Это — мы.
Отечество — Россия.

Вон — они.
Отечество — карман.

 

Ростиславу
Филиппову — 60 лет

14 декабря
исполняется 60 лет известному
иркутскому поэту Ростиславу
Филиппову. Он родился в семье
военного инженера-дорожника, а
значит, с малых лет привык к
переездам, к смене впечатлений. Это,
конечно, отложило отпечаток на его
творчество, которому подвластны
буквально все грани человеческого
бытия.

Первые
стихи молодого поэта, тогда
студента факультета журналистики
Московского госуниверситета,
увидели свет в коллективном
сборнике молодых "Радуга",
выпущенном в столице. А спустя
несколько лет, уже в Иркутске, в
серии "Бригада" у него вышел
маленький сборник под названием
"Завязь", высоко оцененный
многими замечательными
художниками слова. Один из них,
Ярослав Смеляков, очень точно
подметил искренность Ростислава
Филиппова, у которого строки
"возникают не из литературы, а из
глубины души, из собственного
опыта".

Именно так
наш земляк, кстати, постоянный
автор "Восточно-Сибирской
правды", работал все эти годы.

— С каким
настроением вы встречаете свое
60-летие?

— Да уж… Эта
ужасная авиакатастрофа, свое
личное безденежье, да еще и
определенные нелады на службе (я
ведь работаю в газете "Иркутская
культура")… И в личной жизни не
больно-то ладно.

— Неужели все
так печально?

— Я ведь не
жалуюсь, я констатирую, так сказать.
Есть, конечно, и немало радостей.
Во-первых, дочка, второклассница,
хорошо учится и любит меня,
во-вторых, написаны новые стихи и
есть уверенность, что с помощью
властей и друзей наберутся
средства на издание нового
сборника стихов, в-третьих,
"Сибскана" играет как никогда,
в-четвертых, пока относительно
здоров и так далее.

— Что ж,
традиционное пожелание — успехов в
труде и счастья в личной жизни.

— Ну, ну. Авось еще
и пригожусь где-нибудь и
кому-нибудь.

Гулливер
русской поэзии

Есть поэты
занудливые. Пишут много, скучно, как
на одной струне играют. Хуже казни
не придумаешь.

Есть поэты глупые
(прости, Господи), но сами этого не
замечающие, пребывающие в
неведении счастливом. У них, в
отличие от поэтов первой категории,
встречаются иногда неожиданные
образы и строки, но они, кроме самих
себя, никого не читают и читать не
желают.

Есть эстрадные
поэты. Этих хлебом не корми, дай
выступить со своими стихами в любой
аудитории, хоть на кладбище, но
дай…

А есть поэты
большие, как Ростислав Филиппов.
Рядом с ним чувствуешь себя словно
с Гулливером. Его ничем Господь не
обидел: ни ростом (даже в имени —
Ростислав), ни умом, ни талантом.
Коли случайно возникнет чисто
мужская компания, то и здесь редко
кто против него устоит.

Я, и читатели это
уже, наверное, поняли, пытаюсь брать
ироническую ноту, зная, что сам поэт
ценит шутку и юмор. Но если взять
серьезную, то нужно будет вернуться
к истории, хоть совсем недавней…

Ростислав
Владимирович никогда никого не
предавал. Когда многие (несть им
числа) кинулись сжигать свои
партийные билеты — кто сглупа, кто
по трусости, кто за тридцать
сребреников, как Иуда, имея в виду
более перспективную цель, Филиппов
выступил против известного борца с
центром и оказался прав.
"Борец" ушел на пенсию,
экономика разгромлена, а… на
предупреждение художника слова
никто в местном масштабе не
отреагировал.

Нынешние
литераторы, независимо от цеховой
культуры, затаились и все свое
умение держат в уме. Они как бы все
знают, все понимают, но, как мой
спаниель Том, сказать не могут.
Поэтому их понять трудно или
невозможно.

Кто из нынешних
литераторов выступил против
русофобии театральных деятелей,
которые под вывеской Александра
Вампилова оседлывают рысака
сомнительной породы, желая
продолжить вековечную борьбу
против отечественной культуры?
Вампилов — русский драматург, и вся
недостойная возня служит только
подтверждением его национальной
сути.

Еще Свифт
говаривал, что Гулливерам живется
нелегко. Он оказался прав.

С трудной и
неспокойной жизнью, Ростислав
Владимирович! С днем рождения для
битвы и победы!

Василий
КОЗЛОВ.

И будет так до
веку!

Ким БАЛКОВ

Шел 1971 год.
Пригласили меня на литературный
праздник в Читу. Нам, молодым,
только-только взявшим в руки перо,
все там было в диковинку. И то, как
нас встречали, тепло да с лаской, и
то, как многолюдно было на
поэтических вечерах, и то, что
Читинскую писательскую
организацию возглавлял молодой
поэт, наш ровесник. Звали его
Ростислав Филиппов.

