Диссертация «на одном квадратном метре»

В те годы Госкомитет по науке и технике при совете министров СССР дал задание Сибирскому отделению Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ) разработать методику для создания продовольственной базы в районах нового промышленного освоения Сибири. Нужно было изучить условия произрастания культур, возможности возделывания их на месте и, собственно, начать выращивание овощей, чтобы накормить БАМ местной продукцией. Конечно, кое-какая база была, работали колхозы и совхозы, но масштаб был не тот. Наука двинулась на помощь покорителям Сибири. Различные институты создали на территории прохождения Байкало-Амурской магистрали 19 опорных пунктов. Например, ветеринарии, механизации, кормопроизводства, животноводства и растениеводства. 

Последний пункт как раз и должны были создать супруги Оксёненко. И Борис Кириллович с Верой Ивановной приросли к селу, да так и остались в Казачинском – районном центре Казачинско-Ленского района. 

– В принципе, мы могли выбирать любое место на карте, – говорит Вера Ивановна. – Хотели даже выбрать Дальний Восток. Квартиры у нас не было, ничто нигде не держало. Дело решил случай, как это часто бывает. Зашли мы как-то раз в отдел кадров аспирантуры Сибирского отделения ВАСХНИЛ, в котором учились. А нам говорят: «Хотите по-ехать на БАМ?» Мы и согласились. Нужно отдать должное, обеспечили нас полностью. Вагончик дали на первое время, транспортёр, «уазик», семена, удобрения. И все 15 лет, пока работал наш опорный пункт, нас снабжали очень хорошо. Жизнь была такая интересная, не передать. Пока ехали, написали методику, чем планируем заниматься на севере. Набрали с собой самых лучших скороспелых сортов зелени, редиски, свёклы, лука – в общем, всего. К нам постоянно приезжали коллеги из других институтов обмениваться опытом. Словом, научная работа действительно шла полным ходом. 

Конечно, трудностей тоже хватало. Молодые супруги приехали в Казачинское с двумя детьми, которых нужно было растить, учить и кормить. Был апрель, когда Борис Кириллович и Вера Ивановна поставили свой домик-вагончик в Казачинском. А в это время на севере ночи короткие, в 2-3 часа ночи выйдешь на улицу – уже светло, около вагончика кони ходят. Красота! Так постепенно и стали прирастать к этой земле. Главное, люди помогали. Когда приехали, первым делом соседи пришли помогать разгружаться. Здесь такой народ: сначала помогли разгрузиться, а потом уже познакомились. 

– К зиме построили избушку-«засыпушку», – говорит Вера Ивановна. – Делается она очень просто: ставятся столбы, основание – две стенки, опилками засыпается. Хорошее дело, мне так понравилось, до сих пор нравится. Тепло было, печка ведь топилась. Здесь третий ребёнок у нас родился. Сами удивляемся, как на всё времени хватало: и наукой заниматься, и детей поднимать, и дом строить. Даже электричества долгое время не было, только дизель, и то не всегда. Теперь уже все наши коллеги, с которыми мы начинали работать, уехали с севера. Дети наши давно выросли и тоже уехали – в Новосибирск, там у нас уже 10 внуков. А мы вот остались. 

Мечта Бориса Оксёненко – восстановить Ленскую деревню

Диссертацию Борис Кириллович защитил в 1988 году буквально «на одном квадратном метре». Научного материала было наработано так много, что ему советовали сразу идти на докторскую, но он не захотел. Тема звучала так: «Биологические особенности и технология возделывания капусты в Северном Предбайкалье». Вера Ивановна спустя два года защитилась «по моркови». 

В 1990 году Борис Кириллович ещё успел побывать в США – в составе делегации советских учёных, которые ездили в Штаты «обмениваться опытом». А потом пошла уже другая, «перестроечная» жизнь, во время которой они успели попробовать себя в новом амплуа. 

