Все это было и на
русской земле!

Светлана
ВЕРЕЩАГИНА, "Восточно-Сибирская
правда"

Как уже
сообщала ранее наша газета,
директор Иркутского областного
художественного музея Елена Зубрий
в течение месяца находилась по
рекомендации Минкульта России на
учебе в Америке, детально знакомясь
с работой национальных музеев. Но
программа оказалась значительно
шире обозначенной темы. И не тот
человек Елена Станиславовна, чтобы
пройти мимо самых острых вопросов,
касающихся организации всей
системы управления культурой. По ее
мнению, опыт американских коллег
очень полезен и для России, тем
более что кое-где он уже
используется. А для Иркутска
проблемы взаимоотношений
учреждений культуры и искусства со
своими управляющим органом
по-прежнему остаются ахиллесовой
пятой. Вот почему наша беседа с
Зубрий уходила за музейные рамки…

"Я пила кофе в
зале импрессионистов"

— Елена
Станиславовна, кем была
организована ваша поездка и как вы
стали ее участником?

— Основная цель
нашей учебы в четырех штатах
Америки была обозначена предельно
четко — научиться современным
методам менеджмента, чтобы в
условиях недостаточного
финансирования со стороны
государства привлекать в музеи
внебюджетные средства, как это уже
давным-давно делается во всем
культурном цивилизованном мире. В
группе были двенадцать директоров
крупнейших музеев России, таких,
как Кремль, Архангельское, Кусково,
из Москвы, из Новгорода, Твери,
Иванова. Наш музей посчитали
достойным представлять Сибирь.

В Америке музеи в
основном частные. Лишь два мощных
объединения государственные —
Вашингтонская национальная
картинная галерея и музей
Смитсонского института. Даже
знаменитый Метрополитен является
частным. Ими руководят
общественные попечительские
советы, куда входят известные
деятели культуры, науки, искусства
и бизнеса. Для них тоже важна
проблема привлечения денег со
стороны. Программу для России
составляло Бюро по делам
образования и культуры
Информационного агентства США
(ЮСИА). Это правительственная
служба, финансируется
государством. Мы находились на
полном его обеспечении.

— В связи с
чем американская сторона взялась
так опекать российских музейщиков?

— Мы во всех
добрых делах почему-то склонны
видеть подвох. Но в мире существует
и подлинное бескорыстие. Например,
Фонд взаимопонимания, Фонд
культуры Центральной и Восточной
Европы, ассоциации и агентства,
обладающие богатейшим опытом
культурного строительства. Почему
бы им не поделиться?! Наши
американские коллеги готовы
открыть нам секрет, как процветать
в условиях жесточайшего
финансового кризиса. Наш
недостаток они видят не в том, что
не стало денег, а в нашем неумении
определять приоритетные программы,
устраивать контакты с банками,
корпорациями, работать с
волонтерами, с членами музеев
(которых у нас вообще нет!).
Анализируя вечерами со своими
коллегами деятельность
американских музеев, мы убеждались:
да было все это и на русской земле!
Вспомните меценатство, городские
попечительские советы,
возглавляемые просвещенными
купцами и общественными деятелями;
художественные коллекции в
большинстве принадлежали не
государству, а частным лицам и
комплектовались за счет даров…
Было, было все это в России!

— Неужели и
проблемы наши похожи? Им наверняка
не приходится ломать голову, как
отремонтировать крышу или где
достать пуленепробиваемые витрины.

— Ошибаетесь! И
как многие непосвященные в
американские будни идеализируете
их. Финансовые проблемы у нас
одинаковы, они тоже постоянно
думают, как выжить, из каких
источников пополнять свой счет, и
фасады надо ремонтировать, и
коллекции пополнять, и покупать
новое оборудование. То есть полный
комплект сходных с российскими
проблем.

— И как же они
их решают? Ведь в Америке три тысячи
музеев и никто из них не бедствует.
Как им удается процветать?

— Уточним, что они
не получают из бюджета ни копейки и
на жизнь зарабатывают сами. Они
очень тесно связаны со
всевозможными структурами —
корпорациями, банками, частными
лицами — или могут получать
наследство. Из пожертвованных
средств имеют право создавать
резервный фонд, положить капитал в
банк и жить на проценты. Нам не
позволяли иметь в запасе ни
копейки. Помните крылатую фразу в
конце года: надо было "выбрать"
деньги, иначе они "пропадали".
Сейчас, если я найду любую лазейку в
нашем законодательстве, я начну
этот фонд собирать — по тысяче, по
рублю, кто сколько сможет. В Америке
основной капитал любого музея
формируется десятилетиями и
пустить его в ход можно только с
разрешения попечительского совета.

