«Рыбы путём нет, на уху не хватает»
Население Ольхона последние несколько месяцев живёт в боязливом ожидании нового года. Это никак не связано ни с праздником, ни с экономическим кризисом. Причина гораздо приземлённее – в конце года подходит время покупать лицензию на зимний лов омуля. И сейчас, когда к завершению подходит действие летней лицензии, всё чаще и увереннее говорят о том, что отлов омуля на Байкале с начала 2017 года будет запрещён полностью и новое разрешение не получит никто. Вообще никто. Казалось бы, для острова это решение карательное, ведь практические все мужчины Ольхона так или иначе промышляют рыбалкой. Но проблема имеет не только экономическую, но и экологическую составляющую – сами рыбаки говорят, что омуля в Байкале почти не осталось. За последние пять лет добыча упала в разы, а у некоторых профессионально этим занимающихся частных бригад – на порядок. «Иркутский репортёр» побывал на Ольхоне, пытаясь понять, что же происходит в глубинах «славного моря, священного Байкала».
«Мера хоть и жёсткая, но необходимая…»
Ольхон живёт омулёвой рыбалкой. Достаточно прогуляться по Хужиру, чтобы понять, что ловля рыбы – это и есть «градообразующее производство» для жителей острова. Омуль продают везде – в кафе, в продуктовых магазинах, в «пивняках» и в специализированных рыбных будках. За хвост берут в среднем полторы сотни. Но сами хвосты – маленькие, тощенькие недоноски.
О том, что отлов рыбы собираются запретить, знают все, но о том, как это будет организовано, ещё с конца прошлого года ходят только смутные слухи. Толком никто ничего не знает. Инициатива появилась ещё в сентябре 2015-го, и исходила она от специалистов Байкальского Госрыбцентра. Уже в ноябре её озвучил и по сути поддержал заместитель министра сельского хозяйства РФ, руководитель Росрыболовства Илья Шестаков на заседании совета директоров рыбохозяйственных научно-исследовательских институтов. В конце ноября стало известно, что замминистра отметил быстрое снижение запасов рыбы в Байкале и в связи с этим предложил ввести временное ограничение отлова омуля уже с начала 2016 года.
Весь этот год предложение находилось на стадии разработки научных обоснований, составления проектов, сбора данных и обсуждения разных вариантов. К тому же в министерстве решили, что на 2016 год уже были распределены квоты на вылов и рыбопромышленники сформировали свои планы на промысловый сезон, поэтому вводить запрет немедленно посчитали нецелесообразным. Однако уже в марте обсуждения продолжились. Как сообщалось на сайте Федерального агентства по рыболовству, в этот раз замминистра Шестаков был более категоричен.
«Есть данные отраслевой науки, которым мы не вправе не доверять. Но в то же время мы понимаем всю сложность и многослойность этого вопроса, – отметил глава Федерального агентства по рыболовству. – Здесь необходимо учесть интересы всех сторон, чья деятельность напрямую зависит от лова омуля на Байкале, – местных жителей и рыбаков». По его словам, реалии таковы, что нужно готовиться к введению временного запрета на вылов омуля на Байкале. Запрет может начать действовать уже в следующем году.
«Мера хоть и жёсткая, но необходимая. Омуль – это один из символов озера Байкал и самого региона, и допустить полного исчезновения этого вида нельзя ни при каких обстоятельствах», – сообщалось на сайте Росрыболовства.
И вот рыбаки острова Ольхон мрачно прогнозируют: с нового года лицензии на зимнюю рыбалку не получит никто – ни промысловики, ни частные бригады, ни отдельные рыбаки.
История рыбалки на Ольхоне глазами одной семьи
О том, что запрет на вылов омуля ударит по всем жителям Ольхона, даже говорить смешно: здесь все рыбаки. Юрий Нелюбин, бригадир бригады братьев Нелюбиных, говорит:
– Мы да ещё Рыковы – это первые русские семьи, поселившиеся на Ольхоне в конце 1950-х. Нелюбины – это местная фамилия…
Юрий Геннадьевич рассказывает, что его дедушки и бабушки поставили в Хужире первый дом – он и сейчас сохранился, стоит рядом с Маломорским рыбзаводом. Они русские, но приехали сюда из Бурятии, из села Оймур. Зачем приехали и почему именно сюда, семейное предание умалчивает, но, видимо, причина была веская, раз с места снялись и решились на переезд зимой – как здесь говорят, «переехали польду» (в одно слово, с ударением на «о»).