«Капусту-морковку выращиваем по науке»

Сегодня у супругов Оксёненко крепкое хозяйство, 3,6 га земли. Капусту-морковку они по-прежнему выращивают «по науке» и весь район научили делать так же. Только теперь они уже сами по себе — не опорный пункт, не фермеры, а просто хозяева. Такую капусту выращивают на продажу, что со всех окрестных сёл покупатели приезжают. Получается, что они сегодня единственные производители овощей в районе. А диссертации и награды давно положили на полку. Борис Кириллович, например, является лауреатом премии общественного признания «Золотой фонд Приволжья, Урала и Сибири», имеет две правительственные награды – медали «За строительство БАМа» и «За доблестный труд». Но всё это никак не помогает в нынешней рыночной ситуации. 

В 1991 году, когда прежняя система хозяйствования рухнула, супруги Оксёненко организовали на базе своего опорного пункта крестьянско-фермерское хозяйство. 

– Мы ведь поверили в демократические преобразования, в новую жизнь, – говорит Борис Кириллович. – В 1992 году я был на съезде фермеров в Москве. Силаев, Ельцин, Хасбулатов выступали на том съез-де. Атмосфера стояла потрясающая – романтика, приподнятость, и не только у меня – у всех. Обещали, что крестьянских сыновей не будут призывать в армию, сулили налоговые льготы. Действительно, первые пять лет мы проработали без налогов. А потом пришли люди с бумагами и потребовали с нас отчётность сразу за все те пять лет – новая инструкция пришла. С тех пор пошло-поехало. Оказалось, что возрождение крестьянства имеет у нас лишь внешние формы. Одни разговоры, а больше ничего. 

Охотничьи трофеи расположились прямо во дворе

– Задавили нас морально, – продолжает Вера Ивановна. – В фермерском хозяйстве не дали работать именно налоговой системой, отчётностью, а больше всего – отношением. Например, идёт посадка – самая горячая пора. Мы вытащили капусту из ящиков, нужно срочно высаживать, иначе всё завянет, плюс ко всему система полива барахлит. И тут приходит человек, подавай ему отчётность, у него тоже «сроки» и «планы». И так не раз и не два, а по-стоянно. В общем, бесконечными инструкциями и письмами вынудили нас закрыться. Ещё штраф на 65 миллионов выписали. За нас и люди в районе выступали, и мэр, и журналисты поддерживали – ничего не помогло. С 1995 года в течение семи лет мы пытались выживать. Но арбитражный суд вынес постановление о закрытии нашего фермерского хозяйства. После того мы решили – хватит, и стали держать рядовое подсобное хозяйство.

– Меня сейчас гораздо сильнее беспокоит скандал с «Рособоронсервисом», – говорит Борис Кириллович. – Он непосредственно по нам ударил. Мы всегда дружили с местной воинской частью. Когда у них случались перебои с поставками овощей, мы их выручали. Они, в свою очередь, помогали нам с рабочей силой во время уборочной, углём с нами рассчитывались. Никаких нарушений в этом никто не усматривал. А потом всё разделилось на отдельные компании: одни подметают, другие кормят, третьи топят. Тут армейское начальство сказало: «Всё, ребята, теперь за уголь и отопление отвечает петербургская компания, у нас нет полномочий». Поэтому в прошлом году мы для солдатиков раннюю капусту вырастили, но она оказалась невостребованной. Соответственно, в этом году у нас нет угля.

Охота на танке

Поселившись в Казачинском, Борис Кириллович всей душой полюбил тайгу. Уже 31 год арендует охот-участок, на котором поставил пять зимовий. Только один или два года не ходил на охоту. 

– Охотничий сезон открывается 20 октября, а у меня день рождения 23-го, – улыбаясь, говорит Вера Ивановна. – Так он всегда за столом сидит как на иголках. Бывает, гости только собрались, а он уж уходит – ему в тайгу надо.

– Просто в это время в тайге каждый день на счету, – оправдывается Борис Кириллович. – В любой момент может снег лечь, и тогда дорога превратится в месиво, снег будет налипать на гусеницы. Тогда 100 километров за трое суток с трудом одолеешь. 

