По образованию Дмитрий Говорухин и Виктор Степаненко охотоведы. По роду деятельности – защитники природы. Дмитрий возглавляет Голоустненский центр экологии и культурной информации «Устье». А Виктор работает в Байкало-Ленском заповеднике. Суть их идеи заключена в детальном изучении и организации планомерной охраны популяции снежного барса на Байкале. А глобальная цель проекта – создать условия и возможности для восстановления численности популяции хотя бы до уровня 18 века.

– Тогда, по данным учёных, в Байкальской Сибири, в районе Тункинских гольцов Восточного Саяна, обитало около 40 особей ирбиса и непосредственно в Прибайкалье постоянно жили до 10–15 бабров, – вводят меня в курс проблемы авторы идеи.

– Подождите, – прерываю я собеседников. – Но ведь бабр, ставший основой герба Иркутска и нашей области, это сибирское название тигра, а не ирбиса, как называют снежного барса.

– Дело в том, что сибиряки называли бабрами как часто заходивших к нам из Маньчжурии тигров, так и обитающих здесь, но редко попадающихся на глаза охотникам снежных барсов, – привычно (не мне первому) объясняют они. – В одном из описаний иркутского герба указано, что бабр – хищный зверь семейства кошачьих. Полосатый, но по размерам не больше волка.  

Непонятно. Барс – он вовсе не полосатый, а пятнистый. Но и тигра сравнивать по размерам с волком – это значит оскорбить зверя. Охотоведы не исключают, что, может быть, из-за недостатка объективной информации составители описания герба «пользовались» шкурой добытого кем-то тигрёнка. А может быть, один из авторов герба говорил о барсе, называя его бабром, а другой, слушая его, представлял полосатого тигра. Ну а москвичи, получив официальное описание герба, и вовсе решили, что «безграмотные» сибиряки под бабром подразумевают бобра. Вот и получился в итоге хоть и фантастический, но очень даже симпатичный зверь.

Со стороны вижу, что моим собеседникам приятнее думать, что в фантастическом звере, изображённом на иркутских гербах, зашифрован всё-таки пока ещё обитающий в наших краях снежный барс, а не бродяга-тигр из китайской Маньчжурии или уссурийской тайги.

Загадок и неясностей, связанных с заходом в наши леса тигров и обитанием здесь снежных барсов, до сих пор остаётся множество. Последний достоверный случай встречи человека с тигром на территории нашей области, по словам Виктора Степаненко, относится к 1867 году. Тогда охотнику Титу Сверчинскому посчастливилось не только увидеть, но и добыть тигра на реке Киренге, примерно в 20 километрах от села Карам. В 1949 году, по слухам, следы тигра видели ещё несколько охотников. Кто-то даже утверждал, будто бы они добыли полосатого зверя, но ни имён этих охотников, ни точного места встречи со зверем народная память не сохранила.

Совсем недавно появились слухи, будто бы в 2001 или в 2002 году кто-то видел следы тигрицы с тигрёнком на территории Бодайбинского района. Теоретически нельзя исключить возможности захода к нам тигра из Приморья, но серьёзно этот слух не проверялся, поэтому он тоже вызывает большие сомнения.

– Бродяжничество тигров – явление известное, – объясняет Виктор Степаненко. – Они ищут новые места, пригодные для постоянного обитания. По историческим сведениям, следы тигров отмечались далеко на севере, в Якутии. Но долгие зимы, когда крупной кошке трудно бесшумно скрасть добычу, и затяжные морозы по 30-40 градусов даже в нашей области обрекают тигров-путешественников на неизбежную гибель.

– При нашем климате тигр обречён, – считает Виктор. – Он может с трудом продержаться год-другой, но не может жить постоянно.

Со снежными барсами ситуация, к счастью, выглядит несколько оптимистичнее. У моих собеседников не вызывает сомнений достоверность информации о заходах ирбиса в верховья Китоя, на берега рек Тойсука и Урика. А Дмитрий Говорухин не исключает, что и в Бодайбинский район заходили недавно вовсе не тигры, а снежные барсы.

– Охотники могли перепутать впервые увиденные следы, – говорит Дмитрий. – Заход в ту местность барса тем более вероятен, что уже доказано существование особой популяции забайкальского снежного барса. Он более тёмный и заметно отличается от барсов тункинской и саянской популяций.

Следы барса встречались охотникам в районе Баргузинского заповедника в Бурятии. А исследователь Безродный утверждает даже, что в 2002 году ночью он видел с катера барса на берегу Байкала, недалеко от Больших Котов. Есть подобные сообщения и из других мест.

– Недавно, в 2003 году, я с товарищами был в долине реки Сармы, – рассказывает Дмитрий Говорухин. – И мы увидели на дереве, на трёхметровой высоте, остатки недоеденного дикого козла. Первая мысль – что его туда затащила крупная рысь. Но для рыси это несвойственно, да и сил у неё не хватит, чтобы затащить довольно тяжёлую тушу на такую высоту.

