Житие
российского педанта

Владимир
ШЕРСТОВ, журналист

В иркутском
издательстве "Папирус" только
что увидела свет новая книга о
великом реформаторе Михаиле
Михайловиче Сперанском.

Ее автор —
профессор кафедры журналистики ИГУ
Леонид Леонтьевич Ермолинский. Как
правило, своими героями он выбирает
людей, которые оставили заметный
след в истории России и какой-то
частью своей судьбы соприкоснулись
с Сибирью, с нашим родным Иркутском.
Это декабрист Михаил Лунин,
литератор и редактор Николай
Полевой, писатели Иван Гончаров и
Антон Чехов, публицист Николай
Шелгунов.

В центре нового
повествования — Михаил Михайлович
Сперанский, 225-летие которого
отмечалось в январе нынешнего года.
Дата, может быть, и не очень круглая,
но все же достойная внимания. К
сожалению, она осталась
практически не замеченной прессой,
учеными, политиками России.
Счастливым исключением стал,
пожалуй, только Иркутск, где
бережно хранят память о
незаурядном генерал-губернаторе.
Можно утверждать, что весь год
прошел как бы под знаком этого
негромкого юбилея: в Иркутском
государственном университете
состоялась научная конференция,
где всесторонне был рассмотрен
вклад М.М. Сперанского в
реформирование сибирского края;
накануне 60-летия Иркутской области
увидел свет специальный выпуск
альманаха "Земля иркутская",
немало страниц которого посвящено
Сперанскому. И теперь год достойно
венчает книга "Михаил
Сперанский".

Потребность в
такой книге назрела давно, с ее
появлением восполняется давно
существующий пробел. В истории
России найдется не так много
государственных деятелей, столь же
значительных и одаренных, как
Сперанский. Это обстоятельство
неизбежно должно было бы привлечь к
Михаилу Михайловичу внимание
большого числа исследователей. В
действительности же происходило
как раз обратное — писали о нем
незаслуженно мало.

Первым его
биографом стал однокашник Пушкина
по Царскосельскому лицею барон
Модест Корф, чье основательное
двухтомное исследование "Жизнь
графа Сперанского" вышло в свет в
середине прошлого века. Известный
иркутский историк и публицист
Всеволод Иванович Вагин в 1872 году
после длительных архивных поисков
издает "Исторические сведения о
деятельности графа Сперанского в
Сибири". Но довести эту работу до
конца не удалось — документы,
оставшиеся неопубликованными,
сгорели во время страшного
иркутского пожара 1879 года.

Исследования
Корфа и Вагина да несколько статей,
посвященных отдельным этапам
деятельности Сперанского, — вот и
вся дореволюционная литература о
нем.

В советские
времена имя Сперанского
замалчивалось. Лишь изредка в
специализированных малотиражных
изданиях появлялись статьи, в
которых деятельность реформатора
зачастую рассматривалась
тенденциозно и предвзято.

Не внесли особых
изменений и годы демократизации,
когда произошел небывалый всплеск
интереса к истории. Много говоря о
необходимости построения
правового государства в России,
политики и ученые будто бы не
замечали Сперанского, который
сделал первые, но весьма
значительные шаги в этом
направлении.

И только в
последние годы появилось несколько
серьезных исследований,
ориентированных в первую очередь
на достаточно узкий круг
специалистов.

Леонид
Ермолинский в своей книге
предпринял попытку рассказать о
Сперанском так, чтобы это было
интересно и доступно самой широкой
читательской аудитории. Конечно,
рассказ о такой личности
невозможен без рассказа о его д е л
е. Да Сперанский и немыслим вне той
деятельности, которой он занимался.
Его государственное служение, его,
как писали в XIX веке,
законоискусство описаны в книге
Ермолинского подробно, с обилием
цитатами из писем, служебных
записок, проектов Михаила
Михайловича. Но столь же подробно
рассказано о Сперанском-человеке,
со всеми его достоинствами и
недостатками, слабыми и сильными
сторонами. Со страниц книги
предстает не зализанный до
неправдоподобия герой (что, увы, не
редкость в биографической
литературе), а живой, объемный
человек со всеми его "углами" и
"шероховатостями".