Вообще, там многое
по-другому. Представьте, я пила кофе
в зале импрессионистов, возле меня
находился Ренуар… А почему бы и
нет?! В зале стояли столики,
культурная публика, мы общались с
друзьями музея, которые являются
его членами. Система членства,
кстати, там удивительная, ее вполне
можно "посадить" на российскую
почву. Многим и многим жителям
города рассылаются открытки или
письма с предложением стать членом
музея, а значит, и платить взносы —
кто сколько сможет, как правило,
платят от пяти до пятисот долларов.
Такой человек или семья обладает
разными льготами, привилегиями. Это
бесплатное посещение всех
выставок, торжественных
мероприятий, фуршетов. В
зависимости от того, какой платится
взнос, можно с семьей поужинать в
музейном ресторане, провести в его
залах день рождения или отметить
другое торжество, пользоваться
библиотекой, архивами. То есть,
получая взносы, музей возвращает их
своим посетителям разными
услугами. У музея Кларка 50 тысяч
членов! При этом, разумеется, бюджет
любого музея всегда прозрачен: в
конце года каждый получает
подробный отчет, куда
израсходованы деньги. Мы у себя эту
систему обязательно будем
развивать.

— Простите, а
кто этим будет заниматься? У вас
времени всегда в обрез, у
экскурсоводов иные задачи.

— Сегодня
мне сложно ответить на этот вопрос.
Скажу, кто этим занимается в музеях
Америки. В структуре каждого из них
есть главнейшее звено — отдел
развития и связи с общественностью.
Он самый большой, так как
зарабатывает деньги. Его штатные
сотрудники — экономисты,
обладающие еще и даром общения.
Они-то и устанавливают контакты с
"внешним" миром, способным
что-то пожертвовать музею, ведут
постоянную работу с его членами.
Отдача отделов развития видна в
процветании музеев, в их
посещаемости, в их необходимости
обществу… И еще есть любопытнейшая
черта — волонтерство. В Форт Уорте
экскурсию для нас проводила…
медсестра. Но какая это была
замечательная экскурсия! Волонтеры
— это те, кто любит, разбирается и
понимает искусство, хотя работает в
другой сфере. Музей месяц их
готовит, обучает, вводит в тему,
читает им лекции. В некоторых
музеях до ста волонтеров. Раз в
месяц, скажем, они проводят
экскурсии по избранной теме. Так
волонтерство сокращает штат
бюджетных сотрудников. Оно есть
везде: в больницах, библиотеках,
театрах… Один музей меня сильно
поразил — днем там нет смотрителей!
Рядом с коллекцией — искусствоведы
и художники, они понимают ценность
искусства и будут стоять до конца, к
тому же могут ответить на все
вопросы посетителей. Не правда ли,
как просто и разумно? Подобные
сюрпризы нас могли ожидать в любом
штате. В каждом городе, а мы
посетили Вашингтон и Вильямсбург,
Бостон и Кэмбридж, Вустер и
Нортгемптон, Цинциннати и Форт
Уэрт, Нью-Йорк, были свои
особенности, и в каждом музее — свои
секреты. С нами встречались очень
крупные менеджеры музейного дела,
которые читают лекции по культуре и
искусству в крупнейших
университетах страны. Музейный
менеджмент они знают досконально.
Это были люди и правительственного
уровня, специалисты Всемирного
банка, где нам были представлены
программы и проекты для музеев.
Проекты разные: проведение
международных выставок, внедрение
образовательных программ, открытие
новых экспозиций. И каждый такой
проект финансирует попечительский
совет.

Когда дождь
необильный, ветки и листья мокрые, а
корни остаются сухими…

— Елена
Станиславовна, пока вы ездили по
Америке, новый губернатор сделал
первый шаг по прямому
финансированию учреждений
культуры. С сентября деньги в
театры, музеи, библиотеки поступают
прямо из финансового управления,
минуя комитет по культуре. Вас это
вдохновляет?

— Когда я впервые
об этом услышала, подумала: что это
должно означать? Ведь по сути
выбиты основные рычаги управления
у комитета — экономические, когда
наверху определяли, кому и сколько
надо. В Америке вообще нет
министерства культуры, нет всей
этой многоступенчатой системы. В
правительстве или при городской
власти существуют отделы или
кураторы, которые выполняют
организационную и информационную
функции. Не они формируют политику
в учреждениях культуры. Они лишь
помогают работать, одновременно
являясь информационными
агентствами. Если первый шаг нашего
губернатора по прямому
финансированию лишь попытка
быстрее расплатиться с долгами по
зарплате — это одно. Но если это
стремление к целостной, четкой
стратегии, то я как руководитель
считаю, что надо ждать и
продолжения. Допустим, изменения
всей структуры комитета по
культуре, даже полного его
преобразования. Новая структура
(назовем ее департаментом или
оставим прежнее имя — комитет)
обязана исполнять вполне
конкретные функции —
организаторскую, когда необходимо
собрать всех вместе для проведения
крупного мероприятия, конкурса на
проект или экспертизу его
результатов, и информационную. И
людей в такой структуре должно быть
не пятьдесят человек, а гораздо
меньше — раз в десять! Я очень долго
размышляла над этим. В Архангельске
и Кемерове, в других городах России
уже пришли в такому решению. Ведь не
случайно среди творческой
интеллигенции давно говорят о
тяжелой, громоздкой структуре
комитетов, она должна отойти в
прошлое, уступив место более гибким
и оперативным. Тогда больше свободы
появится у непосредственных
исполнителей. Мы будем создавать
собственные отделы развития,
которые станут заниматься своими
специфическими для музеев, театров
или библиотек вопросами. Прямое
финансирование возродит
финансирование по проектам — то, к
чему сегодня пришла вся Европа,
весь Запад. Лично я уже не смогу
жить и работать иначе. У нас уже
давно есть разработанная
федеральная программа реставрации
усадьбы Сукачева, где можно было
открыть центр творчества для детей.
Но это все остается мертвым, потому
что я сталкиваюсь постоянно со
стеной, которую не пробить никакими
доводами. Мне говорят, нет денег, а
они, оказывается, есть, но тратятся
на другие, не на самые актуальные
дела. Представьте себе дерево:
когда идет необильный дождь, ветки
и листья мокрые, а корни остаются
сухими. А зарабатывают-то эти самые
корни… Так и мы. Деньги получал
комитет, распределял их по своему
усмотрению… И поэтому нужно только
финасирование проектов, а "не
всем сестрам по серьгам". Это
единственная возможность что-то
изменить в нашей культуре.

