Захар Прилепин. «Обитель».

Год издания: 2014.

Издательство: «АСТ».

Захар Прилепин с его новым романом «Обитель» – не только яркое событие отечественной литературы, но и один из основных претендентов на премию «Большая книга» этого года. На одном уровне с ним «Теллурия» Сорокина и «Перевод с подстрочника» Чижова – большие, заметные книги. Серьёзные, сильные. Все три книги на историко-социальные темы: есть место диктату, отношениям власти и общества, государственным масштабам проблем. Каждая из этих трёх книг – огромная удача для русской литературы, для современной русской литературы, которая – так уж получилось – в целом худовата и простовата. Но не «Теллурия», «Оби­тель» и «Перевод с подстрочника» – они как авианосцы среди остальных судов. Причём Захар Прилепин замахнулся на тему, в которой есть уже признанные лидеры, классики. Писать на лагерную тематику после Александра Солженицына и Варлама Шаламова – это сильно, и нужно иметь огромный атомный заряд, чтобы тягаться с классиками на их поле. И такой заряд у Прилепина есть. У него получилось написать про ГУЛаг и Соловки, Соловецкий монастырь так, что мёртвые встают из могил как живые. Все эти ходячие мертвецы – живая история, мрачное прошлое, контраст которого подвыцвел за те годы, что тома «Архипелага ГУЛага» и «Колымских рассказов» бронзовели на книжной полке. И тут Прилепин. Рубит лёд прошлого и бросает нас в чёрную прорубь. Холод пробирает до костей, реальность ошеломляет. Мы переносимся на Соловки. Картошка с треской здесь весит больше, чем совесть, а клопы нагляднее ада. Дурная, на износ работа забивает человека в землю по самую глотку. Нужно принимать сложные решения, чтобы выжить: «Не показывай душу. Не показывай характер. Не пытайся быть сильным – лучше будь незаметным. Не груби. Таись. Терпи. Не жалуйся…». Захар Прилепин не просто даёт какой-то сюжет, выбирает исторический период и перемещает главных героев, он создаёт литературу высшей пробы, в которой люди говорят разными голосами, а история оживает. У Прилепина около дюжины литературных премий, среди которых «Русский Букер» и «Русский Букер десятилетия», «Национальный бестселлер» и «Супер Нацбест», «Лучшая иностранная книга» Всекитайской международной литературной премии, премия имени Льва Толстого и «Роман-газеты». И никто не будет против, если «Большую книгу» нынешнего года ему отдадут за «Оби­тель».

«Сначала мы угодили в Советскую республику. Этого показалось мало, и нас спрятали в Соловки. Но и Соловки оказались недостаточны для Моисея Соломоновича – и внутри нашли ещё более надёжную тюрьму, эту камеру».

Артём Морс. «Другими словами».

Год издания: 2014.

Издательство: «Воймега».

У иркутского автора Артёма Морса вышла новая книга стихов. Любому, кто живёт в Иркутске и интересуется поэзией, специально по­яснять, кто такой Артём Морс, не нужно: его хорошо знают не только как автора и члена Союза российских писателей, но и как организатора многочисленных поэтических вечеров «Поэты в городе»; без него сложно представить Международный фестиваль поэзии на Байкале. Кстати, он входил в лонг-лист знаменитой премии «Дебют». За плечами – филологический факультет ИГУ и кафедра поэзии Литературного института имени А.М. Горького. Его каждодневная работа тоже связана со словом: он журналист, пишет о культурных событиях. 

Принято считать, что серьёзный вес в литературе может иметь только большая проза: чем увесистее книга, тем значительнее. Но подобный подход отдаёт какой-то страдающей ожирением бюрократией и формализмом. Иногда, чтобы сказать главное, нужно отсечь всё лишнее. Стихи чем-то похожи на скульптуру и архитектуру, ведь так важно правильно сочетать гармонию частей для построения целого, не перегрузить, уравновесить, завершить. Слова у Артёма Морса выстраиваются в изящные, лёгкие композиции, в которых есть свет и тень и ничто не перевешивает до надлома. Весь сборник похож на прогулку по набережной: под ногами мощённая булыжником мостовая, дворники рутинно метут улицу, а небо спокойное, как фотография. О масштабах нулей или границах свободы можно и подумать, а можно и отпустить эти темы, события экономики или политики пройдут точно так же, как и любые другие, пройдут и растворятся в вечности.

Собака залает, 

и ветер возьмёт её лай

и будет носить, как ребёнка, 

качая, качая…

Ну что ты зеваешь, 

давай просыпайся, встречай

ленивое утро своё на окраине мая.

Владимир Шаров. «Возвращение в Египет».

Год издания: 2013.

Издательство: «АСТ».

Шорт-лист «Большой книги» в этом году получился настолько сильным, что предсказать, кому достанется премия, сложно. В числе девяти авторов шорт-листа есть и «Возвращение в Египет» Владимира Шарова. Председатель совета экс­пертов премии Михаил Бутов отметил: «В этом году сформировался очень сильный лонг-лист. Было трудно выбирать. Жюри не пыталось отмечать за заслуги в литературе в целом, а выбирало то, что действительно интересно читать. И это одна из самых удачных премий последних лет». Премиальный фонд «Большой книги» в этом году составил 6,1 млн рублей. 

