– Лев Анатольевич, почему-то в доступной биографической справке не указано место вашего рождения, сказано только, что вы окончили Ленинградский нефтетехнологический техникум. Вы уроженец города на Неве?

– Нет, я родился в городе Новоржеве Псковской области. 

– Каким образом оказались в Ленинграде? 

– Сейчас трудно вспомнить. Это было уже после Великой Отечественной войны, когда я окончил школу. В войну, конечно, пришлось работать в Фировском леспромхозе в Калининской области (Тверской области с 1990 года. – «СЭ»). После этого я вернулся на родину, окончил школу. И где-то – коммуникационная связь была не так развита, как сейчас, – услышал, что есть нефтетехнологический техникум. Приехал в Ленинград, пришёл в это учебное заведение, оно мне понравилось, подал в него документы и поступил. И совершенно не жалею, потому что это очень хороший техникум, который был организован ещё до революции. Солидное учебное заведение, где были очень хорошие преподаватели, которые давали большой объём знаний. Скажем, параллельно со мной мой двоюродный брат учился в Ленинградском технологическом институте, и у нас были даже схожие предметы, например сопромат. И я мог с ним соревноваться в плане знаний, хотя учился в среднем учебном заведении, а он – в высшем. 

– Почему выбрали специальность, связанную с нефтяной промышленностью?

– Я не выбирал. Просто приехал в Ленинград, на улицу Смоляную в Невском районе. Посмотрел расположенный там техникум, мне понравилось. Уже после его окончания я получил специальность «Техник-механик по проектированию и эксплуатации магистральных нефтепроводов и нефтебаз» и меня назначили на нынешнюю Усть-Кутскую нефтебазу. Тогда она входила в состав Якутского управления Главнефтеснаба СССР, так что приехал я в Якутск. Но чтобы денег на переезд в Усть-Кут не тратить, меня там назначили механиком Жатайской нефтебазы. А в 1953 году, после смерти Сталина, началась реорганизация Главнефтеснаба, его Якутское управление ликвидировали и включили в состав Иркутского. Так я оказался в Иркутске. 

– В пятидесятые годы нефтеперерабатывающая промышленность в Восточной Сибири только создавалась. Сложно было работать?

– Нет, ведь было ясно, зачем и что строится. Когда я приехал в Иркутск, уже успел поработать механиком Жатайской нефтебазы и исполняющим обязанности главного инженера Якутского управления Главнефтеснаба, а также прорабом на строительстве Вилюйской нефтебазы в посёлке Нюрба в Якутии – в том районе, где расположен город Мирный и где добывают алмазы. После этого меня назначили на нефтебазу комбината-16, будущего Ангарского нефтехимического комбината, который тогда строился полным ходом. Я был сначала мастером, потом старшим инженером и начальником товарно-сырьевого цеха, отвечающего за от-грузку готовой продукции. Затем дослужился до главного инженера управления капитального строительства Ангарского нефтехимического комбината. 

– Что-то своё в работу комбината привнесли? 

– Трудно говорить. Видимо, сама моя работа что-то значила. Коли меня, человека со средним образованием, назначили сначала главным инженером, а потом руководителем управления капитального строительства такого крупнейшего комплекса, значит, в ней что-то нашли.  

– Нашлись основания и для того, чтобы вас избрали председателем Ангарского горисполкома.

– Понимаете, сейчас так трудно говорить. В те времена, которые мы сегодня можем критиковать, была социалистическая плановая система и руководила всем одна партия –  КПСС. Они подбирали кадры. И сочли нужным меня порекомендовать со стороны областного исполнительного комитета. Выборы, конечно, существовали, ведь сперва надо было стать избранным депутатом городского совета и только потом – председателем горисполкома. Но выбор и рекомендации всё равно были со стороны партии. Правда, и сейчас примерно то же самое: решил президент Медведев – и убрал мэра Лужкова, теперь назначит нового градоначальника. Разве что партия другая стала, но всё равно есть руководящая.  

– Когда и как родилась идея освоения Ковыктинского месторождения? 