— А если
структурных изменений не
произойдет, вы по-прежнему
останетесь строптивой? Будете
стремиться к самостоятельности?

— Вы знаете, тот
опыт, который я получила в Америке,
и знания по музейному менеджменту
(а я дистанционно обучаюсь в
университете Великобритании и на
русско-американском факультете
Иркутского университета), не
позволяют мне жить и работать
иначе. Я не могу мыслить
категориями прошедшего времени.
Если это называется строптивостью,
то я такой и буду. Я и сегодня везде
твержу, что необходимы
прогрессивные методы управления, а
основные рычаги — это финансы. А
финансы должны "петь романсы"
только интересным проектам. В нашем
музее давно существует проект
создания комплекса сибирского
искусства, начиная с каменного
века. Он включает в себя не только
создание музейной экспозиции, но и
реставрационные мастерские,
открытие ресторана, кафе, магазина
сувениров, который даст
дополнительный доход. Одновременно
мы просчитываем, какое влияние
новый комплекс будет иметь на
развитие социальной среды вокруг.
Мы дадим городу новые
дополнительные рабочие места, а
бюджет пополним налогами. Я
вспоминаю нынешнюю выставку
динозавров, когда народ в музей шел
толпами. Задавала вопросы
руководителям окружающих торговых
точек по улице Ленина. И оказалось,
что и их дневная выручка резко
возросла. А ведь это тоже
дополнительные налоги в казну. Мы
впрямую как-то стесняемся говорить
о выгоде, о пользе дела конкретного,
а об этом надо не говорит, а кричать.
Вот почему в Америке очень сильно
развито пожертвование? Очень все
просто: налоги уменьшаются на сумму
пожертвования. У нас наоборот: если
фирма что-то нам подарила и
официально это провела по
документам, она обязана заплатить
налог на прибыль (которая в
действительности отдана нам). Разве
это не абсурд? Да кто же станет с
нами сотрудничать всерьез и
постоянно, если мы не попытаемся на
областном хотя бы уровне решить не
так уж сложные проблемы? Вот
посмотрите, нам в мае к выставке
подарено произведений искусства
более чем на 150 миллионов рублей за
счет внебюджетных средств
предприятий. И, конечно, люди были
бы благодарны, если их
пожертвования были бы учтены. В
силах Законодательного собрания
принять соответствующий закон, как
это делается в Америке. Ведь там в
каждом штате могут быть свои
законы, которые выгодны и полезны
именно ему, а не всей стране. Или
принять закон о создании
попечительских советов на
территории области. Пусть это будет
попечительский совет больницы,
школы, театра или детского приюта;
каков тогда будет его статус! Ведь
это тоже было в России!
Попечительские советы надо
наделить юридическими правами. В
США кто отвечает за сохранность
коллекции? Попечительский совет!
Личным имуществом отвечает.
Поэтому он все делает, чтобы у музея
была хорошая охрана, мощная
реставрационная база, чтобы не было
ущерба коллекции; он нанимает на
работу директора. Вот что значит
настоящий попечитель, наделенный
юридическими правами и
обеспеченный налоговыми льготами.
Только при таких попечителях могут
быть сдвиги в разных сферах нашей
жизни.

х х х

… В одном
из музеев города Бостона Елена
Зубрий потеряла одновременно очки
и … голову. Это был совершенно
удивительный музей. В ней такой
девиз: когда дети растут, взрослые
становятся детьми… Он открыт до
девяти вечера, и вечером туда
проходят всего за один доллар. И
Елена Станиславовна нырнула в его
сказочный мир. Она мазала щеки
сажей и хохотала над собственным
отражением в комнате кривых зеркал.
Она пускала мыльные пузыри и в
какой-то миг даже чуточку
подпрыгнула, чтобы задеть радугу.
Каталась в детском метро и заходила
в гости к настоящим японцам.
Спускалась в пещеру, где текут
подземные речки, посещала город
восемнадцатого века… Одним словом,
заново вместе с детьми постигала
мир. И была абсолютно счастлива,
забыв про очки.