"Люблю
партнеров, у которых чертики в
глазах!.."

Творческий
портрет Вячеслава Дычинского,
солиста Иркутского музыкального
театра

Валерий
Владимиров Критик

Бывают ли еще
артисты, до такой степени в жизни
неактеры, как он? Я даже
засомневался: им ли я недавно
любовался в облике разгульного,
душа нераспашку, князя Вано
Тантиашвили из "Проделок
Ханумы", которого долги
духанщику растут быстрее усов?.. А
что общего у этого "домашнего",
деликатно-застенчивого и, кажется,
чуточку растерянного человека — с
широкой, что степь твоя
запорожская, натурой, которой
артист наделяет образ помещика —
"самостийца" Кирилла
Петровича Шпака из
"Шельменко-денщика"?.. Ну, а
откуда же, как говорится, черпал
краски он, Дычинский, для
вальяжного, жгуче-обольстительного
синьора Доменико из "Чао,
мадонны!" Не мистификация ли?
Впрочем, не я первый, кто дивится
чуду всякого таланта — его вечной
загадке.

Когда я только
собирался знакомиться с Дычинским
в жизни, я расспрашивал работников
театра, знающих артиста не один
десяток лет: "Как его
отчество?" — и для каждого вопрос
был неожиданным: "Отчество?.. Не
знаю. Слава — и Слава…" Понятно, я
так к человеку, которому за
пятьдесят, обращаться не мог, но был
уже наслышан о том, что Славу в
театре все не только любят, но
относятся с особой трогательной
нежностью: ведь окружающим, как
подарок, не только талант, но и его
носитель — человек ровного,
мягкого, незлобливого нрава, себя
не выпячивающий, как-то органически
благожелательный к ближнему.

Я еще добавил бы к
своему впечатлению о нем:
детскость… Если б Вячеслав
Владиславович не обладал фигурой
поистине богатырской (он и Петра
Великого играл когда-то в
"Табачном капитане"), ростом
"гренадерским". И эта
"бравая стать" — при
своебразной "камерной" флегме,
с добродушной хитринкой в глазах,
самоиронией в улыбке. Он знает, что,
не рожден давать интервью,
сочувствует мне, журналисту,
который "терзается", пытаясь
доискаться до истины…

Актер умеет,
растворяясь в спектакле, покоряясь
сценическому ансамблю, не только не
терять масштаба своего героя, но и
достраивать его, когда
драматургический материал скуден,
а то и пошл. "Убей меня",
голубчик! " — так называлась года
два назад поставленная у нас
музкомедия А. Эргашева, узбекского
композитора, по пьесе турецкого
драматурга А. Несина. Там
В.Дычинский исполнял роль
контролера квартирных
электросчетчиков, старика с
радикулитом, ишиасом и бронхитом,
которого, спаивая, соблазняют,
завалив на кровати, две прыткие
хозяйки-старухи… Постановка в
печати была изругана, хоть и с
оправданными "реверансами"
известным артистам.

Но вот чем поразил
тогда меня Дычинский: сквозь дебри
скабрезности, переигрывая (словно
дурача) пошляков, он как-то
исподволь воплощал вечную тему
русского искусства — "маленький
человек", немощный и униженный,
над которым смеяться такой грех,
как глумиться (это при хохоте
публике). И актерская "заявка"
на… героя Гоголя или даже
Достоевского прозвучала с щемящей
душу естественностью, которая
парадоксальным образом роднит
старца с ребенком, о которой,
перефразируя поэта, хочется
сказать: "замена мудрости
она"…

Роль у Дычинского
словно "светилась", и отблеск
ее отражался в героинях — невольно
думалось: а ведь жалко этих
несчастных старух, и ничего
смешного в них нет!.. Непривычную в
критике оценку выставил я тогда
работе актера: благодарная.
Христианские чувства будящая. Это в
оперетке-то?! Не слишком ли? Да и
зачем? Но драматический
"заквас" таланта Вячеслава
того свойства, когда артистическое
чутье соблюдает меру во всем: в
мысли, в жанре, в правде чувств.

Ну, а все же, как
роль рождается?..

С доброй усмешкой
Вячеслав Владиславович говорит
мне, что во времена былые, когда он
готовил, например, роль Зупана в
"Цыганском бароне" (а он Зупана
сыграл в четырех различных
постановках в трех театрах),
режиссер с актером проводил
"глубокоэшелонированную"
разведку психологии героя, так
сказать, классовый анализ: Зупан —
помещик, он арендует землю у
баронов Баринкаев, его социальный
интерес в том-то.., и т.д. Прямо-таки
политзанятие!

А вот недавно, на
праздничном концерте в
Международный день театра, вышел
В.Д. на сцену и спел песенку Зупана —
и зал был будто озарен озорством,
игривым шармом любимца публики, все
так тонко, насмешливо, искрометно,
каким только и может быть характер
у "вневременного" дитя Иогана
Штрауса!