– Это очень просто. Вы знаете, что основное оборудование комбината-16 было поставлено за счёт репараций, когда из Германии вывозились заводы по производству искусственного жидкого топлива. И изначально комбинат работал на угле, получал из него бензин и дизельное топливо. Но это был дорогостоящий процесс, и, поскольку в СССР начала развиваться нефтедобывающая промышленность, наиболее перспективным видом сырья стала именно нефть, тогда началось строительство Ангарского нефтеперерабатывающего завода в составе комбината-16. Параллельно развивалась и газодобыча, так что мы мечтали о том, чтобы делать метиловый спирт и другие продукты не из угля, а из газа, более дешёвым и эффективным способом. И геологи к тому времени открыли несколько небольших газовых месторождений. Так что у всех было желание получить газ: у АНХК, «Усолье-химпрома», энергетиков. И в конце восьмидесятых, когда я курировал промышленность в Иркутском облисполкоме и когда уже была открыта Ковыкта, руководители предприятий объединились и собрали консорциум «Байкалэкогаз», целью которого был анализ экономической эффективности и целесообразности освоения газовых месторождений в регионе. Я им руководил, как сказали бы сейчас, был председателем совета директоров на общественных началах, без всякого материального вознаграждения. «Байкалэкогаз» свою работу выполнил, и тогда было принято решение о создании компании «РУСИА Петролеум», чтобы реализовать те задумки, которые мы просчитали. И я согласился её возглавить. 

– Генеральным директором компании, если не ошибаюсь, вас выбрали единогласно?

– Да. Пожалуй, «РУСИА Петролеум» была одной из немногих компаний, если не единственной, созданных безо всякой приватизации. Просто появилось решение со стороны коллективов компаний, начиная от АНХК и заканчивая «Иркутскэнерго», о том, чтобы перечислить 5% валовой выручки в уставный капитал «РУСИА Петролеум». Приняли его как раз тогда, когда делались первые шаги к демократизации нашего государства. Если бы не было всех экономических потрясений, мы бы уже давным-давно сделали очень хорошую компанию. Ведь даже тогда, когда газохимическое производство перестало быть востребованным, мы её как-то развивали, что-то строили. И главное, мы нарастили запасы месторождения с менее чем 400 млрд. кубометров до более чем 2 трлн. кубометров, если говорить о категориях С1 и С2.

– Если в девяностые годы помешал дефолт, то, как вы считаете, почему сейчас Ковыкта не осваивается, а «РУСИА Петролеум» вместо развития дошла до стадии банкротства? 

– Это политика, процессы, которые трудно комментировать. Есть какие-то политические решения, не позволяющие осваивать Ковыкту. Но ещё в самом начале был разработан бизнес-план «РУСИА Петролеум» и специалисты компании указывали на то, что ресурсы газа в районе Ковыкты могут превысить 3,5 трлн. кубометров. И если сейчас сложить ресурсы Ковыкты, месторождений компании «Петромир», Хандинского участка и Чиканского месторождения, то мы получим эту цифру, рассчитанную ещё 15 лет назад. 

– Востребован ли такой объём газа?

– Промышленностью Иркутской области, к сожалению, не востребован. Хотя мы заключили договоры на поставку 9 млрд. кубометров газа в год – тот объём, о котором говорят, что он не осваивается. Но такое количество сырья можно было бы добывать и использовать, если бы к тому были предпосылки и не было определённых экономических и политических процессов. Сейчас, к сожалению, промышленности Иркутской области эти объёмы не нужны, и единственная возможность крупнотоннажной добычи заключается в продаже газа за её пределы и даже за пределы России. В первую очередь на рынок Китая – он достаточно большой и оценивается более чем в 80 млрд. кубометров к 2020 году. Сейчас, и вы знаете это лучше меня, прошли переговоры Медведева с китайским руководством, вроде бы договорённости о поставках достигнуты. Но непонятно, будет ли принято решение о форсированной добыче газа в Восточной Сибири или применят западный вариант, проект «Алтай» (строительство одноимённого трубопровода и освоение месторождений на Алтае, которые значатся в планах «Газпрома». – «СЭ»). Хотя там уже построен газопровод Туркмения – Узбекистан – Казахстан – Китай, обеспечивающий поставку до 40 млрд. кубометров газа в западные районы Китая. На мой взгляд и по мнению моих единомышленников, самым целесообразным вариантом было бы освоение Восточной Сибири, в первую очередь Ковыкты. Конечно, «Газпром» сейчас ведёт доразведку и освоение Чаяндинского месторождения в Якутии, начато проектирование газопровода в направлении Хабаровска, параллельно ВСТО. Но мы с геологами считаем, что ежегодно добывать на Чаяндин-ском месторождении 35 млрд. кубометров газа будет просто невозможно. Поэтому, по всей вероятности, Ковыктинское месторождение будет вовлекаться в разработку, разговоры об этом идут, и соответствующие документы готовятся. Но газ от него будет подаваться не в южном направлении, не в сторону Иркутской области, Бурятии и Читы, а в сторону Якутии, ведь трубопровод пойдёт на север. Так что наша область лишится большого промышленного и финансового ресурса. Это моя точка зрения, которую разделяет достаточное количество специалистов. 

