Родовое гнездо
Родовое гнездо
Виктор
ДЕМИН, сотрудник
архитектурно-этнографического
музея "Тальцы"
Моя давняя
мечта — написать о Култуке, моей
малой родине, об одном из знатных в
прошлом селе России, стоящем на
живописном берегу южной
оконечности Байкала.
Говорят, каждый
кулик свое болото хвалит. Да, это
так. Для человека нет милее места
чем малая родина, его дом, его речка,
его леса и горы, где он родился,
крестился, вырос и вышел в люди. Я
тоже, как тот кулик, не могу не
замолвить несколько слов о своем
гнезде: благодарю Господа Бога, что
он подарил мне и моим односельчанам
это святое место на Земле.
Отряд казаков под
командованием старшины Ивана
Похабова пришел, вернее, приплыл от
истока Ангары на юг Байкала в устье
реки Похабихи в 1647 году, чтобы
застолбить и присоединить эти
земли к России. Он же заложил и
"Култушное зимовье", первый
форпост России на Востоке. За
Култуком, в сторону севера и
юго-востока, до берегов Тихого
океана простирался целый
континент, включая приамурские
степи, на котором не было ни одного
укрепленного зимовья, подобного
"Култушному". Они появились
позже.
Тут возникает
интересный вопрос, которым еще не
задавался ни один историк
исследовавший южный Байкал: почему
Похабов избрал местом стоянки не
устье реки Култушной, одно из
благодатнейших и красивейших мест,
а устье небольшой, но полноводной
безымянной речки, которую позже,
как и местность, окрестили в честь
первопроходца?
Причина была
простой, заключалась она в том, что
это устье вместе с мысом Шаманка,
который омывается рекой, было
местом паломничества бурят,
объявленное ими святым, где они
справляли свои ритуальные обряды.
Здесь находился культовый очаг
огня, который горел день и ночь.
Огню буряты приписывали
чудодейственную силу очищения от
всякой скверны и нечисти. Буряты
придавали большое значение в этом
плане и Байкалу, поклоняясь ему в
молитвах, и хранили его чистоту.
Достаточно сказать, что в
средневековье и позже буряты
унаследовали от монголов такой
порядок, и строго его
придерживались. Если буряты ехали
на конях по льду Байкала, а летом
плыли на лодке, то везли с собой
специальный сосуд, куда собирались
все отправления надобностей (и
коней тоже) и выбрасывались на
берег. Шаманский мыс и вся
местность вокруг него строго
охранялись от посторонних глаз.
Таких мест было у бурят,
проживающих в Тункинской долине и
Предбайкалье, два; это Шаманский
мыс в Култуке и мыс Бурхан на Малом
море.
Именно по этим
причинам Похабову и не разрешили
буряты устроить свою первую
стоянку на южном Байкале, в устье р.
Култушной. Потребовалось
определенное время, чтобы буряты
разрешили Похабову заложить
укрепленное "Култушное
зимовье". Позже, в 1675 году, подвиг
Похабова и его казаков скромно
засвидетельствовал в своем
дневнике российский писатель и
географ, посол русского царя
Алексея Михайловича Николае
Спафарий. "На самом Култуке есть
река Култушная, и там пристанище
есть, а Култуком называют самый
край узкий Байкальского моря, где
оно кончается".
Первая стоянка
Похабова, в пяти верстах от Култука,
это сырое, утопающее в лесах и
болотах, угрюмое по тем далеким
временам место, окруженное
высокими горами, за которыми рано
садится солнце, носила название
Мертвый Култук.
По Далю слово
"култук" толкуется как
"тупик" или морской залив,
особенно мелкий. Все признаки
"мелкого морского залива" в
прибрежной части Култука
присутствуют, и даже очень.