Этот хозяин
праздника, как отчетливо помню,
пришелся всем по душе своим
спокойствием и несуетливостью.
Каждый вечер он приходил к нам в
гостиницу непременно с гитарой и
созывал молодых литераторов на
чашку чая (и не только чая), подолгу
говорил с ними, а случалось, и пел.
Голос у него был негромкий и мягкий;
гитара в его больших руках точно
оживала, подчиняясь ему с великой
охотой. Он чаще пел про своих
земляков, и лицо его осиялось как бы
из души изливающимся светом.

"Гураны
забайкальские, раскосые мои", —
пел он и, кажется, забывал обо всем
совершенно и полностью отдавался
той мелодии, которая рождалась в
его сердце.

"В их лицах
отголоски

Любви или войны.

Скуласты
по-монгольски,

А от Руси…
ясны".

Он отличался
какой-то удивительной открытостью
и приязнью к человеку, даже и мало
знакомому. Наверное, это и сделало
его поэзию столь необходимой не
только людям старшего поколения, а
и еще совсем юным читателям.

Более четверти
века прошло с того дня, когда я в
первый раз встретился с
Ростиславом Филипповым, но
ощущение той удивительной и в
чем—то даже изящной открытости,
душевной его распахнутости перед
миром при каждой новой встрече с
этим человеком и его поэзией,
которая все более и более мужала,
обретала новую силу, не исчезает во
мне и по сей день. И да будет так до
веку не утесненно летами!

Альберт
ГУРУЛЕВ

Не верьте
паспорту

Странно все это
слышать: Славе Филиппову
шестьдесят. Быть этого не может. И
главный аргумент: быть этого не
может потому, как говорится, что
этого не может быть никогда.

Хотя по паспорту…
Но причем тут паспорт? Не верьте
паспорту. Цифра шестьдесят не имеет
к Ростиславу никакого отношения. Ну
хотя бы потому, что он по-прежнему
Поэт. По творчеству своему, по
состоянию души своей. Возьмите, к
примеру, не так уж и давно вышедший
отличный стихотворный сборник. А
потом он еще и гитарист, и любитель
песни, да и всего остального, что
составляет суть настоящего поэта. И
сегодня на его улице праздник.

С
праздником, Ростислав
Владимирович!

Еще не вечер,
Ростислав!

Александр
ТЕПЛЯШИН

Вам — 60! И крыть
здесь нечем.

Но в возрасте есть
свой резон.

Как говорят, еще
не вечер,

Вам дальше виден
горизонт.

С годами жизнь
дает нам опыт,

И нам взрослеть —
удел таков,

С себя б списали
дядю Степу,

Да переплюнул
Михалков.

Вы — очень видная
фигура,

Вас не заметит
лишь слепой.

А пьете — примет
сколь натура,

Но не уходите в
запой.

А если часом
запоете —

С годами реже эта
прыть,

Поете на душевной
ноте,

И мне вам хочется
подвыть.

Поете вы светло и
длинно,

И подпевают вам
друзья:

"Скакал казак
через долину,

Через
маньчжурские края".

Вы — мастер слова,
скажем смело,

Об этом знают все
в стране.

И в копии по это
дело

Висите в масле на
стене

Но все ж в поэзии
натура

Не выплеснулась
до конца.

Без вас иркутская
культура

Ну как глазунья
без яйца.

И в мир, халтурой
пораженный,

Из Култука идет
рассвет,

Вы крепки, как
стакан граненый,

Которому износу
нет.

Ростислав
ФИЛИППОВ

Всюду — во саду ли,
в огороде,

там, где город, или
где село —

вся моя душа от
них уходит.

Что случилось? Что
произошло?

Ведь из тех же
были человеков,

что всегда являли
чудеса

и любых вождей, и
стройки века

сразу поднимать
на голоса.

Петь, конечно,
дело не плохое.

Только знать-то
надо, петь о ком…

Что ж, и мне
случалось в общем хоре

подпевать, где
надо, тенорком.

Ладно. Я газеты их
листаю.

И по сходству
ихних глаз и фраз

очень даже вижу:
сбились в стаю,

строго
ненавидящую нас.

Потому так
ядовиты строки,

что у нас остались
позади

не совсем уж
бросовые стройки

и не вовсе глупые
вожди.

Значит, как тогда,
в года былые,

так теперь стоим
мы — стан на стан.

Это — мы.
Отечество — Россия.

Вон — они.
Отечество — карман.

Эта чернь крушит и
непогодит

в храмах, как на
рынках, мельтеша.

Потому душа от них
уходит.

У меня брезгливая
душа…

* * *

Птицы

После разного
урона

вспоминаю все же
я,

что голубка и
ворона

жили в сердце у
меня.

Мы с голубушкой
свивали

терпкий молодой
полет.

Мы взлетали так,
что рвали

в клочья Божий
небосвод.

А потом была
ворона,

безотказная была.

Жизнь моя с ней
разоренно

черно-красная
текла.

Прошлое не
ворошили,

шли годам
наперерез,

жили, празднично
грешили,

отпадая от небес.

Но случалось, но
бывало,

после мерного
житья

от поденки
уставала

вся-то душенька
моя.

