Издание книги планируется осуществить при поддержке общественной организации «Моя земля» Казачинско-Ленского района, которой руководит бывший мэр района Николай Наумов. Более того, в некотором смысле к созданию книги автора и подтолкнули просьбы  глубинки. Активную поддержку проекту оказали администрации Бодайбо, Усть-Кута, Братского района. Ведь именно в этих местах был собран очень богатый «охотничий» материал, многих рассказчиков там знают и помнят, с удовольствием делясь охотничьими историями отцов и дедов. 

Книга написана простым, адаптированным для широкого читателя языком. При этом в авторский текст вплетены устные рассказы старожилов, повествующие о «медвежьих» историях, очевидцами которых они были. Кроме того, в издание войдёт  около тысячи фотографий из личных архивов старожилов, автора, а также иркутского и красноярского краеведческих музеев. 

– Целенаправленно я никогда не собирала именно медвежий фольклор, – говорит Галина Витальевна. –  Но вдруг оказалось, что в собранном материале разворачивается огромная тема медвежьего культа. Для меня это было настоящим открытием, потому что я была уверена: это языческая культура, которая давно померкла, канула в лету. Материал словно сам просил облечь его в форму, достойную этой темы. Благодаря энтузиастам из наших северных территорий, движению «Моя земля», в скором времени идея должна получить своё воплощение в жизнь. 

Впрочем, понимание всей значимости темы пришло к этнографу, конечно, не вдруг. В книгу вошли материалы, собранные за несколько десятков лет кропотливой работы. За это время обследованы тысячи глухих селений Иркутской области, Бурятии, Забайкальского и Красноярского краёв, Республики Саха (Якутия). Рассказами старожилов заполнены  километры магнитофонной плёнки и гигабайты цифровых носителей. Потом рассказы были расшифрованы, обработаны, изложены в тексты, проанализированы и, наконец, превратились в книгу, готовую предстать перед читателем. 

Сибирский ренессанс 

Степан Иннокентьвич Большедворский (1924 г.р.). Деревня Ихинигуй Качугского района Иркутской области. Фото 1987 г.

Когда русские попали в Сибирь, они принесли с собой культуру, верования и традиции,  которые уже угасали в Центральной России. Но  здесь нашли условия для поддержания жизни в  силу удалённости от цивилизации, а также изолированности русских поселений.  Поэтому исследователю даже спустя века  удалось записать  в таёжной глубинке как реалистические, так и мифологические рассказы, которые берут начало в древних языческих верованиях. Таким образом, именно Сибирь стала хранительницей русского медвежьего фольклора.

Устная народная несказочная проза о медведе богата и по своему содержанию, и в жанровом отношении. Образ медведя, народные знания и мифологические представления о нём отражены в бывальщинах, легендах, преданиях, в устных рассказах об охоте, о повадках животного. Есть рассказы о содержании медведя и медвежат в домашних условиях, о календарных обрядах и праздниках, об обрядах хозяйственной магии, о народной медицине. В конце книги приводится цикл наиболее интересных рассказов старожилов. 

Так, реалистические устные рассказы составляют  основной массив повествований об охоте на медведя. Отдельное место  занимает тема охоты на берложного медведя. В книге приводится масса таких рассказов, собранных на просторах Восточной Сибири.  Обычно это  воспоминания о конкретных случаях, которые пережили сами рассказчики. Они  остросюжетны, содержат яркие эпизоды, в которых представлен момент добычи медведя на берлоге и всё, что с этим связано. 

Если описывается случай, когда разбуженный медведь выскочил из берлоги, то охота может принять вид единоборства охотника и медведя: «Кто кого?» Такая ситуация завершается либо торжеством охотника, победившего в схватке с могучим хищником, либо неудачей и даже трагедией. 

Однако даже реалистическая  «медвежья» проза сразу получает мифологический подтекст. Например, старожилы обязательно добавят, что  «грех» охотиться на спящего медведя, прежде его нужно «выбудить» из берлоги. Перед тем как идти на охоту, они не забудут  «поправить талан», то есть созвать застолье, пригласив родственников и соседей. Это нужно сделать для того, чтобы охота была удачной. У добытого медведя есть душа, и её нужно «выпустить»: как только медведь убит, вставить в пасть специальные распоры. Когда добытого медведя привозили домой, вся деревня приходила гулять «на голову». Все эти традиции  несут в себе элементы ритуальных действий. 

