«Его поколение знало, за что сражалось»

История семьи Дамешеков – притча во языцех. Нет, наверное, человека, который не смотрел фильм «На войне как на войне» Виктора Трегубовича, вышедший в 1969 году. Снят он был по одноимённой повести Виктора Курочкина о нескольких неделях военных будней самоходки СУ-100. Одного из героев, наводчика, играет Олег Борисов. Прототип экранного «тощего одесского еврея с выразительными глазами» Михаила Домешека – реальный Михаил Дамешек, отец нашего собеседника. Разница только в одной букве в фамилии да ещё в том, что Михаил Дамешек никогда не был в Одессе, он родился в Иркутске. 

– Отец окончил иркутскую девятую среднюю школу имени Пушкина, собирался поступать в кораблестроительный институт в Ленинграде, но известные события помешали этому, и он пошёл в ИГПИ, после первого курса был призван в армию, – рассказывает Лев Дамешек. – А Виктора Курочкина он знает вот почему: служили они вместе. Оба были командирами боевых машин шестого гвардейского танкового корпуса третьей гвардейской армии Рыбалко, – выдаёт профессор на одном дыхании. Видно, что название этого воинского соединения он знает с детства. – События, о которых в этой повести и фильме идёт речь, это 1944 год, Сандомирский плацдарм, где немцы попытались устроить советским войскам своеобразную Курскую дугу в качестве реванша. После 1942 года, когда перед советским командованием встал вопрос о создании элитных танковых корпусов, стали набирать личный состав. Это был резерв главного командования, куда брали коммунистов и комсомольцев, имеющих высшее и среднее образование. Таким был и мой отец. Из кавалерийских войск в Забайкалье он попал в Ростовское танковое училище и в 1943 году оказался на фронте. Прорыв немецких танковых корпусов  на Сандомирском плацдарме был очень мощным. Полки РГК за 3 дня боёв потеряли 80% техники и 60% личного состава. Отец тоже был ранен. Там они с Курочкиным и потеряли друг друга. Много позже, уже в мирное время, Курочкин объяснил, почему сделал отца одним из героев своей книги: «Я не знал, жив ли ты после Сандомирского плацдарма. А если жив, то как к этому отнесёшься?». Так и возникла другая буква в фамилии и образ «одесского» еврея. 

– Как отец узнал, что стал героем книги? 

– Отец и Курочкин долго не знали о судьбе друг друга. В 1960-е годы проводились своеобразные окружные конкурсы художественной самодеятельности, и в Иркутск приезжали отовсюду – из Красноярска, Хакасии, Забайкалья, Тувы, Бурятии…  А мой отец работал первым заместителем председателя окр-исполкома в Усть-Орде, и один из участников этого события и подарил ему книгу: «Смотри-ка, Миша, вроде как всё про тебя…» Отец написал в издательство «Советская Россия», а оттуда письмо ушло Курочкину. Завязалась переписка, а потом папу пригласили на съёмки фильма в Ленинград. Когда фильм показывали в Усть-Орде, к нам приехали несколько его боевых друзей, да не просто так, а в форме с лампасами, с генеральскими погонами! Я помню, мальчишки бегали по улице, когда отец выступал, и кричали: «Он жив! Жив!». Если вы помните книгу, там гибнет младший лейтенант Саня Малешкин, которого в фильме сыграл Михаил Кононов. А в фильме – герой Олега Борисова, наводчик Домешек. Виктор Трегубович посчитал, что образ Домешека является основным, и это усилит фильм. У меня дома осталось много фотографий со съёмок, я лично встречался с Олегом Борисовым, когда был в Ленинграде. Когда я, абсолютно сопливый аспирант, в 1972 году побывал впервые в городе, папа дал мне несколько адресов своих фронтовых друзей. Я никогда не забуду, как они меня встречали! Я говорил по телефону: «Так ведь я не тот Дамешек, не отец, а сын…». А в ответ слышал: «А какая нам разница?».