Нынче готовится в
ИМТ постановка рок-оперы "Иисус
Христос суперзвезда", Дычинскому
дали небольшую роль царя Ирода,
тоже с песенкой. Он говорит, что
пришлось в Библию заглянуть: что
там есть о том царе?.. Я же думаю: а
что бы ни было, ждите, зрители, от
артиста сюрприза!

И если от его
Шпака в "Шельменко" у меня
рождались ассоциации с палитрой
репинских запорожцев, то самому
артисту неведомо, писал ли кто-то из
его предков письмо турецкому
султану…

Он родился в
сельском районе Красноярского края
в семье врача-эпидемиолога, и ничто
не предвещало артистического
будущего. После школы —
горнопромышленное училище в
Черногорске, из 3 лет учебы — год и 10
месяцев производственной практики,
а уж специальностей сколько — почти
как ролей через десяток лет.

Слава вкалывал с
молодым энтузиазмом в
горнодобывающей промышленности,
терся среди суровых нравов. Сам
себя считал уже "рабочей
косточкой", а для души пел в
самодеятельном ансамбле. Кумиром
был Муслим Магомаев, его репертуар
копировал. Уж сколько лет прошло, а
до сих пор хранит и переслушивает
порой его записи, бережет
автограф… Вспоминает, как
встретился раз за кулисами
Красноярской музкомедии. Слава с
другом подрабатывал, расписывая и
монтируя сценический задник,
знаменитый певец гастролировал —
вышел со сцены, исполнив номер, их
увидел, полюбопытствовал: "Что
тут у вас?" Разговорились…
Никакой звездомании с его стороны.
И хотя занят был по горло — работал
в бригаде, что давала концерты с
утра до вечера, челночным методом —
братья Гусаковы, чечеточники,
начинали в одном зале города,
Муслим в другом, еще кто-то в
третьем, четвертом, а потом
менялись быстрыми перебежками, —
все равно нашлось у артиста время
принять без спешки поклонника в
одной гримерной, пообщаться, не
возражал даже, чтобы гость поднял
тост за его успехи, сам потом
угостил… ("Но не пил, только
курил много", — вспоминает
Вячеслав знаменательную для себя
встречу).

Артистам
вкалывать приходится не меньше
работяг, вывод такой сделал
Дычинский еще до начала своей
театральной карьеры. Это "азы"
профессионализма. "Ни от больших,
ни от маленьких ролей я поставил
себе правилом не отказываться —
говорит он. — Главное — роль
сделать, пусть она, по привычным
канонам, не "твоя", на первый
взгляд. Вживайся, шлифуй — станет
твоей. Тем дороже будет, если
принесет потом успех…"

Он и в жизни своей
молодой как бы открывал в себе
"роль" за "ролью", и не
подозревая вначале, что рожден для
театра.

Любовь к пению
постепенно вытесняла из жизненных
интересов другие серьезные
занятия. Пришел срок — началась
служба в армии, обучили в ЗабВО
специальности, важной для
противовоздушной обороны, но в
Загорске, куда Вячеслав был
направлен, начальство больше
оценило его пристрастие к
вокалисту. Пел в ансамбле округа.

На гражданку
возвратился, пробовал на хлеб
зарабатывать и физруком в
санатории (волейбол — тоже был из
его увлечений), и учеником токаря
поступил на радиотехнический завод
— все не то…

Тогда
прославленный ансамбль сибирского
танца и песни М. Годенко ковал себе
молодые кадры при ДК
вагоноремонтного завода в
Красноярске. "У них я всех
ямщиков перепел, осваивал народные
песни", — вспоминает Вячеслав. И
тут оставалось уже сделать шаг,
чтоб искусство стало судьбой.

Друзья давно
подсказывали: чего маешься — иди в
училище искусств. Поступил на
вокальное отделение, а через год,
увлекшись спектаклями театра
оперетты, влюбился в этот жанр и
перевелся на отделение музыкальной
комедии.

Вроде бы и
незаметным оказался рубеж, что
отделял жизнь вне искусства от той,
что длится более четверти века.

— А случался ли у
вас "звездный час", когда
наутро просыпались знаменитым? —
спрашиваю Дычинского.

Он и такого не
припоминает. Для него, кажется,
существенней не момент славы, как
"момент истины", не вспышка
успеха, а преодоление природной,
бытовой инертности,
психологического торможения перед
сценой и ролью, какое бывает у
начинающих.

Вот он с юмором
рассказывает, что комплексовал
когда-то по поводу того, что
грассирует от природы. Сначала-то,
вроде, не придавал этому значения.
Но еще в Красноярском театре
музкомедии, когда получил роль
Пятницы, одного из семи гномов в
"Белоснежке", режиссер начал
переправлять все слова в его
тексте, где была буква "р".
Например, было: "пирожки" —
стало "пончики"… И хоть
нравился он всем в этой роли, но
что-то мешало… И думалось невольно:
это что, теперь на все роли впереди
искать словам замену?

