"Кабала" —
свободы ради…

Валерий
ХОМЕНКО, кинорежиссер

Сегодня, 19
июля, исполняется два года, как
погиб Борис Васильевич Шуньков,
выдающийся мастер сибирского
документального кино,
блистательный профессионал в трех
ипостасях — режиссер, оператор,
сценарист. Наш земляк.

"Золотой
фонд", "жемчужины
кинолетописи" — так говорили
коллеги о многих его фильмах таких
как "Моя Тофалария", "На
краю", "Зона затопления",
"Наваждение" и других. В июне
1995 года он снял, но смонтировать уже
не успел, свой последний фильм —
"Гиблое место". В качестве
видеоверсии его завершили друзья
Бори.

Как и у многих
российских кинематографистов,
нелегка была его стезя. Много раз
ленты Шунькова становились
призерами отечественных и
зарубежных фестивалей. Но еще чаще,
пожалуй, чем награды, знавал
кинорежиссер простои, особенно в
последние три года своей недолгой
жизни (он ушел из нее на 46-м году). Не
одни "объективные" причины
были виной тому, что такой художник
горел вдохновением вхолостую (а в
кино это особенно мучительно).
Изредка казалось, что вынужденно и
он идет на компромиссы… Но
поступаться творческими
принципами — этого ему было не дано.

… "Рожден для
кино, как птица — для полета" —
это я написал о Борисе в очерке,
посвященном иркутскому кино,
опубликованном в феврале 1995 года, и
он это успел прочесть. За пять
месяцев до своей смерти. Впрочем,
фактически все, что я пишу здесь,
было сказано мною в глаза ему
самому, хотя, конечно, не в такой
"олитературенной" форме. О том,
что он как кинематографист одарен
чрезвычайно, что иные творческие
прозрения в его фильмах (не говоря
уже о замыслах) бывают гениальны,
говорил я всем окружающим — друзьям
и врагам (моим; ибо у Шунькова
врагов, кажется, не было).

Был ли счастлив в
кино Борис Шуньков? Подразумеваю:
не эпизодически, в полетах — то есть
снимая. А вообще на киношном
поприще.

…Мечта каждого
художника — свобода творчества.
Особенно кинематографиста,
"по-прометеевски"
прикованного к скале
киноиндустрии, а значит — до
известных времен — зависимого, как
никто другой в искусстве, от
госдотаций и, следовательно,
госцензуры.

Демократия
освободила (на первый взгляд) от
цензуры, но закабалила по-новому, не
менее жестко стягивающими путами —
барышами.

И однажды
представилось Борису Шунькову, что
вот она, возможность обрести
относительную, но не малую, при всех
закономерных оговорках, для себя
свободу.

Правда, надо было
на какое-то время дать себя
"закабалить". Эта "кабала"
была мягкая, даже, пожалуй,
комфортная, и сроки ее были четко
определены в юридическом договоре,
как и вытекающие из нее выгоды.

…Некто Франц,
гражданин Швейцарии, богатый
человек, увлекался этнографией.
Заинтересовали его эвенки на
северо-востоке Бурятии. Приехал,
познакомился, долго и тщательно
собирал материалы, задумал снять
фильм, написал подробнейший
сценарий (что твоя диссертация) и
даже великолепно издал его (у себя
на родине) — книга-альбом, тяжелый
том с богатейшими иллюстрациями, в
прямом смысле научный труд и
никакой не сценарий, да и причем
здесь кино!

Но Франц, богатый
человек, кино любил и стал
осуществлять, возвратившись в
Бурятию, свой кинопроект. Ему
отвели нечто вроде
"резервации" — небольшой
участок тайги, где согласились
поселиться на время съемок в летние
месяцы несколько эвенкийских семей
— с целью "жить, как жили
веками", т.е. как бы
непреднамеренно демонстрируя
перед киноаппаратом нечто
"общинно-племенное" в образе
жизни, как, вероятно,
представлялось ученому Францу.