– До этого здесь буряты жили улусами – в районе Семи Сосен, в Ялге, в Хадае, – рассказывает Юрий. – Дед тогда работал сторожем в магазине, бабушка всю жизнь занималась домашним хозяйством.
А вот отец родился на острове и уже стал настоящим промысловиком – работал на рыбзаводе, ходил по Байкалу на катерах механиком-мотористом, привозил на завод соль, уголь, продукты, перевозил рыбопродукцию. Потом, правда, надоела ему эта морская романтика – переучился на более хлебную профессию дизелиста на электростанции. Но рыбалку не забросил – с ним да с дядькой маленький Юрка ездил на подлёдный лов зимой, а летом с пацанами сидел с удочкой «на камчатках».
– Мы «бормашили» – ловили удочкой на бормаша, которого прикармливали во внутренних озёрах Ольхона, – вспоминает Юрий Геннадьевич. – «Камчатки» у нас были напротив Хужира, в Сарайском заливе, напротив Харанцов. «Камчатками» назывались места, где сидели рыбаки. За «утрянку» ловили штук по сто, по двести омулей…
Отслужил в армии, где был водителем, по специальности устроился на рыбзавод после неё, но скоро перешёл на более престижную промысловую добычу – «на рыбалку».
Всё меньше и меньше
Промысловики работали с начала лета по середину осени – в распутицу на деревянном боте выходить в море запрещалось, с ноября по февраль рыбалки не было. А когда вставал лёд, люди занимались подлёдным ловом. Ботами ставили сети на Малом море, в Мухорском заливе, ближе к осени уходили на север, выходили на глубину – ставили сети на глубине три сотни метров.
– Вечером выходишь, выставляешься, утром выбираешь сети. В хороший улов бот за смену доставал тонну, тонну двести, – рассказывает Юрий Геннадьевич. – Но рыба ведь постоянно не ловится. Можно было за неделю несколько раз достать по тонне, а потом несколько раз по 300–500 килограммов…
Проблемы у рыбзавода, как и у всех, начались в перестройку. Ввели акции, началась приватизация, сменилось несколько директоров.
– Последний директор всё продал. У нас у многих были акции рыбзавода, и приезжали люди, чтобы специально скупать «за дешман». Большинство акций скупил «Иркутск-Терминал». Не все, конечно, – Юрий Геннадьевич неожиданно улыбается: – Я ведь до сих пор акционер, у меня семь акций – столько давали за один ваучер.
– Покажете?
– А там просто квитанция, что у меня есть семь акций. На руки акции не давали, никто их и не видел…
До сих пор Юрий Нелюбин числится на заводе бригадиром рыболовецкой бригады – сейчас их осталось всего три, по количеству мотоботов. Работа это больше на себя, чем на завод – бот находится у бригады Нелюбиных в аренде, а то смешное количество омуля, которое бригада добывает за выход в море, глупо сдавать на завод – самим не хватает.
– Рыбы путём нет, на уху не хватает – килограммов по пять, по шесть на каждого привозим, – признаётся Юрий Геннадьевич. – Нам выдали лицензии, мы сто тысяч за бригаду должны отдать. Да ещё за солярку.
Лицензия выдаётся два раза в год – на летний и зимний водопольные периоды: с июня по декабрь и с января по май.
Как считает рыбак, зимней рыбалкой «для себя» занимаются 90% мужиков на острове. Летом приходит время туризма. По сути, рыбалкой занимаются все, кто не занят в бюджетной сфере (это администрация, школа, «пожарка»). Всех остальных «Байкал кормит».