На охоту Борис Кириллович ездит на огромном агрегате, который своими руками изготовил из танка Т-60. Эта модель была сконструирована ещё в предвоенные годы. До 1943 года было выпущено 1560 машин, потом танк был признан неэффективным, поскольку не предохранял от прямого попадания снаряда, и переоборудован в бронированный артиллерийский тягач. В начале 1970-х эта техника была снята с вооружения в Среднеазиатском военном округе. Оттуда тягачи завезли в Сибирь и очень быстро «прикончили». В 1982 году Борису Кирилловичу удалось достать три списанных машины, из них он по винтикам собрал один ходовой «танк». На сборку ушло 18 лет. Но и теперь ещё процесс не закончен, модель постоянно совершенствуется. Получилась машина очень манёвренная и крепкая, 13 лет служит верой и правдой. В прошлом году, правда, утонула в болоте по самое переднее стекло. Пришлось ждать наступления зимы, вымораживать и выдалбливать «танк» изо льда, как большой корабль. 

Охотучасток Бориса Кирилловича находится на стыке трёх районов – Казачинско-Ленского, Усть-Кутского и Жигаловского. В тайгу, конечно, поодиночке не ходят. Вот и здесь давно подобрался целый коллектив друзей-охотников: Борис Оксёненко, братья Виктор и Павел Сурановы и бывший мэр Казачинско-Ленского района Николай Наумов. Собственно, Николай Наумов и познакомил нас со своими друзьями, когда мы были в экспедиции в Казачинско-Ленском районе с известным сибирским этнографом Галиной Афанасьевой-Медведевой. Сама экспедиция была организована по инициативе районного общественного движения «Моя земля», в которое входят и Наумовы, и Сурановы, и Оксёненко. Одно это обстоятельство позволяет понять, что друзья не только охотятся вместе, но и являются единомышленниками. 

Нужно отметить, что все вместе они восстанавливают местные храмы. Теперь вот мечтают восстановить Ленскую деревню и устроить там уникальное поселение. Даже брёвна из разрушенного храма в деревне Коротково перетащили сюда и заложили камень-основание, но потом дело застопорилось. В 2003 году мужики поставили поклонный крест на участке Бориса Кирилловича – в том месте, где сходятся границы трёх районов. 

– Крест мы вместе с батюшкой устанавливали, – говорит Борис Кириллович. – Потом в красный цвет его выкрасили, красиво получилось. Одна досада – медведь его уже два раза ломал. Видно, придётся металлические основания делать. Вообще, медведь – зверь с характером. Летом мы их не стреляем, это сезон охоты на солонцах. Тут он наглеет до крайности. Приходит на солонец, где копытные кормятся, наследит, перероет всё. А после него другой зверь уже не придёт, вот и пропала охота. Так что для нас целая морока медведя прогонять. Светишь на него фонариком, а он хоть бы рыло поднял! Даже внимания не обращает: ходит, копается по-хозяйски. Выстрела, грома не боится, а вот на человеческий голос реагирует. Накричишь на него, он и уйдёт обиженный. Но потом всю ночь до рассвета слышится неподалёку треск, гул – это медведь устрашает, показывает, кто в лесу хозяин. 

– Борис Кириллович, сколько на вашем счету добытых медведей?

– Не принято этим хвалиться. Но у каждого охотника есть какие-то свои памятные случаи. Года три назад в конце ноября мы пошли с напарником Пашей Сурановым на ручей Вильчатый. Мы уже примерно знали, что где-то там есть медвежья берлога, и нам нужно было её найти. Медведи ещё не спали, выходили из берлоги, кормились шишкой-паданкой. Первым делом отпустили собак на поиски. Через какое-то время слышим, залаяли собаки. Глянули, а они забрались на утёс высотой с двухэтажный дом, а рядом обрыв. Ну, думаем, неладно дело. Всегда надо стараться, чтоб медведь ниже тебя был, чтобы с высоты не бросился. Ну, что делать – полезли в гору. На самом верху между большими камнями нечто вроде пещеры или расщелины образовалось, собаки в ней лают, и слышно, как внутри горы медведь гудит. 

Стали зверя выманивать. Сначала попробовали «кострить». Для этого нужно угли от костра под корни или камни бросить, чтобы дым заполнил убежище и косолапый вылез. Соболя так же выгоняют. Час прошёл, второй, собаки внутри лают по-прежнему, а медведь не поддаётся. 