Вся-то душенька,
случалось,

от тоски и от
забот

отлетала,
отлучалась

за недальний
поворот.

Я внимал
нехладнокровно,

возвращаясь в
птичий круг,

что голубка и
ворона

из чужих клевали
рук.

И кому теперь
роняют

перья мятые со
звезд?

Или, может,
сохраняют

для зимы, для
поздних гнезд?

Где они теперь —
не знаю.

Мне ж отрада для
очей

снова улица
Лесная,

где мой дом и мой
ручей.

И сюда, когда
взмывают

травы в
мартовском дыму,

птицы новые
летают

прямо к сердцу
моему.

Но сквозь это
щебетанье

все мне слышится в
окно —

то как будто
воркованье,

то лишь карканье
одно.

Ежели стая
шакалья

Станет мне больше
не втерпь,

Может, уйду в
Забайкалье,

Прямо в Даурскую
степь.

И не обижусь без
края,

Если на этот
приход

Бровью Аргунь
голубая

Даже и не поведет.

Все же что было —
не сплыло.

Верю в душе, что
едва

Юность мою
позабыла

Возле Аргуни
трава…

Ладно уж. Все это —
морок.

Так
сконструирован свет,

Что и на давних
просторах

Нам утешения нет…

* * *

Скучно день
прошел. Как век.

Непристойно. Как
потреба.

Снег был белым,
словно снег.

Небо — синим,
словно небо.

Вдоль Байкала и
окрест

Сквозь пределы и
границы

Лес был чистым,
словно лес.

Птицы — звонкими,
как птицы.

Сердцем звал тебя
опять.

"Никогда!" —
твоя обмолвка…

Никогда… Как это
долго!

Боже, вдруг устану
ждать…

* * *

Сонет

Рождественские
звезды января

Для февраля
несвежая забава.

Весенней славой
март гордится зря —

Скучна его
заслуженная слава.

Изменчив
по-предательски апрель.

Прекрасны
трудолюбы май с июнем.

Июль доволен всем
житьем подлунным.

У августа
обогащенье — цель.

Сентябрь влюблен
в брусничные раденья.

Октябрь к дождям
исполнен снисхожденья.

Ноябрь режет
куриц и свиней.

Декабрь, постясь,
ждет духовосхожденья.

Проходит год. Стал
ближе день рожденья

Святого часа
смертушки моей.

* * *

Святой
Иннокентий

Облака, хребты,
леса светали.

Ночь уже
сдавалась на излом.

Над Байкалом
ангелы летали,

Подрезая облака
воздуха крылом.

Это лето или эта
осень,

Эти камни, этот
плеск волны,

Все, казалось, —
даже эти сосны,

Все сотворено для
тишины.

На плечо устало
села птица,

Плавно лег у самых
ног медведь.

Между небом и
землей граница

Вдруг не стала,
резкая, чернеть.

"Почему же все
на белом свете

Обрело вокруг
меня покой?" —

Не гордясь,
подумал Иннокентий.

Он еще не знал, что
он — святой…

* * *

На березу
взобралась,

Каркает ворона.

Напророчить
собралась

Всякого урона.

Дура черная! Но
все ж,

Что мне остается?

Отвечает: снег и
дождь,

И обрывок солнца…

* * *

Райская птица
сказала мне так:

"В рай, дорогой,
не прорвешься за так.

Там ведь и слева, и
справа

Грозные ангелы,
Слава!"

Рдели зарницы на
тонких крылах…

Райская птица
сказала мне: "Ах,

Жил ты — не думал о
добрых делах.

Вот бы одно бы
хотя бы —

Мы бы прорвались
туда бы!"

Надо же — райская
птица! В нее

Злачно глядело
жулье и пьянье

В цирке, в
пещерном отсеке,

Крепко
заплеванном всеми.

Пахло тут выгулом,
как ото пса.

Грязно хрипела с
экрана попса…

"Ладно! — сказал
я несмело. —

Сходим на доброе
дело!

Может быть,
женщину ту полюбить,

Что обещала
единственным быть?"

Птица ответила:
"Шлюхи

Все они. Вплоть до
старухи".

"Вот что! Я с
миром природы сольюсь!

С полем, с тайгою!
Ну разве не плюс?"

Райская птица
сказала:

"Ты не Дерсу. Не
Узала".

Да уж… Я водки
стакан заказал.

Выпил его.
Завязал. И сказал:

"Выйду из мира.
За дверью

В Бога возьму и
поверю!"

"Ты-то поверишь
ему, как судьбе.

А вот поверит ли
он-то тебе?"

И райская птица
вздохнула

Со спинки
железного стула.

Значит, в раю мне
уже не бывать.

Снова — с холодною
бабой кровать…

Скука работного
дома…

Штучный отдел
гастронома…

Вечер. Слезится
нагар на свече.

Райская птица
сидит на плече.

Шлялись мы с ней,
где попало.

Медленно дремлет.
Устала.

Райская птица
поет иногда.

Жаль мне, что в
скучные эти года

Все, кто пока еще
дышат,

Не видят ее и не
слышат…