Но режиссер Мирон
Лукавецкий, который и пригласил его
в 1974 году в Иркутск, сразу заметил
этот его "пунктик" и легко
внушил: "Это ваша индивидуальная
краска. Дорожите ею…" И… прошло.
А, вернее, пришло ощущение, что не
только его офранцуженные графы
могут изящно грассировать, но и у
Воеводы (его первая роль в
Иркутском театре) в "Девичьем
переполохе" этот легкий штрих,
слегка нетвердое "р" — в меру
трогательно и комично.

Мелочей в
искусстве быть не должно. Он помнит
рассказ одного западного
режиссера, как у них принимают в
труппу актера. Предлагают сыграть
сцену Скапена с мешком, в котором
сидит купец Жеронт, и засекают
время секундомером. Норма — 1 минута
45 секунд. Выиграл секунду-другую,
идет тебе в зачет.

Трюк на сцене,
комический прием, шутка должны быть
искрометны, никаких заминок,
растяжек, динамика — как при
стрельбе по летящим мишеням!..

Виктор Жибинов —
вот был партнер, у кого плясали
чертики в глазах, целый огневой
кордебалет! "Мы работали с ним в
паре в "Прекрасной Елене", в
ролях древних греков, выходили в
тогах, сандалиях… и начинался у нас
бешеный импровиз, он зажигал меня
своими сиюминутными выдумками,
едва ли не провоцировал на дуэль:
кто кого перефантазирует в одно
мгновение, без заминки — иначе
провал!.. И риск, и умора — и что
делалось в публике, она буквально
каталась, визжала от смеха и
восторга!" — вспоминает
Дычинский. И, наверное, по привычке
комического артиста, ставшей
"второй натурой", видеть
смешное и в грустном, говорит, что
"импровизации" позволяла себя
иногда и часть публики.

Был в Иркутске
один большой начальник, он любил
водить внуков на детские спектакли,
наслаждался ими сам, но человеком
был серьезным. В "Сказке про
Игната, русского солдата" играл
Вячеслав Владиславович Барина,
которого слуга информировал насчет
курочки-рябы, дескать, что вот, мол,
стала нести она яйца не простые, а
золотые… Ну, играли, и играли не
раз. И вдруг в театр поступает
распоряжение: насчет яиц текст
изъять!.. В чем дело? Не сразу и
сообразили: в городе-то перебои с
продукцией птицефабрики!..

Артист оперетты
крайне редко касается в творчестве
тем трагикомических, тем дороже они
Дычинскому, как мне показалось. И
все же были у него, разумеется,
звездные роли, но об этом спектакле
— "Скрипач на крыше" — он
говорит как о звездном часе всего
коллектива Музыкального театра.
Там у многих артистов роли были
сыграны прекрасно. Великолепно
поставила мюзикл главный режиссер
театра Н.В. Печерская.

Для него же
особенно неповторим был
"Скрипач" тем обостренным
эмоциональным резонансом, который
возникал у исполнителей с публикой
в зале. Это так же, как у него с
Жибиновым в "Елене", но здесь,
наоборот, у слушателей,
соболезнующих переживаниям героев,
навертывались слезы, кое-кто и
плакал…

"Вот в этом
месте", — говорит артист и
включает запись молитвы Тевы в
исполнении… Магамаева. Я хоть не
видел в свое время Дычинского в
одной из "коронных" его ролей,
но по другим, пусть менее
драматичным, догадываюсь, как
близка ему тема человеческой
солидарности простых людей перед
лицом унижений и страданий.

… Мне показали
удивительную видеозапись: ведущие
артисты ИМТ после большого
концерта, завершившего театральный
сезон, прерывают прощальное, перед
летними отпусками, застолье за
кулисами и обращаются с трогающими
душу словами к дорогому Славе,
находящемуся… в больнице. Никаких
сантиментов, но ободряюще
по-товарищески, с искренней
уверенностью, что все будет хорошо,
и, конечно, как им всем и положено, с
теплым юмором, говорят Якубова,
Акулова, Варлашов, Городецкие…

Да, его в театре
любят все. И он любит всех… Не это
ли ему помогло, когда случился к
него инфаркт, за летние месяцы
восстановить здоровье, а в новом
сезоне продолжить работу на сцене с
полной нагрузкой?..

Дычинский —
артист, у которого самого чертики в
глазах. Но какие-то необычные. Если
только может быть чертик с
грустинкой. В любой, даже
"брутальной" сценической
ситуации — а ведь в опереттах не
редкость площадное шутовство, он
всегда проявится как… лирик. Да, да,
и более того, дарование этого
популярного у зрителей
заслуженного артиста России
романтично! Смехом этот комик нас
облагораживает. Поклон художнику
за светлую радость его творчества!