Охотники, как правило, изобретательны, заранее ничего не готовят. На этот счёт даже приметы особые имеются. Например, известно, что возьмёшь лицензию – ничего не добудешь; возьмёшь с собой брусочек, чтобы нож точить, – никогда он тебе не потребуется, хоть год его носи. Но уж если без бруска пошёл, обязательно нужен будет. Это я к тому говорю, что никаких особых планов мы не строим и домашних «заготовок» не делаем. Вот и в тот раз был у нас собой только «дымный» патрон и китайские прорезиненные перчатки. Когда они горят, по эффекту с ними ни один «дымный» патрон не сравнится. 

Здесь мы ещё одну промашку совершили. Вроде опытные охотники, а не рассмотрели, что вокруг берлоги остатки коры валяются. Есть одна хитрость: наверх за корой лазят только маленькие медведи, взрослые никогда не лазят. Значит, в берлоге медведица с пестунами или медвежатами. А мы до этого только самцов добывали, может, потому и не заметили ничего. Жердь сухую настроили, Паша поджёг рукавицу и давай её на шесте в берлогу толкать. Дальше всё мгновенно случилось, но особенность восприятия такова, что видишь всё, как в замедленной съёмке, и соображаешь как никогда ясно и чётко. 

Первой выскочила моя чёрная собака, дальше полез небольшой медведь. Я в него стреляю из ружья, а он не падает, стоит. Вдруг смотрю, за ним второй, уже большой медведь из берлоги вываливает. А маленький всё ещё стоит. Я опять в него стреляю – осечка. «Паша, – кричу товарищу, – стреляй». Но Паша ещё ниже меня стоял и, не видя большого медведя, тоже стрельнул в маленького. Тут медведица выскакивает и летит на меня, прямо глаза в глаза. А мне стрелять уже нечем, и я понимаю, что не успею перезарядить ружье. Всё, думаю, сейчас мять будет. А боковым зрением вижу, что Паша ножичек достаёт, а ножичек у него размером с перочинный, явно не на медведя. Кстати, после того случая он ножик стал побольше брать. Говорит, думал хоть поцарапать этого медведя. 

Когда медведица из берлоги вылетела, я попятился и кувыркнулся с обрыва вниз. Поднялся, смотрю, а мой медведь направление сменил и в гору убегает. Я своё спасение только Николаю-Угоднику приписываю, больше ничем не могу объяснить, что зверь на меня не кинулся. У медведей, кстати, очень быстрая реакция, в него в упор стреляешь, а он успевает отдёрнуться.

– Страшно, наверное, без оружия лицом к лицу со зверем оказаться…

– Страшно, конечно. Но я знаю человека, который в лесу пять лет жил без ружья, и ничего. Зачем он от людей в лес ушёл – никто толком не знает. А только всех медведей окрестных он «в лицо» узнавал. Мы с Алексеем познакомились, когда первый раз пошли в глухую тайгу на охоту. Он наши выстрелы услыхал и за 20 километров прибежал к нам ночью, до того наскучался один. А мы только с дороги, трое суток не спали толком, измучились. Только спать легли, вдруг Лёша вваливается – такой счастливый, аж светится. Так он с нами и прожил 12 дней на зимовье. Мы из дома овощной салат взяли в контейнере, а он пропал. Хотели выбросить, Лёша не дал, всё съел. Говорит, прекрасный салат, кислит только чуть-чуть. Овощей у него совсем нет, а хочется, видно.

– Говорят, есть такие места в тайге, где не ступала нога человеческая. Бывали вы в таких?

– Иногда и в самом деле забредёшь в такой угол – кажется, никого тут быть не могло. Там кедры растут в три обхвата толщиной. Потом приглядишься – а вот они, старые плашки, стоят по деревьям аж в три яруса…

Плашки – это отдельная история. Раньше, ещё до войны, в этих мес-тах был очень развит плашной промысел. В основном белку промышляли плашками. А потом мужики-охотники ушли на войну, после чего промысел сам собой сошёл на нет. Обычно охотились семьями. А семьи были большие, целые бригады получались. Одна такая бригада могла добыть до нескольких тысяч шкурок за сезон. 