– Образ в книге и в фильме получился похожим на вашего отца? 

«Я всё-таки оптимист: будет лучше. Иначе зачем растить детей, внуков?»

– Да, живой холерик с юмором. Отец был таким, да и я точно такой же. – Лев Дамешек задумывается и произносит снова: – Точно, похож. Единственное, Олег Борисов был немного выше отца. Обычно танкистов-то крупных не было, в большинстве – невысокие и суховатые люди. Отец пришёл после вой-ны сильно худым – 44–46 размер, волосы значительно поредели и седина появилась. А ему в 1945 году не было ещё и 23 лет. Смерть, кровь – это всё не просто так, он и ушёл рано, в 1976 году. У меня сохранилась его боевая характеристика, где было написано: «Проявил исключительные способности ведения танкового боя в условиях крупного города». Имеется в виду взятие Праги и Берлина. Его поколение знало, за что сражалось. У них было понятие «родины». И свои государственные убеждения, которые я никогда не скрывал, я унаследовал от своих родителей. Отец всегда был для меня своего рода гуру, учителем по жизни и нравственным наставником. 

– О маме, Людмиле Дамешек, в вашей биографии короткая строчка «дочь политссыльного». 

– Это был не простой политссыльный, а тот самый Максим Титович Жмакин, руководитель большевистской партячейки в Мишелёвке (Хайте). Сослан он был туда в 1905 году, совсем мальчишкой. Мама в 1942 году по ускоренной программе окончила филологический факультет иркутского пединститута и работала учителем русского языка и литературы в Мишелёвке. В войну студентов отправляли на копку овощей, зачастую эта работа изо дня в день, изо дня в день затягивалась на месяц. А бабка моя, Надежда Семёновна, урождённая Грошева говорила маме так: «Людмила, из тебя хорошая учительница не получится! Какая ты учительница? Ты со своими ребятишками ездишь в кирзовых сапогах картошку копать». В Мишелёвке посередине посёлка был красивый пруд, который есть и сейчас. А тогда он был обустроен, до сих пор фото сохранились. «Вот, Людмила, выйдут учителя в платьицах, в белых перчаточках, лодочники их и катают. А ты-то какая учительница?», – говорила бабушка. Мама мне очень много дала, а главное – привила любовь к книге. Читающий человек – это думающий человек. Ну а как это? Я не представляю жизнь без книги. 

«В России никогда не было политической элиты»

«Нами 10 лет управляют, извините меня, какие-то «навозники». Не от слова «навоз», а от слова «привозить»

Лев Дамешек показывает рукой где-то на уровне груди: «У меня дома вот такие стопы архивных выписок, правда, если бы вы их взяли почитать, то ни слова бы не разобрали. Почерк плохой». Большие, «амбарного» размера тетради он вёл с 1972 года. Специфика документов 18 и 19 веков, с которыми приходится работать историку, откладывается в голове – орфография в источниках совсем другая. «Смешно сказать, но в школе я писал грамотнее, чем сейчас», – смеётся Дамешек. В своё время он, имевший серьёзные способности в математике и физике, выбрал историю. Говорит, отец повлиял, юный Лёва запомнил уроки отца (Михаил Дамешек был директором Боханской средней школы). «Помните в «Фараоне и хорале» О. Генри: «…его путь на Остров не будет усеян розами». Так вот, мой путь к профессорству тоже не был усеян розами. Но я ни разу не пожалел», – говорит Лев Дамешек. На сегодняшний день Дамешек – один из ведущих профессоров Сибири, и это общепризнанный факт. 

– Есть такое мнение, что история – это наука интерпретаций, и историку достаточно взять некую концепцию и подобрать под неё факты.

