издательская группа
Восточно-Сибирская правда

Приютские крысы. Знаки отличия

Общество нелюбопытно и склонно к стереотипам. Например, считается, что если подросток – беспризорник, то он либо детдомовский, либо бомжик-бродяжка. Понятие «приют» почти исчезло из разговорного языка, и устойчивое выражение «приютская крыса», как благополучные домашние мальчики раньше называли подобную сомнительную шпану, сейчас стало литературным анахронизмом. В жизни между родным и детским домами существует многочисленная и устойчивая прослойка современных приютских детей – в системе социальной защиты и сегодня успешно функционирует разветвлённая по области сеть приютов круглосуточного содержания, социально-реабилитационных центров для несовершеннолетних (СРЦ) и центров помощи детям (ЦПД).

Подавляющая масса содержащихся в них тинейджеров – это подростки с не-определённым статусом. То есть формально живущие в неблагополучных семьях с родителями, ещё не лишёнными родительских прав, но фактически занимающиеся систематическим бродяжничеством. И в конце концов оседающие в приютах до окончательного решения своей судьбы – либо обратно в семью, либо на усыновление, либо в детский дом. У этой устойчивой прослойки общества уже начинают формироваться своя субкультура, свой сленг, свои законы, они же «понятия». «Иркутскому репортёру» удалось узнать о некоторых общих аспектах существования этого «племени младого, незнакомого», которое классику даже не снилось.   


Республика ШКИД – 2011


Тим – обычный современный тинейджер, на улице он ничем не выделяется: чёрная майка с разноцветной аппликацией каких-то чертей и черепов, синие джинсы, высокие кожаные ботинки. Капюшон на голове, из-под которого торчат только длинная чёлка и сигарета. Тим – порождение современного общества, парадокс, которым никого уже не удивишь: неблагополучный ребёнок из хорошей, интеллигентной семьи, умный, начитанный, с прекрасным музыкальным слухом и в то же время состоящий на учёте в ИДН, едва не попавший под суд за кражу нескольких сотовых телефонов, имеющий букет приводов в милицию по разным поводам. Включая такой: «В компании других несовершеннолетних разжёг на крыше девятиэтажного дома в Академгородке костёр, пил пиво, играл на гитаре». 


С Тимом мы познакомились, когда «Иркутский репортёр» писал о центре помощи детям («Потерянные и забытые» от 14 мая 2011 года). Он был одним из тех, про кого начальник социально-правовой службы ЦПД Ольга Клюева говорила, что в последнее время становится всё больше подростков 15–17 лет, которые уходят из дома и самостоятельно приходят в центр: «Хочу жить у вас, дома не хочу!» Это в основном современные самостоятельные тинейджеры, которые требуют всё больше прав, но не в состоянии при этом нести какую-либо ответственность за свои поступки. 


Представить общую картину «безотцовщины» просто. Всего в области сегодня проживает 537000 детей. Из них четыре процента – сироты и оставшиеся без попечения родителей, это без малого 23000 детских неприкаянных душ. Цифра эта, по крайней мере за последнюю пятилетку, достаточно постоянная, колебавшаяся между чуть меньше 24000 в 2009 году и чуть больше 22000 в 2007-м.


Статистика министерства социального развития, опеки и попечительства Иркутской области детали, кто сам из дома ушёл, а кого по решению ИДН забрали, не учитывает. Но совершенно недвусмысленно может обозначить количество подобных Тиму «приютских крыс»: по данным на 1 января сего года, в Иркутской области 8209 несовершеннолетних, оставшихся без попечения родителей, находятся под надзором в организациях для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Только в ведении соцзащиты насчитывается 46 учреждений для постоянного содержания бесприютных подростков – это не считая сорока детских домов, домов-интернатов и ещё восьми домов малютки. Тим – одна из таких «приютских крыс», если под этим животным подразумевать не оскорбление, а его изумительную адаптацию к внешним условиям. 


