Полдень

Виктор
ОТИНОВ

Из баллады
"Земляк"

К полдню

Солнце набирает
силу…

К полдню блекнет,

меж стволов
скользя,

ссохшаяся в
маленькое "я"

тень, рассвет
встречавшая спесиво.

В летний полдень
исчезают тени…

Полдень —
зрелость.

Полдень —
ВОСКРЕСЕНЬЕ…

27.06 — 27.07 — 97 г.

Из цикла
"Колокол сердца"

Э.О.

Полдень над нами…

Почти полукруг

солнце
прошествовало над нами.

ВАШЕ ВЫСОЧЕСТВО,

дивный мой друг,

мы неразлучны
своими сердцами.

* * *

"Владей и
Властвуй!" —

дивная страна

была судьбой и
сердцем нам дана.

В ней синь ночей,

неторопливость
рек,

садов весенних
невесомый снег.

В ней нет вопроса:

"Быть или не
быть?"

В ней две тропы

в одну сливались
нить.

В ней доброе
знамение зарниц,

взлет замыслов,

не знающих
границ…

Перрон разлук.

И вслед — тревога
глаз.

Был долгим путь,

а жизнь прошла,
как час.

* * *

Остановки,
полустанки, станции,

словно вехи, в
памяти останутся —

голосами, именами,
лицами,

целомудро-грешными
светлицами.

Письмами и
добрыми застольями.

И, увы… врагами,
но достойными.

Жаркими ночами и
морозными

и зарею утреннею
звездною.

— Помнишь?

— Да… —

Как просто, с
полуслова,

понимаем мы давно
один другого…

* * *

Свежий хлеб…

Молоко парное…

Запах сада…

Простор реки…

Два крыла за моей
спиною —

лебединые две
руки.

* * *

Я снова у незримой
той черты,

где мне ладонь
протягивала ты.

Где свет
безгрешный золотых Стожар.

Где губ
всепоглощающий пожар.

Где целомудро
косновенье плеч.

Где время
бесконечное до встреч.

Где вечность —
миг,

где долгих нет
разлук,

где шорох шелка,

шепот, жажда рук.

Я снова у незримой
той черты…

Там двое в целом
мире — я и ты.

Там жемчуг рос,
величие дубрав.

И нам — по
двадцать —

разве я не прав?

* * *

Адажио…

Вечер нетороплив.

Ветер к ночи утих.

Морем станет реки
разлив.

В поэму вырастет
стих.

Поэт, заблудись в
лабиринтах сна:

там — призрачная
ладонь.

В камине сердца
только она

поддерживает
огонь.

Но даже сжигающий
ночь рассвет

его не затмит
собой.

Адажио…

Кажется — тысяча
лет

в сердце
прекрасная боль.

* * *

Цена твоей
закушенной строки…

Кому дано ее
измерить грани?!

Вот истребитель
падает — он ранен,

не слушается
стынущей руки.

Вот, оторвав перо
от дивных строк,

В которых боль,
сомнение и вера,

в последний раз
уходит за порог

поэт к
необратимости барьера.

К штурвалу
прикипевшая рука…

Напрасно — крут
необратимый штопор.

И с губ зевак
вот-вот сорвется шепот:

"Не вышел из
последнего витка".

Стремительна
земная карусель.

И парашют покорно
бесполезен.

"Да он крылом
хотел достать созвездий,

когда есть проще,
есть доступней цель".

Безвыходность в
безверии страшна —

тяну штурвал…

И грешен тем, что
верю…

В тех, кто не
верит.

В ту, что так
грешна

Лишь тем, что мною

путь к созвездьям
мерит.

"Не вышел из
последнего витка", —

не торопись
шептать в ажиотаже.

Привычная работа
пилотажа —

к штурвалу
прикипевшая рука.

Был штопор крут…
Но зелена земля.

Шептал шептун:
"Какие перегрузки! —

немыслимо…"

А я ему
"по-русски":

"….. .. …!" —

Без зла ответил,
но разрядки для.

* * *

На Солнце памяти
моей —

ни одного пятна.

Лишь сто дорог и
сто друзей,

и женщина одна.

"Страшная
сказка"

(Из главы
"Тени")

Я разверну
забытый холст,

чтоб воплотить в
картине сказку.

Мазок… Но кончик
кисти толст

и неуклюж — не
держит краску.

И не позирует
луна.