– Это не так, конечно. Я специалист в области русской истории, истории России 19 века. Это так называемые имперские процессы, история органов власти, национальной политики, общественных движений. Почему я об этом рассказываю в связи с вашим вопросом об интерпретациях? Я помню, когда совсем юным я советовался с профессиональными историками, какой темой мне заняться, мне посоветовали: «Бери 19 век». А потому что история советского общества в значительной мере была идеологизирована. Я сам с этим столкнулся. Когда заканчивал истфак, встала проблема распределения. Мне хотелось остаться на кафедре истории СССР ИГПИ. Но там места как раз не было, и предложили мне место на кафедре истории КПСС. Но я никогда не понимал эту науку! Деканом в то время был замечательный педагог – Александр Петрович Мещерский. И вот надо принять решение, а я бегаю от него как чёрт от ладана. И тут он меня в гардеробе прищучил: «Лёва, ты что не хочешь на кафедру?». – «Не хочу, в аспирантуру хочу по истории СССР». А для этого надо было идти в ИГУ, где четыре человека на место, в нашем-то институте не было своей аспирантуры. Я всё равно пошёл, три экзамена сдал на пятёрки, но не был уверен, что меня возьмут. Завкафедрой пошёл к замечательному ректору Николаю Фомичу Лосеву. И меня взяли, дали отдельное место! И вот, работаю до сих пор. 

– Получается, вы выбрали 19 век, чтобы…

– Быть свободным. Это классика, когда русское государство было очень мощным, протекали процессы, влияние которых мы и сегодня ощущаем. Почему в российском сознании нет свободы мышления? Это всё оттуда. В России никогда, начиная с нашествия татаро-монголов на Русь, не было политической элиты, той самой элиты, которая была и есть в Англии, во Франции, даже в Испании, где был силён католицизм. В России элита всегда или вымывалась, или физически уничтожалась. Во времена монголо-татарского ига князья, элита общества полегли на полях. Как только она начала формироваться, в эпоху Ивана Грозного, на неё обрушилась опричнина. Пётр Первый – величайший государь, я всегда с удовольствием читаю лекции об этой эпохе, но не надо забывать, что никакого инакомыслия при нём быть не могло. На Западе, в европейских странах всегда очень существенную роль в жизни общества играла интеллигенция. Это, к примеру, английское дворянство, которое делало революцию вместе с Кромвелем. То же самое было во Франции. В России всё было несколько иначе. Дворянство в значительной мере зависело от государя, пожалования всегда шли оттуда. У нас всегда отсутствовали законы о защите частной собственности. Государь мог лишить всего – и поместья, и дворянства. 

– Что такое современная Россия? Можно ли путинскую эпоху сравнить с каким-то периодом в истории?

«Ещё раз говорю: в нынешнем протестном движении я не увидел потенциала для себя»

– Путинская эпоха – это совершенно уникальное явление, я бы её ни с чем сравнивать не смог, даже с эпохой Ельцина. Сейчас это совершенно иное государство, организованное по совершенно иным принципам, чем советское и постсоветское. И я не могу сказать, что полностью разделяю эти принципы как гражданин. В какой-то мере это можно сравнить с эпохой первоначального накопления капитала, когда никакие законы не действовали, преобладала физическая сила, деньги, мораль была на самом невысоком уровне, преобладала коррупция. Однако нынешняя эпоха не совсем похожа в том смысле, что разумное государство в период первоначального накопления капитала старается регулировать возникающие денежные потоки и само вкладывает бюджетные деньги в такие крупные проекты, как строительство железных дорог, армейские поставки. Здесь я этого не вижу. В последнее время мы как-то стараемся «причесать», создать определённого рода приличия в нашем государстве, но, думаю, нам ещё далеко до идеала. Я все-таки оптимист, будет лучше. Если быть пессимистом, то незачем растить детей, внуков. Страна имеет богатую потенцию, у нас есть думающие, понимающие люди.  

– С вашей точки зрения, почему современное протестное движение так быстро сошло на нет?