Внимательно всё осмотрев, сфотографировав остатки мяса в развилке сучьев и следы когтей на коре дерева, исследователи пришли к выводу, что на дереве, защищая свою добычу от волков, мог обедать только снежный барс. Может быть, тот самый, следы которого незадолго до этого местные жители видели на Куртуне, притоке речки Бугульдейки. По времени и месту это вполне совпадало, если ирбис шёл вдоль берега Байкала на восток. Может быть, к границам современного Прибайкальского национального парка и Байкало-Ленского заповедника. Там, по литературным данным, когда-то существовала локальная популяция снежного барса. Да и речка Куртун для барсов совсем не «чужая». Старожилы не только рассказывали, но и показывали Виктору Степаненко места, где они видели этих красивых и страшных кошек.

– Мы, Голоустненский центр «Устье» и Байкало-Ленский заповедник, уже имеем опыт реализации нескольких совместных экологических проектов, – говорит Дмитрий Говорухин. — Вот и в этот раз хотим организовать творческий коллектив, который сможет профессионально изучить проблему и обеспечить сохранение снежного барса на территории Иркутской области и в Байкальском регионе в целом. Снежный барс, который, возможно, является прототипом бабра, изображённого на наших гербах, всемирно редок. Занесён во многие национальные и международные Красные книги. Поэтому и проект наш направлен не только на сохранение одного из символов Прибайкалья, но и на сохранение биоразнообразия планеты.

– Но, касаясь современности, вы всё больше говорите о возможных одиночных и, пожалуй, даже случайных заходах снежного барса в нашу область и на берега Байкала. А обо всём, что касается его местообитаний, отмечаете в прошедшем времени, – сомневаюсь я. – Может быть, все современные разговоры о встречах с барсами и его следами в Байкальском регионе имеют примерно такую же достоверность, как сообщения о встречах со снежным человеком? Вы уверены, что нам ещё есть кого сохранять?

– Ну, по крайней мере одно место на территории Иркутской области, где жизнестойкая популяция снежного барса несомненно обитает до настоящего времени, я знаю, – уверенно отвечает Виктор Степаненко. – Это юго-западная часть нашей области, дальний «угол» Тофаларии, на границе с Тувой и Красноярским краем. Научной информации об этой местности очень мало, потому что там нет постоянного населения. В той местности бывали буквально единицы людей, а зоологов, может быть, и вовсе не было. Там берёт начало речка Уда. Ярко выраженный горный рельеф и малоснежность создают исключительные условия для жизни барсов. Поблизости от тех мест я работал в 1982 году, участвовал в исследованиях по Хамсарскому заповеднику и дважды наблюдал следы снежных барсов. Они с севера шли, как раз из иркутского очага.

Виктор описывает ещё несколько малолюдных мест, где он лично видел  следы снежных барсов и где, по его убеждению, «очень велика вероятность» современного существования популяций снежного барса.

– Это сейчас мы предполагаем, что места его обитания сохранились только на локальных участках в безлюдных и труднодоступных верховьях наших рек, – подхватывает Дмитрий. – А в те времена, когда русские осваивали Сибирь, барс спускался, как минимум, до среднего течения Китоя. И там спокойно жил. Сейчас ему мешает фактор беспокойства, но эта проблема вполне решаема созданием, к примеру, специальной ООПТ – особо охраняемой природной территории. Как минимум, видового заказника или ещё одного национального парка, а в идеале – заповедника.

Всё выше в горы, по мнению моих собеседников, барса загоняют не только люди, осваивающие всё новые и новые таёжные пространства, но и… волки, основные пищевые конкуренты ирбиса, и даже влажные леса, которых барс не любит, занимающие всё более высокие ярусы в связи с климатическими изменениями. Хотя к влажным лесам и прочим климатическим изменениям, на которые человек повлиять не в состоянии, барс, по мнению охотоведов, и сам сумеет приспособиться. Важнее сохранить для него кормовую базу – «косуля и кабарга для бабра абсолютно доступные и привычные объекты охоты».

– Мы нашли потенциальных спонсоров здесь, в Иркутской области, – отвечает Дмитрий Юрьевич на моё сомнение в реальности исполнения проекта в связи с его дороговизной. – Фонд охраны дикой природы нашим проектом тоже заинтересовался и не исключает возможности его частичного финансирования. Но и нас, и наших потенциальных спонсоров в первую очередь интересует востребованность этой идеи со стороны населения области, общественная значимость проекта.

По словам моих собеседников, не только они, но и многие другие учёные – биологи, историки и геральдисты – не без оснований считают, что на гербе Иркутской области изображён именно ирбис – символ свободолюбия и силы. Д. Говорухин и В. Степаненко считают снежного барса одним из современных символов нашей области и хотят сохранить его живым, а не только в сказаниях. Они уверены, что если население одобрит и поддержит эту идею, то реализация проекта начнётся уже в год 350-летия Иркутска.