Говоря о «Возвращении в Египет», нужно постоянно держать в уме библейский исход из Египта. Всю книгу, а она представляет собой роман в письмах (подчас даже «роман в записках» – такие короткие реплики удостаиваются отдельного подзаголовка), автор ходит кругами по тематическому полю исхода, а 759 страниц вполне превращаются в сорок лет скитания по пустыне. Впрочем, у Шарова своё восприятие скитаний, для российского народа исходом, по его мнению, стало освобождение крестьян при Александре II,­ а своеобразным возвращением в Египет – революция. «Революция – тесные врата, она как жизнь в пустыне; те, кто к ней привыкнет и приспособится, станут свободными людьми. Впрочем, скитаться придётся ещё долго», – пишет Шаров. 

Всю эту теоретическую часть автор подкрепляет частью практической: соль всей книги – история о том, как потомок Николая Васильевича Гоголя, проходя через казни египетские по воде как посуху, дописывает продолжение «Мёртвых душ». По версии главного героя романа, первый том «Мёртвых душ» – это история о том, как Чичиков скупал души, чтобы их спасти, прописав на участке Святой земли, прирезанном к Раю. И описание путешествия по Аду, скупки душ было завершено, мы спускаемся «в самое жерло дьявольской воронки, на нас столько грехов, они так тяжелы, что тянут и тянут вниз». А написать продолжение этой истории мог только тот, кто прошёл через революцию (поскольку она – те самые сорок лет скитаний), но во времена Гоголя не было такой революции, поэтому он «не умел написать небесного Иерусалима, пятнадцать лет бился в глухую стену, а когда понял, что дороги в Рай он не знает, умер от отчаяния». Вот такие гигантские масштабы выбрал Владимир Шаров для своего романа: смотреть сквозь века, даже сквозь тысячелетия, сопоставлять историю и литературу, искать Рай, дописывать книги великих классиков. Эх, раззудись плечо, размахнись рука!

«Брошенный вскользь намёк следователя помог Исакиеву прийти к выводу, что освобождение крестьян при Александре II и наша революция есть Исход и Возвращение в Египет. Путь оттуда и путь туда всегда через Красное море, и дело милости Божьей, а то и случая, кто – евреи, или египтяне, или и те и другие – погибнут, захлебнутся в его водах. Египтян он пока отложил, про евреев же говорил нам, что большая их часть, по-видимому, осталась». 

Роберт Криз. «Призма и маятник. 

Десять самых красивых экспериментов в истории науки».

Год издания: 2014.

Издательство: «АСТ», «Харвест».

Призма и маятник из заголовка – это знаменитый маятник Фуко, с помощью которого можно показать, как вращается Земля в течение суток, и призма Ньютона: вспомните обложку самого знаменитого альбома «Pink Floyd» – «The Dark Side of the Moon», там как раз изображена призма, разлагающая луч света на радугу спектра. Таких же запоминающихся экспериментов в книге собрано на десять глав: вспомним работы Галилея, Резерфорда, Кавендиша, Милликена, Фейнмана и так далее. Хорошо, с призмой и маятником всё понятно, с примерным содержанием тоже, но вот слово «красота» в отношении научных экс­периментов выглядит немного неуместно вроде бы. Те, кто говорит, что разговоры о красоте эксперимента бессмысленны, обычно имеют в виду, что красота ассоциируется с такими понятиями, как субъективность, мнения и эмоции, в то время как наука связана с понятиями объективности, факта и рационального разума. Красота – это не какая-то волшебная сила, существующая независимо от процесса раскрытия истины, она сопровождает его, она в каком-то смысле бессознательный побочный продукт науки. Платон вообще называл красоту проявлением идеального в сфере зримого.

Как-то Вернер Гейзенберг (для тех, кто смотрит сериал «Во все тяжкие», именно его фамилию взял себе в качестве псевдонима главный герой), закончив исполнение фортепианной сонаты Бетховена в кругу друзей, сказал, обращаясь к восхищённой аудитории: «Если бы меня не было, скорее всего, кто-нибудь другой сформулировал бы принцип неопределённости. Если бы не было Бетховена, никто бы не написал Тридцать вторую сонату». Сравнение Ньютона и Бетховена элегант­ным способом характеризует соотношение между естественными науками и искусством. Принято противопоставлять науку и искусство, исходя из того, что научные открытия рано или поздно обязательно будут сделаны, чего нельзя сказать о произведениях искусства: им подобная неизбежность несвойственна. Считается, что структура мира, исследуемого наукой, заранее задана и задача учёных состоит только в её раскрытии. Социологи называют такой подход «заполнением картины». И вроде бы только художники могут по-настоящему оценить красоту цветка, а учёные лишь могут разложить цветок на безжизненные составляющие. Но такое утверждение ошибочно: ведь, например, знание законов акустики не мешает ощущать красоту исполнения произведений Вивальди. Роберт Криз, автор книги, отлично примиряет физиков и лириков на страницах своей познавательной книги.