Плашка устроена очень просто. Брали большую сосновую или кед-ровую колоду метр двадцать длиной и около метра в диаметре, раскалывали её пополам. Между половинами ставили «сторожок» – и клали приманку. Когда зверь клевал на приманку, срабатывал «сторожок» – и добыча прочно зажималась половинками плашки. Плашек были тысячи, их делали вместо капканов, потому что железа не хватало. Старинные плашки, поставленные ещё до войны, стоят до сих пор на деревьях, и охотники их не трогают. Они уже стали чем-то вроде лесных памятников. Ещё совсем недавно встречались в тайге старые, довоенные зимовья-ночуйки, сделанные примитивным способом. Обогревались они печками-каменками, которые топились по-чёрному. Не было в то время железных печек, вот и делали русские охотники каменки. 

История о трусливом медведе и храброй уточке

Много разных случаев может порассказать бывалый охотник. Вечера не хватит, чтобы переслушать. Охотничьи байки – это ведь особый жанр устного народного творчества. 

– Этот случай не с нами произошёл, но это чистая правда, – говорит Борис Кириллович и улыбается в усы. – Мужики чинили ЛЭП в лесу, и повадился к ним медведь ходить. Работать не даёт, продукты ворует, словом, никакого покоя от него. Что делать? Добыть его – так лето на дворе, не сезон на медведей охотиться. Решили его напугать как следует. Взяли какую-то тухлятину, чтобы привадить зверюгу, а сами лабаз наверху поставили и стали ждать. Обычно на солонцах так охотятся. Делают сиденье где-то на дереве, на высоте три метра, и сидят там всю ночь, поджидают зверя, который придёт солью кормиться. Оттуда его и стреляют. Залезли, значит, наши охотнички на «жёрдочку», так они лабаз называют, с собой бутылочку взяли, чтобы вхолостую не сидеть. Видимо, бутылочку выпили, может, и вторую, и среди ночи с этого лабаза навернулись. Упали – да прямо на медведя, который на тухлятину пришёл. Пока кувыркались, ещё выстрелить успели. Так бедного медведя напугали, утром глянули – только цепочка медвежьего помёта по просеке до самого горизонта тянется. Недаром говорят – «медвежья болезнь». С тех пор медведь даже близко к просеке не подходил. 

Но попадаются между байками истории, которые так и просятся в сборник рассказов какого-нибудь хорошего писателя. Вот, например, поехали однажды Борис Кириллович со своим верным напарником да ещё с местным батюшкой на рыбалку. А напарник-то такой охотник, что даже на рыбалку с ружьём ходит, чтобы при случае утку подстрелить. В тот раз тоже оружие прихватил. Батюшка уж его и так и эдак отговаривал – нет, на своём стоит: подстрелю утку, и все дела. Всю ночь на речке «неводили», а утречком по туману стали невод собирать. Вдруг откуда ни возьмись утка вылетает из тумана и прямо перед лодкой садится. Только диву дались рыбаки, откуда она взялась в такой час, почему людей не боится. Однако долго удивляться не пришлось. Наш горе-охотник так быстро ружьё даже на медведя не вскидывал, настолько лихо её подстрелил. После того и увидели мужики, что коршун в небе над ними кружится. Дошло до них, что эта утка бросилась к людям, как к последней своей надежде, спасение искала… Тут её смерть и настигла. Никто эту уточку есть не стал, отдали кому-то. А напарник с тех пор ружьё на рыбалку уже не берёт. 

Мы ещё долго сидим в гостеприимном доме. Нам тепло и уютно, в печке весело потрескивают дрова. Едим какой-то диковинный холодец, приготовленный по особому, «таёжному», рецепту, грузди белые и жёлтые, маслята и рыжики, домашние соленья, пьём козье молоко. Всё это собрано хозяйкой «на скорую руку», буквально за пять минут. Перебираем фотографии, которые отражают не только лица, но и характеры хозяев. Вся жизнь проходит перед нами на альбомных страницах. Здесь же, рядом с фотографиями, лежат тонкие сборники стихов Веры Ивановны. Она кроме всего прочего поэтесса.

Переслушав охотничьи байки, мы читаем стихи, и уходить из тёплого, уютного дома совсем не хочется. Потому что здесь кажется, что всё на свете идёт так, как и должно идти, и жизнь устроена на редкость правильно.