Общается Тим охотно. Встретившись в этот раз, мы разговорились о его татуировках: на правой кисти у него появилась буква «Т» между двумя знаками «=». «Зачем это?» – спросил я. Тим ответил:


– Это первая буква имени. В приютах, где я был, почти все парни-старшаки делают себе такие. Особого смысла она не имеет, но всё равно как отличительный знак, что ты приютский, а не домашний паинька. Но это – фигня. Вот смотри, – Тим поднял руку и на внутренней стороне запястья показались синие буквы «P.N.D.» – Это уже серьёзней знак. Как погоны… 


АЛЁНКА – «а любить её нужно, как ангела»


Свой первый «портак» Тим помнит хорошо – это было сразу после Нового года, когда он пришёл в очередной приют после «транзитки» – приёмного отделения ЦПД, откуда подростков определяли на проживание. 


В приютах формируются собственные мораль, культура и сленг, отличные от «малолетки» и детского дома


– Часть парней я уже знал, с остальными познакомился. Так получилось, что в первый же вечер одному парню накалывали татуировку, тоже первую букву имени. Ну и спросили меня за компанию: «Ты себе что-нибудь колоть будешь?» Я сказал, что подумаю, на следующий день поспрашивал, можно ли будет потом свести, и вечером наколол первую букву имени. 


Эта татуировка колется на кисти между большим и указательным пальцами и собственного значения не имеет – просто знак принадлежности к приютскому братству. Технология незамысловатая: тот, кому это нужно, договаривается с тем, кто умеет. Денег в приюте нет, поэтому расплачиваются обычно сигаретами, единственной доступной валютой. Потом тот, кому наносят тату, добывает гелевую ручку и обычную швейную иглу. Шариковой ручкой «набойщик» рисует контур будущей татушки, её на ходу корректируют и окончательный рисунок обводят толстым слоем гелевой пасты. А потом просто накалывают. Говорят, что на кисти это не очень больно, потому что там мало нервов, а вот на плече игла входит глубоко в мягкие ткани и поэтому гораздо больнее. 


Понятно, что настоящие умельцы, «как на зоне», в приюте не встречаются, поэтому, как ни странно, чаще всего мастерами оказываются девочки – они и рисуют лучше, и рука у них точнее, и шить иглой для них привычнее. При этом есть определённые ограничения. «Портаки» набивают себе только старшаки, то есть подростки старше 13-14 лет. Даже если какое-нибудь озабоченное дитя двенадцати лет попросит сделать ему татуировку, ему категорически откажут, и не из страха перед администрацией приюта, а потому, что, по понятиям подростков, младшие «за себя не отвечают» и не могут принимать таких ответственных решений. 


Тим утверждает, что татуировок, которые показывают принадлежность к какому-то конкретному приюту или вообще учреждению социальной защиты, не существует: 


– У нас девчонки почему-то все кололи себе скорпионов. Не из-за чего-то, просто нравилось. Конечно, это знак одного набора, который был в приюте в одно время вместе, но вовсе не значит, что это знак именно этого приюта. Просто массовая дурь, типа девочки из одной компании, из одной «банды». 


Зато существуют именно «девочковые» тату, и это совсем не декоративные лютики-цветочки. Девочки часто накалывают себе свой знак зодиака. Или аббревиатуры романтической направленности: БОТН – «буду отныне твоей навеки», АЛЁНКА – «а любить её нужно, как ангела». 


– Девчонки подходят к своим татуировкам безответственно, не думая, – категоричен Тим. – Я знаю одну дурочку, которая сверху вниз по берцовой кости вытатуировала себе «Аdidas». Потом долго пыталась свести. Или, например, накалывают на руке первую букву имени своего парня внутри силуэта сердечка. Я знаю другую дурочку, которая вытатуировала так имя одного парня, потом с ним разошлась, сошлась с другим, а буква та же – переделывать или вытравливать ей больно. Так и ходит.   


«Портак» – это «просто так», а «синька» – это серьёзная татуха


– Получается, что в приюте «портаки» особого значения не имеют? – разочарованно переспросил я.


Подростки скрывают лица, но охотно демонстрируют «синьку». P.N.D. – отличительный знак панка, находящегося в антагонизме с обществом сытых обывателей – хорьков-бюргеров с бегающими глазами, которым не место в братской могиле


– Во-первых, в приюте считается, что слово «портак» происходит от «просто так», то есть тату, набитое от скуки. Это те, про которые я рассказывал, – объясняет Тим. – А серьёзные татухи называют «синька». Я думаю, это идёт из тюрьмы, и часть наколок тоже имеет тюремное прошлое. Например, вот эта, – Тим показывает на кисти знак «=Т=». – Если у неё «крылышек» не два, а четыре, по четырём углам воображаемого квадрата, то она означает, что её владелец сидел на малолетке или прошёл через ЦВИН. 


