"Клянусь моею
колыбелью…"

Виталий
КОМИН, журналист

18 июля
Евгению Евтушенко исполнилось 65
лет

Однажды при
дружеском разговоре мой
собеседник, равный по возрасту,
сказал:

— А знаешь, нашему
поколению тоже повезло: мы росли со
своими поэтами. У наших отцов были
Маяковский, Есенин, Уткин. А у нас —
Евтушенко, Рождественский,
Вознесенский, Окуджава, Высоцкий…
А у нынешних двадцатилетних,
заметь, своих поэтов нет, даже
одного, кто пришел бы со своей
"трубой" говорить от имени
поколения о своем времени…

Мой мудрый друг
был глубоко прав.

Признание в любви
к родной земле я впервые
почувствовал в стихах Евтушенко,
еще будучи девятиклассником
зиминской железнодорожной школы N^
26. Помню, школьный библиотекарь
Конкордия Назаровна Черкасова
принесла свежую почту. Среди газет
увидел альманах "Новая
Сибирь", попросил полистать.
Открыв страницу наугад, я прочитал
"Город детства" Евгения
Евтушенко. Фамилия поэта мне ничего
тогда не говорила, зато стихи
буквально потрясли…

Пройтись по
пыльным доскам

тротуара,

где над
крыльцом райкомовским

часы,

где за
оградой старого базара

шуршат овсы

и звякают
весы".

Боже мой, это ведь
моя Зима! Тот самый базар, где
отполированным до блеска
металлическим совком крестьяне
черпали зерно и где они кидали
мешки на квадратное поле амбарных
весов так, что с противовеса
слетали плоские, с прорезями, гири…
По наивности я считал, что стихов
достойны Москва, Ленинград,
наконец, Иркутск, но никак не моя
Зима, где "станционник возится со
шлангом, на все лады ругая
духоту", "где выложены звезды у
разъезда из белых и из красных
кирпичей"…

Пораженный
узнаванием, я спросил у Конкордии
Назаровны.

— Вы не знаете,
откуда этот поэт, Евгений
Евтушенко?

Библиотекарь на
секунду задумалась и сказала:

— Этого мальчика я
знала. Во время войны жил в Зиме,
брал у меня книги. Да все толстые!
Однажды, помню, взял роман
"Пугачев". Ну, думаю, хочет
выглядеть, как взрослые читатели, —
солидно. Решила устроить ему
экзамен. Возвращает он книгу, а я
спрашиваю: "Кто были сподвижники
Пугачева?". "Салават Юлаев,
Хлопуша…" — всех назвал! Только
вот фамилия у него была другой…

Много позже я
узнал о том, чего и сегодня не знают
зиминцы. А именно: из Зимы в Москву
будущи поэт вернулся с другой
фамилией. Дело в том, что, приехав в
декабре 1941 года в эвакуацию в Зиму,
к бабушке Марии Иосифовне
Байковской, Женя носил фамилию отца
— латыша по национальности —
Александра Рудольфовича Гангнуса.
Неблагозвучость фамилии сразу была
замечена острой на язык сибирской
шпаной. Парнишка, как мог, терпел
обидные дразнилки, но порою дело
доходило до отказа идти в школу.

Серьезный
моральный конфликт разрядился
самым неожиданным и благоприятным
образом. В Зиму, переболев тифом,
приехала мать Жени — Зинаида
Ермолаевна Евтушенко. Она работала
во фронтовой концертной бригаде
солисткой, выступать приходилось
много, порою в самых трудных
условиях — с грузовиков,
приспособленных под эстраду, тогда
и заболела… В Зиме ей предложили
работу в детском секторе Дома
культуры железнодорожников, где
она и возилась с трудной зиминской
ребятней военной поры.

Поскольку Зинаида
Ермолаевна была в разводе с мужем (в
1938 году он оставил семью, боясь, что
арест отца жены — Ермолая Наумовича
— бросит тень на его карьеру), то она
без сожаления решила переписать
сына на свою фамилию. Для
возвращения в Москву детям
старшего возраста нужен был особый
пропуск. Одновременно пришлось
сыну убавить один год. Так в
свидетельстве о его рождении
появилась не только новая фамилия,
но и новая дата — 1933 год вместо
1932-го.

Выступая в Зиме и
в залах на всех континентах
планеты, Евгений Евтушенко читал
проникновенно и страстно:

Откуда родом
я?

Я с некой

сибирской
станции Зима…

Много раз
письменно и публично говорил он,
что "взлетел с перрона
зиминского вокзала". Однажды на
Кубе он встретил женщину-туристку
из Зимы и написал на фотографии, что
рад встрече с землячкой "в краю,
где никогда не бывает зимы".

Однако в паспорте
его указано точное место рождения —
г. Нижнеудинск. Да и в архивном
отделе ЗАГСа этого города есть
подлинный документ.