Сделаем небольшое
отступление и передадим слово
современнику, написавшему о
Култуке и улице Набережной. В 1823
году посетивший Култук русский
писатель Алексей Мартос оставил в
своем блокноте любопытную запись,
пролившую свет на облик моего села,
окружающую его природу и
зажиточность селян: "Култук
построен правильно. В нем 21 дом, но
улица расположена параллельно
изгибу моря. Култукские
окрестности заслуживают кисти
художника Вернета, страстного
любителя подобных приморских
видов. Кедры величавые осеняют
соседственные горы. Отсюда уже
недалеко устья рек Слюдянки,
богатой царством минералов, и
Похабихи, которую называют в честь
того Похабова, который построил
острог Иркутский; сверх того, во
многом как воин и политик был
полезен для службы русских царей.
Култук, к чести жителей и местного
начальства, содержится в такой
опрятности, которую можно найти в
опрятностях Норвегии и Голландии.
Жители имеют изобильное
хлебопашество и рыбные промыслы.
Омули, сиги, хариузы и налимы
водятся во множестве".
Улица Набережная
начиналась с северо-запада от того
места где много лет стоял по
"колено" в Байкале большой
крестьянский двор, служивший в свое
время заезжим домом курорта
"Аршан", и шла до взвоза (где
сейчас причал БАМа). В начале улицы,
где находился девственный кедровый
лес (напротив ст. Култук), была
пристань, та самая старая пристань,
к которой в 17 в. приставали дощаники
казаков и купцов, что везли свои
товары в Монголию и Китай. Здесь же,
у Байкала, на правом берегу р.
Медлянки, впадающей в Байкал (где
находится наливной участок
нефтебазы), стояла первая в Култуке
часовня, построенная в 17 веке в
честь святителя Николая
Чудотворца, покровителя мореходов.
В окнах часовни вместо
лиственничных рам стояли
металлические (это по тем-то
временам), а слюда вместо замазки
заливалась свинцом. Это делалось с
учетом влажного морского климата.
Эти рамы видел и держал в руках,
любуясь искусством русских
мастеров, старожил Култука Бачин
В.Л. (87 лет). К сожалению, рамы не
сохранились.
В пятидесятых
годах 19 века в связи с увеличением
жителей православной веры в
Култуке была построена церковь и
тоже названа Никольской.
Первосвященником этой церкви был
отец Иоанн, "один из лучших людей
мира сего", как о нем отзывался
Бенедикт Иванович Дыбовский,
талантливый биолог,
писатель-этнограф, награжденный в
1870 г. за исследования Байкала
золотой медалью Российского
географического общества, живший в
Култуке в 1868—1872 гг. Последним
священником Култукского храма был
Иннокентий Чуринов. Как и везде в
России, после переворота 1917 года не
миновали беспредела крушения
русских духовных ценностей и
часовня, и Култукский храм.
Мое описание ул.
Набережной и култукских
окрестностей было бы неполным, если
не сказать несколько слов об
озерах. Это была целая система
красивейших озер, связанных между
собой протоками с р. Култушной,
имевшей у Байкала два устья,
которая подпитывала эти дивные
озера речной водой, и через правый и
левый по течению большие рукава
впадала в Байкал.
На берегах озер
было множество "засядок",
сооруженных из дерна. Они были
фамильные, каждый охотник приходил
охотиться на водоплавающую птицу в
свою засядку, из которой стрелял, а
добычу подбирал на
лодке-плоскодонке типа дощаника.
Нельзя не
рассказать коротко о становлении
землепашества в Култуке. Его
горно-таежные окрестности, сплошь
покрытые лесами, которых никогда не
касалась соха, не очень-то
располагали казаков и крестьян к
ведению сельского хозяйства. И все
же в вечном противоборстве с
нелаковой природой они показали
изумительное уменье вести
хозяйство в столь сложных условиях,
разрабатывать и распахивать сохой
крутые склоны, с которых, бывало,
чтобы спустить на телеге вниз
груженный хлебом воз, специально
изготавливали тормоза. Бывали
случаи когда распряженные телеги
срывались, и пока летели донизу, от
них ничего не оставалось. В
молодости, когда я работал в
колхозе, мне приходилось спускать с
такой высоты телегу, груженную
боронами. Страшная картина.