Центр временной изоляции несовершеннолетних, а также спецшкола на Алмазной, 20, – для «приютских» последний шаг перед тюрьмой. Все приютские мечтают вернуться домой. Если это не получается, их отправляют в детский дом (в подростковом возрасте их практически не усыновляют, в лучшем случае отдают бабушкам под опеку). Но за правонарушения по решению суда можно серьёзно загреметь – самых непокорных пугают: «По тебе Алмазная плачет!» Или: «Ты достукаешься, попадёшь в ЦВИН!» 


Часть татуировок, встреченных Тимом в приюте, он видел в книжках про тюремную жизнь – это аббревиатуры СЛОН (смерть легавым от ножа) или ЛХВС (легавым хрен, ворам свободу), некоторые встречал только в приюте: СОС (суки отняли свободу), БЕС (бей, если сможешь). 


– Тюремные татуировки чаще встречаются у «баторских» («батор» на сленге беспризорников – это детский дом. – Авт.), – объясняет Тим. – Но даже в приюте, если ты накалываешь себе такие «синьки», с тебя могут спросить, по какому праву ты это сделал. У нас был такой Егор. Он в середине прошлого декабря ушёл в побег, ограбил дачу, и его увезли на Алмазную. А после Нового года мы пошли всем приютом в «Баргузин» – бывают такие акции, когда кинотеатры откупают для приютских «за грамоты», потому что им за это грамоты дают: «Благодарим за помощь центру помощи детям». Там были также с Алмазной, мы встретили Егора, а у него на косточках пальцев по звёздочке вытатуировано. Каждая звёздочка означает одну ходку в тюрьму. Мы его спрашиваем: «Ты когда столько отсидеть успел?» Он замялся, говорит: «Я не сидел, это просто так». Мы ему говорим: «Просто так такие вещи не делают, за это спросить можно». Но тут начался сеанс, а потом он улизнул. А так бы его «впинали». 


По словам Тима, Егору повезло, что у приютских нет связи с серьёзными пацанами с Алмазной, потому что там и в детских домах, где встречаются прошедшие через «малолетку», к таким вещам относятся очень строго. Самое мягкое наказание – в течение часа избавиться от татуировки, и никого не заботит, каким способом это будет сделано. Но могут и «поставить на перо». В отличие от суровой воровской жизни, где могут зарезать до смерти, это наказание подразумевает, что провинившемуся втыкают в бедро нож и он должен это перенести совершенно безропотно. Только потом он может идти в медпункт, и формулировка в таких случаях стандартная: «сел на торчащую арматуру». 


Во всём виноват Акунин


У приютских есть два программных отличия от «малолетки» (спецшколы и ЦВИНа) и от «баторских» (детдомовских). С одной стороны, им чуждо принципиальное противостояние с администрацией, характерное для малолетних преступников в их подражании блатным понятиям. С другой – у них нет той непреодолимой тяги к весенним долгим побегам, за которые детдомовских прозвали «майскими жуками».


Традиции одни, а образование улучшается.
Воры накалывали «Бродяга», приютские накалывают «Vagrant» – то же самое


В приютах администрация старается не конфликтовать с «заводилами» и «авторитетами», а, наоборот, найти с ними общий язык и обратить их неписаную власть себе на благо. В частности, директора приютов обычно выбирают себе в помощники старшака, который пользуется наибольшим авторитетом, за что обещают ему некоторые послабления в режиме. С другой стороны, старшаки, приходя в приют, сами начинают борьбу за большие права и свободы, поэтому им в обмен на эти права и свободы выгодно «становиться на путь исправления и сотрудничества с лагерной администрацией». 


Это напрямую относится и к количеству и продолжительности побегов. Если в детских домах убегают с наступлением тёплого времени года всерьёз и надолго, потому что дальше детского дома уже не сошлют, то в приюте всегда есть надежда на возвращение в семью и опасность «ссылки» в учреждения с более строгим режимом (такими считаются СРЦ). 