При этом свято соблюдалось табу на произнесение имени животного. Слово «медведь» заменялось на подставные наименования: «человек», «старик», «дед», «мужик» и так далее.  Например, в Верхоленском крае, принимая гостей, угощают медвежатиной со словами: «Вот те сало с большого человека». Здесь и называют медведя — большой человек. «Собрались мы на охоту на большого человека» – так начинают в этих краях охотники свои рассказы. 

Для архаичного сознания слово так же реально, как и видимые предметы. Его можно украсть, схватить, спрятать, им можно убить. Это отмечают многие исследователи и приводят массу рассказов, иллюстрирующих такое представление. В  чукотской сказке женщина подарила юноше песню. А он сомневается: «Как же я её возьму? Увидят – отнимут».  Якуты верили, что «сказанное слово превращается в вещую птицу».  Нерасчленённость реального и идеального, вещи и образа восходит к ранним формам сознания. «Архаичные представления о слове как о материальном объекте, вероятно, во многом определяют правила табуации медведя», – делает вывод в своей книге Афанасьева-Медведева. 

«Не мы тебя убили, эвенки тебя убили»

Лабаз – небольшой амбар на столбах для хранения продуктов и мяса добытых диких животных (Туруханский район Красноярского края). Фото 1985 г.

Когда медведь добыт, а его туша вытащена из берлоги, сибирский  охотник совершает над ним ритуальные действия и просит прощения у мёртвого зверя. Наши предки верили, что зверя нужно умилостивить, загладить перед ним вину или попросту обмануть, свалив вину на другого. Причём желательно на людей другого племени. 

Учёный фиксирует такие ритуальные формулы-диалоги в рассказах русских охотников на Нижней Тунгуске, в селениях Ангаро-Ленского бассейна, в Забайкалье. «Добудешь кода, скажешь: «Не мы убили, эвенки тебя убили» (Непа, Катангский район  Иркутской области). Русские снимают с себя вину и перекладывают её на людей другого этноса, обычно на бурят, тунгусов, якутов. «Сваливашь всё, чтоб не на нашего, не на русского. Чтоб другой быў: бурят ли там, эвенк ли. Всё равно. Токо не наш» (Верхоленск,  Качугский район). Впрочем, буряты и эвенки поступали так же, сваливая вину на русское племя или вообще на «железо, которое выковали русские», «на чёрную пулю» либо на «ворона». 

Согласно древним представлениям, если не произнести магическую формулу, медведь и без шкуры встанет и достанет виновного. Похожую природу носит запрет на добычу сорокового или сотого медведя. Охотники говорят: «Сороковой – роковой», всё равно тебя «скрадёт» и утянет за собой». До последнего времени существовал запрет на добычу определённого количества животных. В отдельных рассказах отражается вера в то, что медведь наказывает человека, провинившегося перед Богом или людьми или  проклятого родителями. 

Анна Маркеловна Налунина из села Карам Казачинско-Ленского района рассказывает о трагическом случае, произошедшем в её семье: «А у меня брата медведь съел. Он пошёл на охоту… и вот как-то он его подкрался и задавил… Поехали, нашли, значит, одну ногу, лапость одна, а втору ногу по коленку нашли. А это всё обсосано, кости его, череп ободранный, но от потом это всё склали в мешок, в куль, и там же закопали, где он задавил».

Причину трагедии женщина видит в том, что брат поспорил с отцом. В сердцах отец проклял сына: «Чтоб тя медведь съел!» И вот ты веришь, нет?! Он вот с охоты-то он так и не пришёл, он его съел там. Вот чё, значит, отцовско-материно проклятье».

Медведь представляется сибиряку всеведающим существом, обладающим  сакральным знанием. Он не съест кого попало, а только того, «кого Бог отсулил». Медведь осуществляет суд Божий над человеком, виновным  в  каких-то прегрешениях перед Богом и людьми. Иногда просто в том,  что добыл слишком  много медведей и теперь несёт вину перед всем медвежьим родом. 

«Я слышала, что давит, еслих он хороший охотник. В Петропавловске тут вот этого, ну, наши, там у нас свояченя была. Ну, чё, на охоте, там у его одни чарки остались. А он кулёмку городил, а медведь скрал, подкрался и – раз! – его и готово. И всё! И остались одне чарки. Медведь-то задрал. Охотникох-то медведь, говорит, давит. Он, говорит, того задират, кого Бог отсулит» (записано от Варвары Ивановны Чечугиной (1924 г.р.), деревня Орлово Киренского района).

Не только самих охотников не любит медведь, согласно народным представлениям. Опасна встреча с ним для женщины, если она беременна мальчиком – будущим охотником. 