Култучане сначала
разрабатывали близлежащие земли в
так называемой в "верхней
загороди", которая находилась
выше растянувшейся на несколько
верст улицы Тункинской. Была еще и
"нижняя загородь" — между
улицами Набережной и Тункинской,
здесь же были и большие выгоны для
скота. Это был один из самых больших
сказочных лугов Култука, его еще
называли "цветочным", сейчас, к
сожалению, он весь завален
строительным хламом, а
железнодорожный подъезд к причалу
БАМа заставлен разбитыми вагонами,
из-за которых с Тункинской улицы
нге видно ни луга, ни Байкала.
Но самые богатые
земли еще с середины 18 века
култучане начали разрабатывать в
сравнительно безлесной долине р.
Култушной, раскинувшейся от
Калтуса и озер до поворота на
карантин. На всем этом пространстве
не было никаких построек.
Тункинская улица (теперь Кирова)
бравшая начало у правого берега р.
Медлянки, позже ставшая главной,
заканчивалась у этих новых пашен, а
точнее, у Первой Воротной (от слова
"ворота", которыми закрывали
угодья от своего и монгольского
скота, что гнали через Култук).
Кстати, за этими воротами
начиналась первая большая пашня
моего прадеда Галактиона Демина,
деда и моих родителей, где сейчас
находятся нефтебаза, Дом культуры и
столовая, передаваемая по
наследству. Позже за пашнями моих
предков, уже перед Второй Воротной,
стали появляться новые, их
осваивали русские переселенцы из
Тункинской долины — Мясниковы,
Сороковиковы, Одностронцевы,
Асламовы, Кобелевы.
К концу 19 века в
Култуке было разработано и освоено
более 1,5 тысяч десятин плодородной
земли. Для 120 казацких и
крестьянских дворов этой земли
было достаточно. Из-за отсутствия
больших массивов земли пашни были
разбросаны, крестьянин мог иметь
две-три пашни в разных местах.
Каждая пашня несла на себе печать
хозяина, который ее разрабатывал и
осваивал: или она называлась его
именем с приставкой прозвища (в
Култуке не было семей без прозвищ),
например, пашня Алексея Коры (лицо
цвета лиственничной коры), Егора
Долгого (жившего у пади Долгий),
Василия Железного (отличавшего
здоровьем и силой), Андрея Черного
(по цвету лица), Василия Малого (не
удавшегося ростом), Прокопия Волка
(сурового и быстрого на ноги), или по
имени без прозвища: вячеславовская,
демьяхинская, никоноровская,
капитоновская, или по фамилии:
гавриловская, деминская, шехинская,
пашнинская, нефедьевская,
кокоулинская, сороковиковская,
бачинская, асламовская,
кобелевская, шелонинская , или по
прозвищу: хангайская ( по прозвищу
моего деда, "хангай", в
переводе — бог леса). Словом,
безпризорных пашен не было. По
таковому же принципу именовались и
другие угодья: кедровые, покосные,
рыболовные и даже солонцы, которых
в окрестных горах было очень много.
Мои далекие
предки всегда помнили одну истину:
на пашне, лежащей на лоне красивого
и ухоженного ландшафта, и хлеба
родятся тучные, и плоды
полновесные, и их ценность
значительно выше, чем на
неухоженных землях. И в самом деле в
те далекие годы, когда цивилизация
еще не касалась берегов Байкала,
приезжавшие в Култук люди,
по-теперешнему туристы,
прогуливаясь по набережной, брали
лодки и выезжали в море, чтобы
оттуда полюбоваться окрестностями
Култука, и прежде всего
величественной и завораживающей
картиной, которую являли собой
ухоженные пашни, особенно перед
страдой, когда стеной стоящие
высокие хлеба, от легкого дуновения
ветра то ложились под тяжестью
колоса, то опять вставали.