– Это было закономерное недовольство социально-экономической ситуацией, которая к тому времени существовала. Не надо забывать, что так называемое протестное движение не смогло выдвинуть из своих рядов каких-то крупных лидеров. Исторический опыт свидетельствует, что протестное движение получает результаты, когда оно имеет позитивную программу. Да, мы все видим совершенно постыдные материалы, связанные с разоблачением депутатов Госдумы, «Справедливой России», «единороссов». Но что дальше? Ничего пока. Были в своё время крупные политики. Я помню блестящие полемические выступления Ирины Хакамады, когда она была политически активна. Ну а кто сейчас? Никого. Ещё раз говорю, в нынешнем протестном движении я не увидел потенциала для себя. И интеллигенция не увидела. Но, безусловно, она на это движение отреаги-ровала. Что-то ещё будет…

В одном из интервью Дамешек как-то признался – готов называться историком, но политологом – не готов. Тем не менее, темы политики, особенно региональной, он при всём желании избежать не может. «Я никогда не понимал, почему в Иркутскую область, богатую на свои кадры, на протяжении долгого времени присылают людей извне? – задаётся он вопросом. – Нами 10 лет управляют какие-то, извините меня, «навозники». Это не мой термин, а термин эпохи Муравьёва-Амурского, середины 19 века. Не от слова «навоз», а от слова «привозить». «Навозными» чиновниками называли тех, кого Муравьёв-Амурский привёз с собой из Москвы. Навозников в нашей истории было сколько угодно. Как правило, генерал-губернаторы назначались непосредственно государем, и многие из них в той территории, куда их направляли, вообще не бывали до того. И сейчас то же самое. Неужели мы настолько оскудели умом своим, что из своей среды не можем выделить 2-3 десятка управленцев?».  

– Наверное, поэтому в Сибири так популярны сепаратистские настроения. 

– Это так называемое областничество, зародившееся в Сибири ещё в 60-х годах 19 века. Родоначальники непосредственно связаны с Иркутском, у нас даже улицы носят имена этих, несомненно благородных людей – Николая Михайловича Ядринцева и Григория Николаевича Потанина. Зачастую сепаратистская концепция у нас связывается со стремлением неких сил отделить Сибирь от России. Это не так. Сепаратизм проявляется в защите интересов данной области по отношению к центру. В этом смысле Юрий Ножиков был тоже сепаратистом.  Я руководил тогда идеологической кампанией и помню, как мы раскручивали идею оставления в собственности области «Иркутск-энерго». В 1990-е были популярны сильные, самодостаточные регионы. Сейчас за эту позицию многие руководители поплатились. Да, я согласен, что страна должна быть монолитной, но в ней необходимы центры, которые осознают себя самостоятельно. Сейчас власти попытались пойти навстречу Дальнему Востоку, а вот чтобы что-то было сделано по Восточной Сибири, я пока не вижу. Крупных федеральных проектов в Иркутской области нет. Даже федерального университета мы пока не имеем, хотя Иркутск – город, который испокон веков аккумулировал научную интеллигенцию. 

История Иркутской губернии с картинками

«В России элита всегда или вымывалась, или физически уничтожалась»

«На Великую Отечественную вой-ну – от 2 до 4 часов», – Лев Дамешек цитирует школьную программу 10 класса по изучению истории. Ему, как сыну воевавшего, это, видимо, особенно больно. «Что удивляться, что дети кроме маршала Жукова никого не знают, – сокрушается он. – А в высшей школе что творится? На многих факультетах преподавание истории вообще отменено! Я не понимаю, как оценку гуманитарных знаний – истории, филологии можно сводить к ЕГЭ. История никогда не сводилась к фактам. Школьник должен думать, рассуждать, он обязан уметь сопоставлять!». Несколько лет ректор Иркутского института повышения квалификации работников образования Дамешек ратует за то, чтобы в регионе появился свой учебник по истории Иркутской области. Казалось бы – всё логично, а учебника нет.

–  Есть подвижки в этом проекте? 