– В их числе, если не ошибаюсь, есть и академик Конторович?  

– Алексей Эмильевич об этом говорил достаточно давно. Не то чтобы в Якутии не имелось крупных месторождений – они будут разведаны, и объём добычи там можно довести до 40 – 50 млрд. кубометров в год, но это произойдёт не очень скоро. А в Иркутской области только три месторождения – Ковыктинское, Левобережное и Правобережное – уже сегодня могут обеспечить добычу и 40, и 50, и даже 80 млрд. кубометров.

– Но для этого нужна определённая воля? 

– Да, политическая воля. Видимо, необходимо, чтобы руководству страны кто-то дал достаточно чёткую и объективную информацию о положении дел. Ведь ни президент, ни премьер при своей величайшей занятости, решении массы проблем, возникающих ежедневно, ежечасно и ежеминутно, естественно, не могут вникнуть во всё. Они пользуются информацией, которую кто-то готовит, формирует.

– Так что нужно только повлиять на этого «кого-то»?  

– Естественно. А решение должно приниматься на самом высоком уровне, это должны сделать руководители государства. 

– Как вы относитесь к банкротству «РУСИА Петролеум» и тому, что компания лишится лицензии на освоение Ковыкты? 

– Как бы сказать? Не то чтобы жалко. Хотя жалко всё-таки: Ковыктинское месторождение давным-давно могло быть введено в промышленную эксплуатацию и давать поступления как в региональный, так и в федеральный бюджет. Область от этого только выиграла бы. Более того, были бы газифицированы Бурятия и Забайкальский край. Мы могли бы подать газ, которого ждёт не дождётся Монголия. Просто обидно, что дело затягивается и нет какого-либо решения в этом направлении. 

– Но ведь в девяностые годы находились иностранные инвесторы, которые готовы были дать средства на разработку Ковыкты и строительство транспортной инфраструктуры. Почему всё-таки проект сошёл на нет? 

– Были и акционеры из Южной Кореи. Участие мог принять Китай, корпорация CNPC. Но был принят указ президента (в 1997 году. – «СЭ»), который запрещал кому-либо, кроме «Газпрома», заниматься поставками газа за пределы России. Естественно, все наработки, которые были сделаны, остались нереализованными.

– Иными словами, всё решили интересы монополиста? 

– Сложно давать какие-то оценки. Видимо, есть какие-то разумные доводы в пользу этого решения. Просто мы не имеем информации, почему такая политика проводится, почему такие решения приняты. Хотя «Газпром» всё же прорабатывает  эти проекты, не оставляет. У него есть наработки подачи газа Ковыкты напрямую через Бурятию в Забайкальский край и Китай, другие варианты. 

– По официальной информации, вы ушли с поста гендиректора «РУСИА Петролеум» по собственному желанию. Почему?

– Понимаете, я не совсем устраивал руководство ОАО «Сиданко», которое было основным акционером компании. 

– То есть это была только формулировка? 

– В значительной степени. Замечу, что к моменту моего ухода корейские инвесторы вложили в неё достаточный объём иностранной валюты, который лежал на счетах в банках. И «РУСИА Петролеум», не добывая газ, уже имела прибыль от процентов по этим вкладам. Но я не мог принимать каких-то решений, это была компетенция совета директоров, который отказывался что-то делать по развитию компании. Это послужило одной из причин моего ухода, ведь были уже наработки CNPC и можно было спокойно начинать разработку Ковыкты. Также одним из путей реализации проекта я считал вхождение нашей компании в «Газпром», мы даже ездили к ним вместе с ныне покойным Юрием Абрамовичем Ножиковым, но они тогда не оценили ресурсной базы Ковыкты, посчитали, что она мизерная для их масштабов. Так что наш поход успехом не завершился. Это тоже стало одной из причин моего ухода из «РУСИА Петролеум», ведь я искал какие-то пути активизации разработки Ковыкты. 