Земли в Култуке
очень высоко ценились и
закреплялись за хозяевами сельским
сходом, с правом продажи или
култучанам, или новым поселенцам;
посторонним лицам земля не
продавалась. Разрешался обмен,
скажем, сенокосные угодья — на
пашни, и наоборот. Староста деревни
следил за использованием пашни и
других угодий, и строго наказывал
тех, кто их запускал, вплоть до
изъятия пашни и передачи ее через
сельский сход другому более
рачительному хозяину.
Култук всегда
славился хлебом. В прошлые века, до
появления в Тункинсой долине
казаков, буряты приезжали покупать
или обменивать муку и хлеб в Култук.
Все, кто ехал в Монголию и Китай,
хлебом запасались тоже в Култуке.
Не случайно за ним надолго
сохранялось звание первой
маленькой хлебной житницы на
востоке России.
Сельский сход был
своего рода законодательным
собранием на месте. Как
рассказывали старики, решения
схода, за редким исключением, когда
важные вопросы выходили за рамки
его компетенции, объявлялись в
устной форме. Староста в своей
амбарной книге только фиксировал
сам факт проведения схода по тем
или иным вопросам. Словом, все
вопросы, по которым принимались
решения, сход держал в памяти.
Староста не имел права отменить
решение схода, а если это случалось,
то сход отстранял его от
обязанностей и назначал другого.
Если на его месте оказывался казак,
его могли еще и публично выпороть,
импровизированно превратив сход в
круг.
Тогда, кстати,
никто не ждал законов сверху,
касающихся уклада жизни казаков и
крестьян. Они принимались по
требованию селян, когда в них была
необходимость. Например, об отводе
пашни, охотничьих и рыболовных
угодий, о распределении кедровых
лесов, и даже мест под солонцы. В
складчину заготавливали и
доставляли лес на строительство
храма, жилых домов со всеми
надворными постройками для
священника и служителей церкви,
мангазеи, школы, на ремонт мостов
или на обустройство улиц и т.п.
Очень дорогостоящим было для селян
содержание ямщиков и почтовых
станций, особенно Култукской
почтово-ямщицкой станции, одной из
крупнейших, в которой запрягалось
полтора-два десятка троек.
Култучане содержали в образцовом
порядке еще и таможню, а также
карантин, через который
пропускался весь монгольский скот,
который гнали в Россию.
В нашей деревне
вплоть до 30-х годов никакой связи не
существовало с внешним миром. Все
решалось с помощью коней. Например,
распоряжения старосты в устной
форме развозил по деревне верховой
десятник. По постановлению схода
каждый двор выделял на 10 дней в году
молодого человека в распоряжение
старосты, со своим конем и своими
харчами. В обязанность его входило
собирать сходы, следить за
содержанием общественного
пожарного инвентаря и за пожарным
выездом, который состоял из
дежурных коней, всегда
находившихся в том или ином дворе,
отвечающем за выезд. Если в каком-то
дворе не оказывалось на месте
ведра, бочки с водой, багра или
топора, староста накладывал за это
на крестьянина штраф, который
нельзя было задерживать, а если
задерживал, тогда приходилось
иметь дело с урядником.
Сходу приходилось
принимать решения и большой
государственной важности.
Например, в 1908 году губернскими
властями была поставлена перед
култучанами сложная проблема. В
этот год шло к завершению
строительство Кругобайкальской
железной дороги. Губернатору надо
было заручиться согласием жителей
Култука на строительство в его
окрестностях вагонного и
паровозного депо на месте основных
выгонов для скота и в
непосредственной близости от
Байкала и озер. Тысячам голов
крупного рогатого скота и коням,
которых приходилось на двор по 3—5
голов, угрожала бескормица. Других
таких угодий вблизи Култука не
было.
Сельский сход по
этому вопросу, на котором
председательствовал староста
Поваров Куприян Ильич, длился целый
день. Никакие уговоры губернских
чиновников не принимались, в
результате култучане единогласно
проголосовали против этого
строительства. Решение схода ушло к
губернатору, а от него в
правительство, которое согласилось
с решением схода, и строительство
было перенесено в долину р.
Слюдянки, где сейчас и находится
железнодорожный узел.