– Для школ пока учебник не создан.  Если же говорить в целом об истории Иркутской области, то работа проделана колоссальная. Через месяц-два мы получим объёмный труд  по истории Иркутской области, общее количество страниц – около 600 с приложениями вкладками, документами, картами, фотографиями. Книга охватывает период с появления здесь первых русских и до сегодняшнего дня.  Не буду пока раскрывать название этой книги, но она уже прошла всю предпечатную подготовку, имеет двух блестящих, авторитетных рецензентов на уровне членов-корреспондентов РАН. Я думаю, можно сделать хорошее учебное издание об истории Иркутской области или Иркутской губернии, но заказчиком такой работы должно выступать не министерство образования, а губернатор. Это его престиж. Профессионалы, готовые заняться этой работой, есть, но пока официальных предложений авторский коллектив не получал. Патриотизм не абстрактен, он всегда привязан к какому-то месту. 

– Сейчас у вас выходит книга по истории ВСОРГО. 

– Только что вышла. Эту книгу мы написали к юбилею ВСОРГО, в 2011 году исполнилось 160 лет с момента его основания. ВСОРГО – квинтэссенция интеллигенции Иркутска и Сибири в целом. Люди собрались на добровольных началах, работали по сбору зоологичес-ких, археологических, этнографических, географических материалов. Я назвал только две фамилии из этого блестящего круга – Ядринцева и Потанина, но были ведь и сотни других. Тот же Колчак, который был исследователем Севера. Спорная личность, вы, например, знаете, что в Сибири до 1930-х годов цепных псов называли Колчаками? И тем не менее на фронтоне ИОКМ он запечатлён, мне кажется, справедливо. Члены ВСОРГО предпринимали экспедиции даже в Тибет, Монголию. Деньги на экспедиции жертвовали купцы. Знаменитая якутская научная экспедиция, которая обследовала Север, финансировалась частными лицами, купцом Сибиряковым в частности. Наша книга иллюстрирует выставочную и экономическую деятельность ВСОРГО. В ней очень много фотографий 19 века. Работая над книгой, я получил огромное удовольствие. Хорошо, что были такие люди, совершенно безвозмездно делавшие это большое дело. 

«Люблю махать руками и дрыгать ногами»

В личной анкете Льва Дамешека значится: «Хобби – спорт». Он уточняет: «Теперь моё хобби не спорт, а физкультура… В силу определённых причин. Люблю махать руками и дрыгать ногами». 20 лет, по вторникам и четвергам, он регулярно ходит в спортзал. В эти же дни обычный визит в баню, профессор – поклонник бальнеологии. Когда-то в школе Лёва Дамешек был чемпионом области по спринту. Бегал до 2005 года, пока не получил травму колена. «А потом жена подарила велик и сказала: крути! С тех пор и кручу. У меня хороший велик, я на него поставил спидометр, пульс мой показывает, всё как надо», – хвастает профессор. Дома у Дамешека тренажёрный комплекс, скамейка для жима штанги, «как у Арнольда Шварцнеггера». «Три раза в неделю обязательно кручу велик по десятке, а когда живу за городом, то наматываю по 20–25 км в день, – рассказывает он. – Мне подарили велосипедную форму, настоящую, со шлемом, перчатками. Знаете, я хорошо смотрюсь. Эта форма-то, она же светящаяся!». По натуре Лев Михайлович – жаворонок. «Я встаю в 6 утра, где-то час двадцать длится физзарядка, – описывает свой обычный день 65-летний учёный. – Пять минут разминка, 30 минут велик. После велика я весь мокрый, меняю майку. Потом идёт пресс, растяжки. Ну а потом душ – и пешком на работу». Неудивительно, что на его рабочем столе рядом с потемневшими, старинными изданиями лежит простая книжечка: «Как дожить до 120 лет?». «Нет, ну столько я жить не собираюсь, – машет рукой Лев Михайлович. – Но вот задумывался – не написать ли мне воспоминания о пройденном пути? Понял – рановато. Лет 10 я ещё хочу поработать продуктивно. А там и за мемуары сяду».