У меня от одной
только мысли об этом кинопроекте
кружилась голова: каких все стоило
денег, какой богач Франц!

Кто-то
порекомендовал Францу пригласить в
съемочную группу отличного
кинооператора — Б. Шунькова. Тот
согласился: баснословно выгодно
(удача!) — крупный аванс в рублях,
полное обеспечение питанием со
стороны "хозяина" на время
трех-четырех съемочных месяцев,
после завершения работы — участие в
международном фестивале
этнографических фильмов в Локарно,
где престижная и денежная премия
обеспечена в силу основательности
всех стараний Франца в деле
осуществления проекта, и, наконец,
гонорар в твердой валюте и
возможность приобрести за границей
видеокамеру в личную
собственность. Последнее было
самой заветной мечтой Шунькова: вот
она, свобода — своя видеокамера!

За чем же дело
стало! Не работа — курорт.

Ну и что за съемки
были у Шунькова на этом фильме? Сам
он позже мне рассказывал примерно
так. Франц ему объяснил: "Эвенки
живут в "резервации" сами по
себе, не обращая на нас никакого
внимания. Мы тоже не должны
вмешиваться в их жизнь. С просьбой
не обращаться, чтобы лучше кадр
скомпоновать: пройдись-ка для
съемки отсюда сюда, сядь здесь,
поставь кружку с чаем сюда и т.п. Как
действуют эвенки "спонтанно" —
это-то и нужно снимать. Абсолютно
документально!"

Все это
чудовищный антипрофессионализм и
даже, в переносном смысле, какое-то
фантастическое "мракобесие"
для серьезного
кинематографиста-документалиста! А
какие пытки должен вынести
художник, участвуя в этом, с
позволения сказать, кинопроцессе?
Но "шеф" заказал музыку и уже
хорошо платит…

Да, тут волком
взвыть в самый раз! Идиотизм
какой-то!

— И ты терпел?! —
кипятился я.

Он терпел…

— Однажды, —
рассказывает мне, — я увидел
удивительно красивый закат: небо,
речка, облака в розовом золоте!
"Франц, — бегу к нему, — гляди:
такое грех не снять!" Он поглядел
на меня чуть ли не с сожалением:
"Это же не документально. Над
нами будут смеяться, когда увидят
такой кадр в фильме…"

Смеялся я, слушая
Шунькова: нарочно не придумаешь! Но
еще больше смеялся я — "да так и
должно было случиться с тобой!" —
другому эпизоду, который пресек эту
сладкую жизнь в райских кущах.

В один из
элегических вечеров, после
недолгого теоретического спора о
том, что такое кино, Шуньков,
вероятно, в легком меланхолическом
подпитии, кинул в костер договор о
своем участии в производстве
этнографического фильма об
эвенках.

Рассказывая мне
об этом без особой аффектации,
Борис добавил:

— Франц (а он
человек рафинированно
интеллигентный) стал на глазах
белее бумаги…

Так оборвалась
"одиссея" на пути к творческой
свободе. Позже он весьма сожалел
(может быть, кусая локти даже), о
своем опрометчивом поступке, долго
еще возвращаясь мысленно к мечте:
"Что бы я поимел, заставь себя все
вытерпеть!.." Художник, однако,
живет страстями, они-то часто и
опрокидывают расчеты.

Я весьма жалел
тоже о сожженном договоре, ибо, хотя
видео — лишь суррогат кино, но
представьте на минуту, как Шуньков
несловесно излагает идеи своих
кинообразов, роящиеся в его
воображении, а показывает
запечатленными на кассете, будто
посвящает вас в "секреты",
записной книжки.

Не говорю уж о
материальном достатке, приумножать
который он особым умельцем не был.

Кстати, спустя
какое-то время, Франц заочно
попросил Шунькова вернуть аванс в
рублях… но тот физически не мог
этого сделать. "И ничего, —
одобрял я его, — много чести было
оказано Францу твоим участием! Тоже
кое-чего стоит…"