб.

Грустно
здесь стоять одному,

А кругом
полынь да ковыль.

Я на
память лист подниму,

О тебе,
старина, бобыль.

На
рассвете, в степи чужой

Ты один
провожал нас в бой.

Такие
строки не забываются, за них мы и
чтим поэта.