Поэтому приютские предпочитают «сходить погулять без разрешения» – на вечер, на ночь, на сутки…


Тим рассказывает:


– Когда мы пришли в приют, сразу поставили директору условие: есть незаконченные дела на воле, поэтому нужно, чтобы нас отпускали на пару часов время от времени. Нам говорят: «Не положено». Тогда мы просто стали уходить по своим делам. В конце концов нам разрешили – потому что бессмысленно запрещать то, что не можешь проконтролировать и настоять на своём. За это мне предложили стать помощником директора. Я отказался, у меня свой путь, – Тим поднимает руку и показывает вытатуированные буквы «P.N.D».  – Это «Punk not dead» – «панк не умер». Обозначает, что я отношусь к неформалам, что я сам по себе. 


Помогать всё равно пришлось – старшак не только разруливает конфликты среди других приютских, но и ходит в магазин, выводит остальных на прогулку. Его участие в этом гарантирует, что сохранится порядок и не будет побегов. Тим возвращается к теме татуировок – в последнее время появилось много обозначений неформальных молодёжных течений.


Наци традиционно накалывают свастики и фашистского орла, рэперы, по выражению Тима, – «всякую мазню беспонтовую: узоры, знак бакса, монетку 50 центов в честь своего идола Фифти-цента». Наиболее общий знак для неформалов – это А в круге. Тим уточняет:


– Если верхушка и ножки буквы «А» торчат за пределы круга – это знак «анархия», его колют себе все неформалы подряд, не особенно задумываясь, что он значит. Но анархию, как серьёзное политическое движение, они не подразумевают. А если «А» вписана в круг – это знак антифа. 


Свой знак имеет радикальное отклонение панков-гидроцефалов («Иркутский репортёр» писал о них год назад в репортаже «Гуроны и гидроцефалы на улицах и в переходах»: «Единства нет и идея объединяющая куда-то девалась. А ведь была! Звучала как «Destroy for Creation», то есть «К созиданию через разрушение». Сейчас вообще никакой. Панки говорят про себя: «Мы понимаем, что ничего не можем изменить в этом мире. Мы больше не панки. Мы – обычные гидроцефалы»). Это «квадратный прицел», знак «анархо-аморал-панк-хардкор» группы «Оргазм Нострадамуса».


Один из самых молодых знаков отличия – аббревиатура БГ. Как ни забавно, и в её появлении, и в появлении ей сопутствующей идеологии виноват известный беллетрист Акунин. После выхода романа «Статский советник», гре рассказывается про «Боевую группу» революционеров-террористов, многие неформалы решили, что они состоят в чём-то подобном. Идеологию позаимствовали у Егора Летова – его «теорию перманентной революции»: общество загнивает, ему для обновления нужна постоянная встряска, такую роль выполняют панки и прочие радикальные неформалы, сознательно раздражающие общество своим видом и поведением. 


Шумных акций от БГ в Иркутске как-то не наблюдалось – всё ограничивалось обычным уличным хулиганством. Но этого и без БГ у нас хватает. Правда, в панковских кругах ходит легенда, что несколько лет назад активисты БГ взобрались на здание областной администрации и поменяли флаг с бабром на флаг со знаком анархии. Но в пресс-службе «Серого дома» эти легенды, конечно, категорически отрицают. 


Тим сейчас благополучно вернулся в семью, из которой год назад «ушёл погулять». Правда, это печальный хэппи-енд. В приюте у него была девушка. На очередном медосмотре она пожаловалась гинекологу, что у неё двухмесячная задержка, и простодушно призналась, что у неё были половые контакты. Чтобы Тим не взбунтовался, его положили на обследование в больницу, а девушку тем временем услали в один из дальних социально-реабилитационных центров, расположенных в Усть-Орде. О том, где она находится, ему сказал под большим секретом один из воспитателей «транзитки». Кстати, после УЗИ девушке сказали, что беременность ложная. Тим собирается в Усть-Орду автостопом…

Источник: http://ratnet.od.ua/

Читайте также

Подпишитесь на свежие новости

Фоторепортажи
Мнение
Проекты и партнеры