«В Ждановой случай-то был. Поехала Лиза мужика отвозить. Продукты отвезла яму и поехала оттуль. А она беременная была. Ей уж срок был скоро. Поехала оттуль, а он её, девка, на дороге перехватил. Он перехватил её когда, конь-то испугался, она слетела с коня-то. Конь-то прибежал к мужу вобратно в зимовье. Он сял на коня, мужик-то её, Лизин-то, да поехал. Подъезжат туда, а он её уже всю расторговал, всю распотрошил: руки, ноги, всё! И вот таки дерёвья таскат и лабазит уж её в мох. В мох зарыл её и лабаз делат. И в дерёвья закладыват её. Таки дерева таскат и закладыват. Он его тут, доехал, всего исстрелял. Убить-то убил его, и всёго топором изрубил его. Исказнил тоже всего казнью! И поехал в Жданову, сказал, что тако дело. И потом вот, её по косточкам собирали, вывозили в Жданову, хоронили. Всё. Поехала от него нормально, и вот он её всю исказнил так, перехватил. Вот, говорят же, медведь убиват женских, бяременных мальчиком. Видно, у ей мальчик был. Вот он и кончил её» (записано от Юлии Ивановны Ждановой (1925 г.р.), с. Верхне-Калинино Катангского района).

К медведю автор рассказа относится как к демоническому существу, вселяющему священный ужас. Но совсем иначе ведёт себя медведь по отношению к небеременным женщинам и детям. Иногда он даже покровительствует несмышлёным малышам, выводит их из леса, если они заблудились. Медведь уже становится покровителем человеческого рода. Это уже воплощение архаического мотива защиты и помощи со стороны тотемного животного.

В книге приводится рассказ Юлии Ивановны Ждановой, в котором повествуется о том, как в лесу заблудился четырёхлетний мальчик. Когда спустя сутки его нашли, он рассказал, что его всё время сопровождал медведь, похоже, оберегая: 

«…он, говорит, медведь с ём ходил. Не трогал, ничё. Я, говорит, лягу, и он рядушком. Но не трогал. Оне не трогают маленьких-то…». Мальчик нисколько не испугался медведя. Наоборот, потом он не раз предлагал бабушке снова пойти «блудить» в лес, чтобы встретиться с медведем. 

– Удалось записать универсальный сюжет, который присутствует в мировой мифологии о сожительстве медведя и человека, – говорит Галина Витальевна. –  Это тотемные рассказы, которые объясняют происхождение человечества. Они бытуют в среде коренных народов. Считалось, что у русских нет этого культа, он давно утрачен. Очевидно, в Сибири действительно сложились уникальные условия для сохранения старого, уже уходящего культа и его нового расцвета. Очевидно, свою роль сыграла близость к эвенкийской и бурятской культуре, где  такие сюжеты бытовали. 

«Богов медведь»

Отдельные сюжеты были напрямую заимствованы русскими у бурят и эвенков. Например, сюжет о меченом медведе или «Боговом медведе». Это медведь особой расцветки, на котором «ездит Бог». На нём есть и седловина, и узда, выделенная белым цветом. Такого медведя ни в коем случае нельзя убивать, это большой грех, за который последует страшное наказание. Возможно, подобные  сюжеты  когда-то бытовали среди русских, но все аналогии потеряны, и теперь их следы остаются только в культуре коренных народов. 

Медведь, в представлении сибиряка, не только обладает практически человеческим умом и вообще очень близок человеку, он ещё и умеет испытывать чувства и эмоции, не характерные для животного. Например, он может застыдиться и засмущаться. В книге приводятся рассказы о том, как женщины спасаются от медведя, показав ему грудь. Медведь смущается и убегает.  

– Особенно интересны рассказы об «обручённом медведе», – продолжает Галина Витальевна. –  Это медведь, которого держали в домашних условиях. Первые сведения я нашла у Лазаря Ефимовича Элиасова, крупного фольклориста, составлявшего Забайкальский словарь. Он писал о том, что нашёл рассказ про обручённого медведя, который жил в Тункинской долине. Я стала включать такой вопрос в свой опросник и получила огромный текстовой корпус рассказов на эту тему. Медведей держали дома, в носу было продето кольцо. Это явление  восходит к скоморошеству и является типичным для древнерусской культуры. Здесь это сохранилось не просто в качестве рудимента, а стало обычаем. В книге целая глава посвящена теме одомашнивания медведя. Для меня это было ещё одним удивительным открытием.