И темы нет в
сплошном бестемье.

И лишь из
"Прошлой сказки" тенью —

антигерой… — Моя
вина.

* * *

Сутулятся деревья
по ночам…

К рассвету —

дрогнут кронами в
смятенье.

Блеск топора…

Две вороватых
тени

с добычею к
рождественским свечам.

Горе-пилот

Второй
самостоятельный полет…

Разбег коротким
был,

удачным — взлет.

Проложен курс,

но показать нам
"класс"

решил,
"куражась", дерзкий горе-ас.

В надежде к
звездам

ближе
подобраться,

насилуя
возможности турбин,

сжег до остатка в
баках керосин —

да выше потолка не
приподняться.

Паденья не
почувствовав пока,

витает горе-тенью
в облаках.

Разбег коротким
был.

Удачным — взлет.

В необратимом
штопоре пилот.

Закономерно:
горе-ас забыл,

кому обязан
обладаньем крыл.

* * *

Когда в зените
Солнце,

тень — кротка.

Поскольку лапа
тени коротка.

Угодлив жест, но
бегающий взгляд

у теневой элиты —
"на закат".

Ночь коротка в
июне. Долог день.

"Лечь под
кого?" —

в смятенье сохнет
тень…

* * *

Под трех легла…

троим пообещала,

еще с двумя
торгуясь через день.

А честь свою — на
то она и тень —

а "тусовках"
недостойных потеряла.

"Игрок"

Кокетничал:
"Попробовать охота…"

Здесь говорил
одно — другое там.

Какой команде
служит капитан,

забивший гол, но…
гол в свои ворота?

"В свои!!!" —
негодование и свист.

Вдруг понял:

"Понят всеми"
и… "провис".

Под трель свистка:

"Окончен
странный матч" —

толкнул к чужим
воротам

грешный мяч.

Качнулся мяч… И
грянул стадион:

"Лжекапитана из
команды — вон!"

Была команда в
списке высших лиг.

В нее он тенью
вкрадчивой проник.

За Тенью
обещавшей здесь и там,

незримой тенью
"слава" по пятам.

Закономерно: наш
"игрок" забыл,

тех, кто в команду
путь ему открыл.

Сентябрь, 1997
г.

* * *

"Добыть
руно!" —

стремимся мы в
надежде.

Надежда — то во
сне, то наяву.

Я начинаю новую
главу,

без тех, кто в тему

тенью вкрался
прежде.

"Хорошо бы
собаку купить"

(Из дневника 60-х)

Закат расплавится
над озером

Растают облака
над избами.

Сегодня рано…
Завтра поздно

издать своих
сомнений "ИЗБРАННОЕ".

Я ухожу ночами в
"ИЗДАВНА" —

под взглядом
памяти мягчаю.

Была поэма
сердцем издана —

я в пустоту ее
читаю.

* * *

Кощунствую —

играют пальцы
бусами.

Пьет грешный рот

нектар с
безгрешных уст.

Двенадцать ночи…

Яблоко
надкусываю.

Тянусь к бокалу —

безнадежно пуст.

Простите! —

в телефон чужой
ворвусь.

Тревожным
ожиданием наполнюсь.

— Что? За полночь?!
—

уже потом
опомнюсь,

когда гудкам
коротким удивлюсь.

* * *

Не зная вас по
имени,

тем более — по
отчеству,

холодное и синее

вползает
одиночество.

* * *

Смятенье
догорающей свечи…

К иконостасу
памяти склоняюсь,

В ее глубины тайно
опускаюсь —

о, как ладони ночи
горячи!

Ни шороха… И
телефон молчит.

И немы
заблудившиеся ямбы.

Светает…

Тает воск на
канделябре

напрасно
догорающей свечи.

* * *

Кончался август,

паутиной звезд

растаяв в
невесомости печальной.

И голос за спиною:

"ВСЕ —
СЛУЧАЙНОСТЬ" —

вдруг осени
дыхание принес.

Случайности, я вас
благодарю —

вы так прекрасно
сотканы с судьбою,

вы нас
благословляете любовью…

Я это не случайно
говорю.

Случайно взгляд
мой

встретился с
твоим.

Случайность нам
расстаться помешала.

Лишь ночь
принадлежала нам, двоим,

но только нам
двоим принадлежала.

* * *

Сутулятся деревья
по ночам…

Август, 1968 г.