К выписанному
Леонидом Ермолинским образу
Сперанского у читателя будет,
пожалуй, сложное, неоднозначное
отношение. "Я педант, — говаривал
о себе Михаил Михайлович, — я люблю,
чтобы дела шли порядочно,
скоро…". Такой его педантизм,
способность работать по 48 часов в
сутки, его "необыкновенно
выправленный ум" (выражение В.О.
Ключевского), его нежное отношение
к дочери не могут не вызвать
читательской симпатии. Куда
труднее разобраться с чувствами,
когда речь идет, скажем, о
стремлении Сперанского нравиться
"всем людям без изъятия" или же
когда читаешь о том, как, исправно
выполняя державную волю Николая I,
Михаил Михайлович искусно
режиссировал ход следствия и суда
над декабристами. Тут есть над чем
подумать…

Именно к раздумью,
а не к вынесению приговора
приглашает читателя автор книги.
Рассказывая о Сперанском, Л.Л.
Ермолинский не проводит параллелей
с нашими днями — любые параллели в
истории достаточно условны и
приблизительны. Но читатель,
задумываясь о судьбе Сперанского,
невольно обращается к опыту
настоящего. Два с лишним века
разделяют нас с Михаилом
Михайловичем, но как много похожего
видим мы в том времени, тоже своего
рода "перестроечном" ("дней
Александровых прекрасное
начало") и
"постперестроечном" (финал
царствования Александра I и
николаевская эпоха). Это и трудный
ход задуманной Сперанским реформы
государственного устройства, так и
не доведенной до конца. Это и тяжкая
судьба реформатора, обреченного — в
силу своей исключительности — на
одиночество и непонимание,
испытавшего и сладость
захватывающего дух взлета к
вершинам власти, и горечь падения с
этих вершин. Это и неистребимое
мздоимство чиновников, с которым то
и дело сталкивался Сперанский и в
столице империи, и в своих
многочисленных скитаниях по
городам и весям российским.

Л.Л. Ермолинский
подробно рассказывает о сибирском
периоде деятельности Сперанского:
добрая треть книги посвящена
времени с 22 марта 1819 года, когда
тайный советник М.М. Сперанский был
назначен Сибирским
генерал-губернатором, до 1822 года,
когда, рассмотрев заключение
специально созданного Сибирского
комитета (в котором Сперанский был
душой и, пожалуй, единственным
деятельным сотрудником), император
Александр I подписал именной указ,
вводивший в действие написанное
Сперанским "Учреждение для
управления Сибирских губерний" и
целый ряд уставов и положений,
касающихся Сибири.

Сам Сперанский, по
всему видно, тяготился своим
назначением в Сибирь. "Что я ни
делал, — пишет он, — чтобы избежать
Сибири, и никак ее не избежал".

"Сперанский
направлялся в Сибирь, — читаем на
страницах книги Леонида
Ермолинского, — с небывалыми
полномочиями. Он должен был выявить
истинное положение дел, принять
надлежащие меры, исправить на месте
все, что только возможно, отправить
под суд провинившихся. Сверх того,
императорским рескриптом
предписывалось "сообразить на
месте полезнейшее устройство сего
отдаленного края" и явиться в
столицу не иначе как с планом
реформ".

Своими
полномочиями, как видно из книги,
Михаил Михайлович сумел
распорядиться весьма рационально,
а законодательные акты,
разработанные Сперанским, дали
мощный толчок общественному
развитию Сибири.

…Иркутский купец
первой гильдии Андрей Литвинцев
однажды воскликнул: "Сперанский
— да! Это был великий человек; о
таком человеке следует написать
историю".

Попытки создать
такую историю, может быть, не очень
многочисленные, были в российской
словесности. Л.Л. Ермолинский, чье
исследование является
значительным вкладом в
осуществление мечты Андрея
Литвинцева, приводит в своей книге
подробнейшую библиографию, которая
будет полезна как исследователю,
так и любознательному читателю,
пожелавшему расширить свои знания
о Сперанском и его эпохе.

Без сомнения,
привлечет внимание читателей и
приложение к книге — составленный
библиографами научной библиотеки
ИГУ Н.Д. Игумновой и В.М. Деревсковой
"Список правителей Иркутска и
Иркутской губернии" от воеводы
Самойлова до нынешнего губернатора
Бориса Говорина. (Кстати сказать,
именно Борис Александрович еще
будучи главой администрации
Иркутска оказал решающую поддержку
изданию книги).

Итак, долгий
девятилетний путь от замысла к
воплощению позади — книга покидает
автора. "Михаил Сперанский"
выходит к читателю. Пусть встреча
эта будет доброй, а судьба книги —
счастливой.