Среди русских сибиряков бытовали рассказы  об обычае запрягать в плуг медведя, который делал первую борозду при начале сева. Эти рассказы также вошли в книгу. 

«А раньше в плуг медведя запрягали. Это ешшо дед мой запрягал. Перву борозду делали с медведем» (Житово Качугского района). «Алексей Дмитрич держали медведя. Его для вёшней вспашки дяржали. Пахали. Он небольшенький был. Перву борозду-то хозяин с ём делал. Надо, чтоб самец был. Сам. И пахали. Он колокольчик подвешат ему, а он любил колокольчик. Он привязывал. В плуге идёт и звенит этим колокольчиком. Ну и потом чё? У них забор из плах собранный. Заплот. И вот он прыгал, прыгал: замотался как-то за заплот, оборвался и повис. Больше года был! Задушился. И гламно, маленько-маленько не достал до земли. С собакам тоже играл. Взгляд у него такой всё равно зверистый. А берлогу он начинал рыть. Прямо тут. Начал под забор рыть яму. Залазил туды». 

Обычай пахоты с медведем распространён и в других славянских традициях.  По мнению исследователя Живанчевича, «обычай запрягать в плуг медведя рядом с волом является, несомненно, остатком ритуальной пахоты, когда божество помогает обрабатывать землю».

– Тема «обручённого медведя» очень хорошо раскрывает представления наших предков о мире и о своём месте в нём, – говорит Галина Виталь­евна. –  Представления  о том, как нужно жить рядом с животными, как строить отношения с природой, не покоряя, но познавая её. Меня всегда поражает экологическое сознание наших предков. Например, никогда не брали больше, чем нужно. Например, матку убивать нельзя, это считалось грехом и распространялось как на птицу, так и на зверя. 

Есть мнение, что медведя изначально не добывали целенаправленно, поскольку он был тотемным животным. Если и убивали, то скорее с ритуальной целью или в рамках самообороны, спасая собственную жизнь. Лишь со временем оформились способы охоты на него и традиции, связанные с этим. 

Большая глава посвящена мифологическим представлениям о частях тела медведя. Например, если съесть медвежьи глаза, будешь зрячим охотником. Отдельное применение было у языка, желчи и так далее. Почти в каждом доме любого таёжного села  можно было найти  медвежьи лапы, прибитые в стайках  или на косячке в доме. Хозяева верили, что лапа добытого медведя защищает от нечистой силы, от домового.  Этнографу удалось записать трудно объясняемое, но бытующее активно представление о том, что нужно погладить медвежьей лапой вымя у больной коровы и болезнь пройдёт.  

Медвежий фольклор от Енисея до Камчатки

– Я постепенно  открывала для себя другую, медвежью Сибирь, – говорит Галина Витальевна. – Ареал бытования медвежьего фольклора огромен – от Енисея до Камчатки. Медвежий культ распространён на обширной территории нашей области, особенно в таёжной, северной её части. 

Галине Витальевне посчастливилось познакомиться с двумя братьями-охотниками, которые добыли по 99 медведей. Легенды о них ходили по всей округе. Пётр Алексеевич и Николай Алексеевич Новопашины жили в  Жигаловском районе в деревне Лукиново.  Когда исследовательница сибирских просторов повстречалась с ними в конце 1980-х годов, им было по 82 года, но они ещё ходили на берложную охоту с заломом. По воспоминаниям очевидцев, в свои годы они были на редкость крепкими, жилистыми и сильными людьми. 

Сибиряк не обладал таким оружием, которое сегодня в распоряжении охотника-любителя. Зато он владел знаниями о повадках зверя, был сильным и выносливым. Сегодня, например, никто не рискнёт пойти на «охоту с шаром».  Заранее делался  шар, утыканный острыми, длинными  иглами. Когда разбуженный медведь выскакивал из берлоги, ему кидали колючий шар. У животного очень развит  хватательный рефлекс, он не может пропустить мимо предмет, который летит на него. Схватив шар, он ранит лапы, и, воспользовавшись минутным замешательством зверя,  охотник подбегал и вспарывал ему живот. Жестокий способ охоты, тем не менее, предполагает наличие у человека не только железных нервов, недюжинной силы и ловкости, но и знания медвежьей натуры.  Иначе он не победит в честной схватке со зверем. 

– Дедушка Новопашин рассказывал, что знавал охотника, который «в имки», то есть один на один, боролся с медведем, – говорит Галина Витальевна. – Лично мне не доводилось встречать таких охотников. Огромный массив рассказов повествует о нападении зверя на человека, который спасается, засунув в пасть медведю руку и повернув его язык. От гнева и боли медведь отпускает охотника, и тот при некотором  везении  в эту минуту может спастись. 

