Семнадцать
мгновений власти

Ровно 90 лет
назад, в марте 1917 года, последний
иркутский генерал-губернатор
Александр Иванович Пильц был
отстранен от должности и по приказу
Временного правительства
препровожден в Петербург. Известно,
что он доехал до столицы, но
дальнейшие его следы теряются.

Мы с историком
Евгением Шободоевым, заведующим
отделом информации, публикаций и
научного использования документов
Госархива, листаем личное дело
Пильца. Распоряжение министра
внутренних дел Бориса Штюрмера,
датированное 15 марта 1916 года:
"Вам всемилостивейше повелено
быть иркутским
генерал-губернатором. О таковом
высочайшем повелении честь имею
уведомить Ваше
превосходительство…"

— Откуда он
возник на иркутском небосклоне?

— Из Могилева.
Исполнял должность местного
губернатора.

— Чем вызван
перевод?

— Скорее всего,
близостью к царской семье. Могилев
стал прифронтовой зоной, там
размещалась ставка Верховного
главнокомандующего. Имелось
несколько благотворительных
организаций. Пильц был главным
распорядителем одной из них,
находящейся под патронажем дочери
царя Татьяны Николаевны.

— Что он был
за человек?

— Его
превосходительство действительный
статский советник, сорока шести
лет. Хотя выглядел старше. Чиновник
до мозга костей.

— Чем
ознаменовался год его правления?

— Ничем.
Центральная власть шаталась.
Председатели совета министров
менялись каждый год, а то и дважды
за год. Никому уже не было дел до
окраин. Пильц не успел даже вызвать
свою команду из Могилева.

— А тогда
практиковалось брать с собой
команду?

— Всенепременно.
Окружение составлялось из своих
людей.

— Но ехать в
такую глушь да еще по своему
желанию…

— В Сибири можно
было сделать блестящую карьеру.
Чиновник здесь шагал по табели о
рангах, как по лестнице, как
правило, обгоняя своих
петербургских коллег на три-четыре
чина. Особенно блестящей молодежью
окружил себя Муравьев: выпускники
Царскосельского лицея, училища
правоведения, пажеского корпуса…
Люди, конечно, разные. Были и
откровенные чинодралы, прозванные
местными жителями "навозной
сволочью", но были и люди
даровитые — Невельской, Корсаков…

— Манили и
деньги?

— Естественно.
Полуторный оклад, повышенные
кормовые. Да вот, взгляните, у
Пильца представление о вакантных
должностях. "Штаб-офицер
содержания чина полковника — 3407
рублей годовых, адъютант в чине
капитана — 2257 рублей…" Можете
сравнить: сельский учитель тогда
получал 36 рублей в месяц, это
примерно четыреста в год.

— Как всегда,
учителя в последних рядах.

— Оклад
преподавателя гимназии был,
конечно, выше. До ста рублей. На
уровне хорошего конторщика,
особенно банковского.

— Чиновникам,
верно, шел еще приварок и от взяток?
Или тогда их не брали?

— Ну, как без них.
Правда, как и сейчас, в них трудно
было уличить. Сперанскому пришлось
два года выводить на чистую воду
Пестеля, тогдашнего
генерал-губернатора всей Сибири, и
его компанию.

— Он
родственник декабристу Пестелю?

— Отец. Такая вот
метаморфоза: сын идет на виселицу
за честную и справедливую
республику, а отец обвиняется в
казнокрадстве. Он правил Сибирью из
Петербурга, передоверив управление
на местах двум гражданским
губернаторам: томскому и
иркутскому, Ильичевскому и
Трескину. Те и развернулись, не
обижая патрона.

— А как вы
узнали о мздоимстве?

— Царя завалили
жалобами. Он и послал Сперанского
провести ревизию, наделив правами
генерал-губернатора Сибири.

— Как он
относился к взяточникам?

— Я бы сказал,
терпимо. Если нет правильного
государственного устройства,
взятки будут, как бы за них ни
карали. Потому и работал всю жизнь
над созданием эффективной системы
управления, которая бы отсекала
злоупотребления. К делу Пестеля он
подошел осторожно. Если
первоначально было привлечено к
дознанию около 600 человек, то
окончательное обвинение было
предъявлено не более 50.

— И какое
наказание? Тюрьма? Каторга?

— Ну что вы, до
тюрьмы дело не дошло. На виновников
сделали денежные начеты: сколько
украл — столько и верни. А сумма
была астрономическая, что-то около
трех миллионов. Пестель и Трескин
лишь незадолго до смерти
расплатились.

— Как
рассматривалось назначение на
должность генерал-губернатора
Восточной Сибири: царская милость
или опала?