– Но без дела вы долго не просидели и начали работать в Институте систем энергетики меньше чем через год. Это какой-то жизненный принцип, что вы без работы не можете? 

– Естественно, ведь пока ты можешь работать, нужно это делать. 

– Институт – только часть вашей работы?

– Я сейчас работаю в областной Общественной палате. Как вы сами видите, изучаю бюджет, бумаги по стратегии развития Иркутской области. Мы уже почти договорились о том, чтобы рассмотреть ход её разработки на заседании политического совета регионального отделения «Единой России», чтобы получить документ, который позволил бы Иркутской области, обладающей колоссальными запасами полезных ископаемых, стать регионом-донором. Проще говоря, чтобы мы имели избыток финансовых ресурсов и жили хорошо. Потому что тот документ, который  приготовил Центр стратегических разработок «Северо-Запад», на мой взгляд, не отвечает всем требованиям к стратегии развития области. К счастью, есть чем заняться.

– Что бы вы хотели добавить к предложениям «Северо-Запада»? 

 – Понимаете, они сделали очень хорошую справку фактического состояния. Здесь трудно их критиковать, потому что выполнена качественная работа, расписано всё, что у нас в области плохо. А вот цели и задачи не конкретизированы. Нужно посчитать, за счёт чего область должна развиваться. Скажем, в концепции социально-экономического развития, которую подготовило министерство экономического развития, труда, науки и высшей школы Иркутской области, записано, что валовый региональный продукт должен к 2020 году возрасти в 1,7 раза, но не написано, за счёт чего. Вот мы и настаиваем на том, чтобы было поимённо расписано: то-то и то-то будет сделано, вот здесь будут новые производства. Если есть какие-то инновации, нанотехнологии и прочие новшества, их тоже нужно прописать отдельной строкой. Что отдельные предприятия дадут такой-то вклад в ВРП. Тогда можно будет посчитать, какое количество финансов получит Иркутская область. И увидеть, что без крупномасштабного освоения Ковыкты и других месторождений её развитие невозможно. А мы сейчас от этого отстраняемся и говорим, что это не наше дело, а «Газпрома». И руководство региона никаких шагов в освоении Ковыкты не делает. То же самое и с Непским месторождением калийных солей: если раньше его выставляли на торги, то уже года два, как его нет даже в списках участков, которые распределяются на аукционах. Непонятно, почему это происходит – калийные удобрения востребованы во всём мире и быстро нашлись бы инвесторы на его разработку. Какие угодно – китайские, бразильские или американские, может быть, и российские компании. Или ещё один величайший вопрос: сейчас в больших количествах требуется литий. А ведь колоссальное количество рассолов, из которых его добывают, мы обнаружили на той же самой Ковыкте, когда бурили 28-ю скважину. Или рядом, в Знаменке (посёлок в Качугском районе. – «СЭ»), пробурена скважина, всё готово к добыче лития. Так что нужно посчитать и показать в стратегии развития, на какие объёмы добычи полезных ископаемых мы выйдем в будущем. Необходимо их расписать, конкретику добавить, указать, какие поступления от этого будут в бюджет.

– Вы разбираетесь и в вопросах экономики, поскольку у вас профильное высшее образование. Считаете себя в большей степени энергетиком или экономистом? 

– Я инженер-экономист. В данном случае я солидарен с Анатолием Борисовичем Чубайсом, который себя называет «экономистом, понимающим инженерию изнутри». Мне понятны процессы химии, физики, добычи и переработки и в то же время в какой-то части экономические вопросы, ведь я довольно долго проработал председателем плановой комиссии облисполкома.

– В вашей жизни были какие-то решения, о которых приходилось сожалеть? 

– По большому счёту, наверное, нет. Если говорить о деловой части жизни. Но у каждого есть какие-то вещи, когда можно было выступить более резко, чётко, а ты стушевался и не проявил должной воли. И у меня есть такие поводы для сожаления. Но в основном жалеть не о чем.