Братья Новопашины оказались уникальными носителями огромного массива знаний о привычках, повадках зверя, традиционных способах охоты и так далее. Когда речь заходит о том, как медведь выбирает берлогу, очень часто его сравнивают с человеком. Некоторые настаивают, что у медведя ума почти столько же, сколько у человека. Когда нужно, он залегает в берлогу, и «затычку» на входное отверстие делает как человек. «Так закрутит её, что травинку не отделишь». Внутри берлога тоже имеет особое, очень разумное устройство: есть там и предплечик и лежбище. 

Медведя вообще часто сравнивали с человеком. А если медведя «расстегнуть», то есть снять с него шкуру, под ней окажется «человек и человек». Алексей Михайлович Инёшин из села Непа Катангского района Иркутской области так и говорит:  «Кода медведь лежит навытяжке, кода его возьмёшь, добудешь, шубу снимашь, вот человек и человек». Бытовали рассказы о медведе-оборотне, который превращался в человека. Иногда это колдун, а иногда сын, проклятый матерью, или просто человек, «обречённый» Богом таскать медвежью шкуру за свой грех. 

Уходящая натура

Медведь представляется сибиряку всеведающим существом, обладающим сакральным знанием

– Медвежий фольклор находился в активном бытовании ещё 30 лет назад, – говорит Галина Витальевна. – Но прошло несколько десятилетий, и всё заканчивается.  Молодые охотники уже не являются носителями вербальной культуры. 

Медвежий культ уходит, и тому есть разные причины.  Идёт мощная компрессия языка, в котором не остаётся места для повествовательности, и это общая тенденция, характерная и для города и для деревни. Эта тенденция затрагивает и охотников, которые всегда были охочими до слова, до хорошей шутки. Иногда специально брали с собой в лес охочего до сказок человека. Рассказ об этом даже включён в первый том «Словаря говоров русских старожилов Восточной Сибири». В нём идёт речь о дедушке, который не умел даже читать, но обладал даром  рассказчика. Брал в руки чистую досточку и, глядя на неё, плёл свою сказку, словно считывая с «волшебной»  книги. Смотрит на дощечку и рассказывает, потом на другую сторону перевернёт, будто страницу перелистнёт. Много вечеров подряд мог выдумывать свои истории. Несмотря на то что был он совсем старенький и зверя не промышлял, мужики давали ему равную долю. А ещё говорят, что сказками сыт не будешь.  

– Я не говорю о промысловиках, коренных жителях северной глубинки , – продолжает Галина Витальевна. –  Тем не менее новый тип охотника пришёл с 1990-х годов и стал символом нового времени. Он вооружён со­временным оружием, ему не нужно идти на медведя в одиночку, рассчитывая только на свою силу, ловкость и опыт. Нужно сказать, что лёгкость добычи развращает человека. Сейчас и зимовья стали совсем другие. Недавно я была в затопленных местах, в Усть-Илимском районе, около деревни Ёдарма. Довелось побывать в охотничьем зимовье. Это нечто совершенно иное, чем встаёт перед нами из  рассказов старожилов. В современном  зимовье есть телевизор, все удобства,  просто как в доме отдыха. Зимовья  и стоят теперь, как хорошие коттеджи. Люди приезжают  туда расслабиться, и охота становится частью отдыха, забавой. 

В традиционной  культуре была заложена идея соревновательности. Сибиряк воспринимал зверя  как равного, как соперника. Человек не правил природой, он пытался узнать её, чтобы найти своё место в существующем  укладе, не ломая его.  Но теперь зверь перестал быть соперником человеку, да и под природу подстраиваться приходится всё меньше. 

Вместе с новой реальностью приходит новая культура. Но и она появилась не на пустом месте, а выросла из того культурного слоя, который веками создавали наши предки. Ведь недаром говорят, что каждое последующее поколение стоит на плечах у своих предшественников. Поэтому нужно читать, писать и издавать  книги, в которых рассказывается о культуре родного края. Тем более что в книге Галины Афанасьевой-Медведевой, как всегда, собраны тысячи голосов простых деревенских жителей, нисколько не пытающихся приукрасить или изменить действительность, о которой они повествуют. Голос автора, мудрый и ненавязчивый, только помогает сплести их в единое повествование, с тем чтобы полнее и рельефнее выстроить картину мира коренного сибиряка.