— Это был венец
карьеры. После этого, как правило,
пересаживались в сенаторское
кресло. У Репина на его знаменитой
картине "Заседание
Государственного совета" как раз
представлены два бывших иркутских
генерал-губернатора: Горемыкин и
Игнатьев. Ни один царь, за
исключением Николая II, Сибирь в
глаза не видел, поэтому посылались
сюда люди надежнейшие, лично
известные государю. Хотя пригляд
был, информация дублировалась и по
судебным, и по жандармским
ведомствам.

— Как
уживались в одном городе
генерал-губернаторы Восточной
Сибири и гражданские губернаторы
Иркутской губернии?

— Любопытная вещь:
ни один губернатор не вырос в
генерал-губернаторы.

— Ума не
хватило?

— Дело, наверное,
не в уме, а в чувстве соперничества.
Сильный губернатор уж слишком
мозолил глаза. На что уж толковым
был Зарин, но Муравьев не смог с ним
ужиться. Перевел в Енисейскую
губернию, а на его место поставил
Венцеля, бравого николаевского
служаку, геройского вида, с
завитыми бачками и грудью колесом,
который стал тенью Муравьева,
действующей по его указке.

— Сколько
было всего иркутских
генерал-губернаторов?

— Смотря от кого
считать. Сперанский был последним
генерал-губернатором Сибири. По его
предложению эту огромную
территорию, весьма громоздкую в
управлении, разделили на две части.
Заступивший на его место Лавинский
и стал, по сути дела, первым
генерал-губернатором Восточной
Сибири. Звали его Александром
Степановичем. Между этими двумя
Александрами — Лавинским и Пильцем
— и умещаются все правители числом
семнадцать.

— Для
большинства известны лишь два
имени: Сперанского и Муравьева.
Остальные чем-то проявили себя?

— Некоторые были
столь бесцветны, что не оставили по
себе особой памяти. Как, например,
Фридерикс, питомец жандармского
корпуса и усмиритель Польши.
Известен лишь тем, что отбил жену у
полицмейстера, и при нем случился
страшный пожар 1879 года. Заменивший
его Анучин — генерал-лейтенант
Генштаба, талантливый военный
писатель — много сделал для
восстановления города, заслужил
признательность жителей, но случай
с учителем Неустроевым возбудил
против него общественное мнение.

— Что это за
случай?

— По долгу службы
генерал-губернатор обязан
инспектировать тюрьмы. При одном
таком посещении он стал делать
внушение Неустроеву, полтора года
находящемуся под следствием. Тот,
взбешенный, влепил ему пощечину.
Власть у генерал-губернатора
огромная. Собрался военно-полевой
суд и вынес приговор: расстрелять.
За оскорбление действием. И
расстреляли.

— А за что
Неустроев попал в тюрьму?

— Его подозревали
в причастности к организации
Красный крест "Народной воли".
Через нее устраивались побеги с
каторги. Беглецов снабжали
деньгами, фальшивыми документами,
подорожными. Следствие не могло
доказать вину Неустроева, и самое
большее, что ему грозило, — ссылка в
Якутск. А тут расстрел.
Несоответствие наказания.
Естественно, это всех возмутило.
История попала в зарубежные газеты,
имела широкий резонанс.

— Анучину это
сошло с рук?

— Его вызвали на
аудиенцию к государю, после которой
он уже в Иркутск не вернулся. Тихо
убрали. Кстати, аналогичный случай
произошел и с Синельниковым. Крутой
был, жесткий человек. Ему тоже при
осмотре тюрьмы закатили пощечину. И
тоже виновного расстреляли.

— А
общественное мнение?

— Промолчало.
Поляк, ссыльнокаторжный, с печатью
вины. Помог и авторитет
Синельникова. Его, пожалуй, любили,
как никого. Много сделал для города.
Те же синельниковские сады…

— Специально
посаженные?

— Нет, расчистили
лес возле Ушаковки, разбили аллеи,
скамейки расставили. По вечерам
устраивали променады. Раньше
вообще любили гулять.
Генерал-губернаторы на службу
пешком хаживали. Без конвоя, без
телохранителей.

— По роду
занятий вы хорошо знакомы со всеми
правителями Восточной Сибири. Кто
произвел на вас большее
впечатление?

— Пожалуй,
Корсаков. Головокружительная
карьера. Приехал в Иркутск в чине
капитана, адъютантом Муравьева, а
через двенадцать лет —
генерал-лейтенант. И не лестью и не
интригами погоны заработал, а
верной службой. Мотался с
поручениями до Тихого океана. Где
верхом, где на собаках.
Неудивительно, что после отъезда
Муравьева занял его место. И десять
лет был у руля власти.

— А потом, как
обычно, в сенаторы?

— Он был человек
действия, и занимать почетную, но
мало на что влияющую должность было
не по нему. Он вышел в отставку и,
как часы, лишенные завода, очень
быстро умер.

Беседу вел О.
ГУЛЕВСКИЙ.