Байкал кормит плохо – бригада Нелюбиных в последнее время за ночь привозит по 20–30 килограммов. Когда начинали лет пять назад, за выход могли добыть по 300–500 килограммов. Вот и получается, размышляет бригадир Нелюбин, что в последнее время добыча у бригады уменьшалась на сто килограммов ежегодно.
Рыбзавод до сих пор едва-едва, но функционирует – сами уже почти не добывают, принимают от местного населения, но обрабатывают, коптят, солят и продают прямо на территории рыбзавода.
Фатальная троица
в конце 50-х. Нелюбины –
это местная фамилия…»
Так понемногу разговор вырулил на самую болезненную тему.
– Так, значит, это не надуманная проблема? Омуля в Байкале действительно осталось мало?
– Мало. Проблема в чём? – Юрий Геннадьевич начинает загибать пальцы: – Развелось очень много бакланов. Они выедают всю молодь омуля, которая приходит кормиться в Малое море.
В Мухорском и Куркутском заливах бакланов так много, что они сожрали всю сорную рыбу, хариуса, сига.
Правда, иркутские экологи эту версию воспринимают с осторожностью. Иркутский орнитолог Виталий Рябцев подтвердил, что в связи с увеличением популяции на Верхнем Амуре и в Читинской области у нас бакланов стало довольно много. Однако насколько это может сказаться на количестве омуля – вопрос спорный. Другой иркутский орнитолог, Игорь Фефелов, подчеркнул, что баклан действительно хищно питается омулем, но далеко не только им.
– В былые времена, когда с омулем было всё нормально, бакланов было ещё больше, чем сейчас. Другое дело, что никто их не считал – и так было понятно, что слишком много, поэтому точную численность популяции определить и сравнить невозможно. Но можно уверенно утверждать: это далеко не основная причина, что омуля стало меньше.
По словам старого рыбака, вторым фактором уменьшения количества омуля стало неразумное отношение к поголовью нерпы.
– Раньше тюленя добывали промышленным способом, занимались этим целые рыболовецкие колхозы в Бурятии. У нас на острове давали лицензии, специализировались на этом местные буряты. Из нерпы делали шубы, шапки, даже кепки. Хорошие или нет – я не знаю, не носил. А сейчас она не востребована.
В результате байкальская нерпа, по мнению рыбаков, расплодилась неимоверно. В прошлом году зимой бригада Нелюбиных рыбачила на севере Байкала и видела, как тащило огромную льдину, целиком покрытую нерпой.
– Ей нужно кормиться, и рыбы она ест тоже немало… Раньше нерпу в Малом море никогда не видели, она сюда не заходила. А сейчас – ужас что творится, она здесь обжилась, здесь же рожает…
Забавно, как местные отмечают присутствие нерпы на Малом море. Нерпе нужно дышать, и она с наступлением зимы, как только начинает становиться лёд, «дует дырки» – в ещё тонком льду продувает отверстие и дует в него постоянно, не давая ему замерзать. Одна нерпа может организовать себе несколько продушин. И местные, переезжая «польду», постоянно в них попадают колёсами.
Детально разобрать эту версию со специалистами не удалось – в Лимнологическом институте СО РАН пристально сейчас байкальской нерпой никто не занимается, но заместитель директора по науке Вадим Анненков прокомментировал, что по влиянию на численность омуля в Байкале нерпа далеко отстаёт от человека.
Эту версию не отрицают и сами рыбаки, ведь последний, очевидный фактор – слишком много стало самих рыбаков. При этом свою негативную роль сыграло то, что ещё в 70-х годах прошлого века стали закрываться рыборазводческие совхозы – Сарминский на Байкале, «Бурдугуз» в Иркутском районе. Разводчиков не осталось, остались одни добытчики.
На вопрос, что он будет делать, если рыбалку всё же запретят, Юрий Нелюбин отвечает давно заготовленным ответом:
– Туризмом буду кормиться. Буду возить туристов – да уже вожу. Извозом занимаемся. Хорошо хоть китайцы и корейцы последние пару лет к нам массово приезжают. Базы построили новые – значит, и зимой с ними будем работать…