Метаморфозы? Нет!
Просто поэт никогда себя не помнил
в Нижнеудинске, где действительно
появился на свет, а потом был увезен
матерью в Зиму и в Москву.

Зима —
поэтическая столица Евгения
Евтушенко. Он помнит это всегда.
Первый глоток воздуха в свои
детские годы он сделал в нашей
таежной Сибири, а Зима стала не
только местом его "крещения",
но и клятвы:

…И здесь, где
ровно дышат ели,

Клянусь тебе,
моя земля,

Исполнить это
все на деле,

Клянусь моею
колыбелью —

Сибирской
станцией Зима.

Через год после
знакомства с первыми стихами
Евтушенко нахожу его имя на
странице "Комсомольской
правды". Это была поэтическая
зарисовка, как Москва провожает
молодых на освоение целинных и
залежных земель. Хорошо
запомнилась ударная концовка:

Вы добьетесь
побед

обязательно,

Вы

поможете

нашей стране,

И о вас

расскажут
писатели

в новой

"Поднятой
целине".

Эту концовку я
использовл в литературном
сочинении по роману М. Шолохова
"Поднятая целина" на
вступительных экзаменах в
Иркутский университет. Возможно,
обратив внимание на мою
способность сделать "связь
времен", Кира Борисовна
Воронцова поставила первую пятерку
в экзаменационном листе. Кстати,
получил "отлично" и мой
будущий однокурсник Саша Вампилов.

Мы вместе с ним
были в аудитории, когда в 1956 году
нам, студентам университета, читали
закрытое письмо Н.С. Хрущева,
обращенное к коммунистам ХХ съезда
партии. Но даже и тогда не верилось,
что можно будет говорить открыто о
репрессиях, культе личности,
реабилитации "врагов народа"…
Мрачнел, но молчал Вампилов: его
отец, школьный учитель из Алари —
Валентин Никитич — тоже был
расстрелян.

И вдруг — как
бомба! — октябрьский номер журнала
"Октябрь" с поэмой "Станция
Зима". Первое поэтическое
откровение молодого Евгения
Евтушенко.

Жить не хотим
мы так,

как ветер
дунет,

Мы разберемся
в наших "почему".

Великое
зовет.

Давайте
думать.

Давайте будем
равными ему!

К сожалению, этого
свежего ветра перемен после
"хрущевской оттепели" не
увидели многие литературные
критики "Заземлили"
творческий пафос поэта и зиминские
читатели, обвинив его в "мелком
решении сложной темы", в
натурализме, прочих грехах.

Когда газета
"За сталинские темпы" (г. Зима,
1957 г., 30 января N^ 13 (2625) попала в руки
Евгению Евтушенко в Москве, он был
немало огорчен несправедливостью
оценок и ответил редакции так:

"Уважаемая
редакция! Я очень рад, что моя поэма
вызвала такой интерес в моем родном
городе, и внимательно прочитал
отчет обсуждения. Позвольте мне
быть с вами откровенным, дорогие
мои земляки, — мы ведь люди свои, — и
кое в чем с вами не согласиться. Вы
говорите, что я не отразил
(перечисляю по отчету)
строительство гидролизного завода,
гидроэлектростанцию, кирпичный
завод, типовую МТС, новые кварталы в
поселке железнодорожников,
сплавщиков лесозавода,
механизаторов, Старозиминскую ГЭС,
химлесхоз, леспромхоз. Мне кажется,
если бы я писал большой очерк, а не
поэму, эти ваши замечания были бы
уместны. Но вы попробуйте себе
представить, что это была бы за
поэма и кто бы ее стал читать?!. И что
с того, если я увидел там и пьяных, и
очереди (это можно часто видеть не
только на станции Зима) — разве
меньше я люблю свой город от этого,
разве охаиваю его тем самым, как
упрекают меня в одном из
выступлений?! Станция Зима всегда
будет для меня городом любимым и
родным. Евг. Евтушенко".

Это письмо
хранится в личном архиве писателя и
журналиста Ю.В. Маякова, и благодаря
ему оно недавно попало в научный
оборот, в книгу В.В. Артемова, В.П.
Прищепы "Человек, которого не
победили" (Абакан, 1996).

А Евгений
Евтушенко с тех пор почти каждый
год бывает на родине. Теперь здесь
его многие знают в лицо. К счастью, и
читать, и думать над стихами стали
лучше, глубже. И — понимать.

…Однажды, узнав,
как рьяно я защищаю его стихи и
поэмы, Евгений Евтушенко на одной
из подаренных мне книг написал:

Виталию
Комину,

другу моих
поэм,

Набившему
оскомину

своим
Евтушенко

всем.

С юмором,
самоиронией, но, главное — точно.